На расстоянии вытянутого хвоста

— Это не моя вина в том, что с тобой случилось! — гневно выпаливает Фэн Синь, не особо рассчитывая на какую-либо реакцию. Вместо словесного ответа он слышит низкий гортанный звук, представляющий собой что-то среднее между рыком и мурчанием. Му Цин, даже будучи неспособным разговаривать, всё равно умудрялся ему хамить, Фэн Синь в этом не сомневался. — Ты сам решил, что со всем справишься без меня, и свалил, — продолжил спор Фэн Синь, стараясь не думать о том, насколько странно, должно быть, он выглядит со стороны, — Если бы не твоя тупая самоуверенность… Его на полуслове прерывает не особо ощутимый, но резкий удар по бедру. Фэн Синь скашивает глаза вбок, прослеживая, как наглый пятнистый хвост нервно мечется в воздухе. Его вины в произошедшем на самом деле не было. Но заниматься ответным рукоприкладством в данной ситуации всё равно было как-то слишком даже для него. — Сделаешь так ещё раз, и знаешь, что я с этим хвостом сделаю?! — не сбавляя хода, сквозь зубы цедит Фэн Синь. Может, он и не собирался заниматься физической расправой, но это не значит, что его не выводили из себя текущие обстоятельства. Вот какого черта Му Цин решил, что он и сам себе напарник, и полез в логово демона в одиночку? Какого черта Се Лянь назначил им вместе расследовать ситуацию с разбушевавшейся нечистью на юге, если знает, что они на дух друг друга не переваривают? Какого черта этот демон, чтоб его, завелся именно на границе между их территориями, что и сделало его их общей проблемой? И последнее по списку, но не по важности… Какого черта Му Цин такой пушистый? Конечно, во всём был виноват только сам бог войны юго-западных земель. Фэн Синь планировал действовать в соответствии со строгим планом, который они сразу же наметили: побыстрее разобраться с проблемой и разойтись в разные стороны. Это было не так уж и сложно, всё-таки они с Му Цином не раз сражались бок о бок друг с другом и вполне могли работать в команде. Всё, что от них требовалось, это действовать сообща. Но это же чертов Генерал Сюаньчжэнь! С ним никогда не было просто. Стоило Фэн Синю оставить его одного не дольше, чем на одну палочку благовоний, чтобы поподробнее расспросить местных жителей деревни о демоне, который бесчинствовал по соседству с ними, как Му Цин решил проявить свою незаурядную смекалку и самостоятельно отправиться на поиски досаждающей нечисти. Надо отдать ему должное, его логово, а именно притаившуюся в близлежащей горе пещеру, он успешно отыскал и без всякой помощи. Фэн Синь же сумел отправиться вслед за ним только благодаря тому, что тот по духовной связи, не изменяя себе, язвительно подсказывал, в каком направлении ему двигаться. Ну кто вообще так делает?! Излишняя самоуверенность Му Цина и стала его ключевой ошибкой. Демон относился к рангу жестоких — и близко не самый сильный противник, с которым им приходилось сталкиваться, но все знали, что зачастую, чем слабее призрак, тем он хитрее. Фэн Синь опоздал ненамного. Но к тому моменту, когда он добрался до пещеры, вместо раздражающей физиономии Фу Яо, облик которого чаще всего принимал Му Цин при необходимости спуститься на землю, в логове призрака он уже застал кошку. Очень большую пятнистую кошку. — Что за хрень?! — воскликнул он, про себя чертыхаясь из-за успевшего ускользнуть демона. И медленно перевел взгляд в сторону, где сидел чертов леопард. — Где Му Цин? — вырвалось у него, несмотря на тут же пришедшую в голову мысль, что вряд ли кто-то из присутствующих в пещере сможет дать ему ответ. Однако вопрос был снят практически сразу, как только возник. Сомнения в том, что под звериным обликом скрывался именно Му Цин, пропали у Фэн Синя в тот момент, когда тот закатил глаза. Он готов был поспорить, что обычно пятнистые хищники так не делают. — Блять, — вырвалось у него, достаточно ёмко описывая ситуацию, в которой они оказались. И вот теперь совершенный владыка Наньян, бог войны и покровитель юго-восточных земель, шел на своего рода аудиенцию в компании леопарда. Он достучался до Се Ляня по духовной сети не с первого раза, но, вероятно, что-то в его настойчивости и тоне дало понять, что у него к Его Высочеству есть действительно не терпящий отлагательств разговор. Не будучи уверенным в том, как в теперешнем облике у Му Цина обстоят дела с духовной энергией, и выдержит ли он самостоятельное перемещение на тысячу ли, Фэн Синь, скрепя зубами, был вынужден взять его на руки, отправляясь в Храм Тысячи Фонарей. В этот момент он чувствовал себя настолько не в своей тарелке, что, глядя на оскаленную морду Му Цина, думал: если тот решит откусить ему голову, он даже не будет слишком сильно сопротивляться.        Фэн Синь делает три решительных предупреждающих стука перед тем, как распахнуть массивные двери, ведущие в зал храма. Се Лянь неторопливо поднимает голову от лежащего перед ним свитка. — Признаться, я не ждал вас так… — начинает было он говорить, но запинается, — скоро. — Полюбуйтесь, Ваше Высочество, — хмуро озвучивает Фэн Синь, делая взмах руки в правую от себя сторону, — Вот к чему в очередной раз привела неуемная гордость Генерала Сюаньчжэня. В утробном рыке ему слышится что-то отчетливо напоминающее слова: «Да пошел ты!», ничего другого ожидать от бога войны юго-запада не приходилось. — Му Цин? — ошеломленно уточняет Се Лянь, во все глаза уставившись на леопарда. Тот очень по-человечески тяжело вздыхает. Фэн Синь уверен, что мысленно их с наследным принцем уже несколько раз обозвали по меньшей мере идиотами. — Что произошло? О, Фэн Синь с превеликим удовольствием поведает, что же случилось, и как так вышло, что ему в дальнейшем придется разбираться с упущенным демоном в компании не бога войны, а четырехлапого недоразумения. Или без него — в одиночку. «Хоть бы в одиночку» — мысленно взмаливается он. Фэн Синь, не стесняясь в выражениях, ёмко и экспрессивно пересказывает всю историю. Озвучивает всё, что он думает и по поводу чрезмерной самонадеянности Му Цина, и по поводу злорадного демона, решившего, видимо, поиздеваться над чересчур самоуверенным богом таким образом. Ни с одной из более ранних жертв нападений ничего подобного не происходило, схема действий призрака была проста и банальна: предсмертные страдания и смерть. Убить небожителя было не так просто, и наверняка по этой причине демон отклонился от привычного плана действий. Если бы Му Цин, который всегда был той ещё занозой в заднице, но никогда не славился непредусмотрительностью, не отличился в этот раз, к этому моменту с нечистью уже могло бы быть покончено. А так вместо быстрой расправы они получили одного бога войны в леопардовой шкуре и жестокого демона, своим спешным побегом с места преступления не оставившего им и шанса на быстрое выяснение способа решения проблемы. Се Лянь, дослушав рассказ, в задумчивости отводит взгляд в сторону. — Мне стоит проконсультироваться с Сань Ланом по данному поводу. Не успевает Фэн Синь вставить и слова против того, чтобы посвящать Искателя Цветов под Кровавым Дождем в суть истории, как словно из ниоткуда возникает сам демон. — Я услышал, что гэгэ в чем-то нужна моя помощь? — бархатистым голосом тянет тот, медленно проходя вглубь зала через те же двери, в которые ранее зашли сами небожители. Фэн Синь непроизвольно переглядывается с Му Цином. Они всегда были одного роста, поэтому смотреть не прямо, а вниз непривычно, но если что и осталось прежним, так это их идентичное отношение к Князю Демонов. Взгляд у Му Цина остается неизменным в любом из возможных обликов, и Фэн Синь читает эмоции в его глазах легче, чем свою же писанину в отчетах для Линвэнь. — Сань Лан, ты очень вовремя. Скажи, пожалуйста, ты можешь что-нибудь с этим сделать? — он обращается к демону, кивком головы указывая на стоящих перед ним небожителей, явно едва сдерживая рвущуюся на лицо улыбку при виде своего спутника на жизненном пути — и правильно, если он не хочет, чтобы Фэн Синя стошнило прямо здесь. Хуа Чэн же явно сдерживать себя в чем-либо даже не собирался, и у него вырывается несколько смешков. — Решил сменить образ? — подтрунивает он над оскалившимся Му Цином. У Фэн Синя руки непроизвольно сжимаются в кулаки, а брови сходятся ещё ближе к переносице, усугубляя морщинку между ними. Одно дело, когда он сам насмехается над положением, в котором очутился Му Цин, и совсем другое — когда это делает кто-то вроде Собирателя Цветов. — Да как ты… — «смеешь» не успевает сорваться с его губ, поскольку Хуа Чэн приподнимает руку вверх, безмолвно требуя замолчать. Это раздражает, но непонимание ситуации раздражает ещё сильнее, поэтому, сжав зубы, Фэн Синь замолкает. Князь Демонов намеренно медленно скользит взглядом по новому облику Му Цина: — У меня есть догадки, как это можно исправить. Фэн Синь выдыхает с облегчением. Вовсе не из-за волнения за его заклятого соперника, как кому-то могло бы показаться. Нет, он просто не любит ситуации, в которых ему неизвестно, как следует правильно поступать. Он предпочитает, когда всё предельно просто и понятно: есть враг, есть друг, есть меч — первого победить, второму помочь, третий никогда не выпускать из рук. Что делать с Му Цином, для него всегда в какой-то мере было загадкой, слишком непостоянными были их взаимоотношения на протяжении всей их жизни. А что делать с ним в таком виде, у него даже не было времени обдумать, что отнюдь не помогало. — Ну так давай же! — поторапливает он демона. Раздраженный вздох Хуа Чэна весьма однозначно говорит, что он думает о том, когда кто-то его торопит, но нежное «пожалуйста» из уст Се Ляня — единственная требующаяся мотивация. Хуа Чэн щелкает пальцами. И ничего не происходит. Фэн Синь может заявить об этом с абсолютной уверенностью, поскольку всё его внимание сосредоточено на пятнистом пушистом теле рядом с ним, под личиной которого скрывается душа и сознание его непримиримого соперника. Му Цин по мере возможностей вертит головой из стороны в сторону, явно пытаясь рассмотреть себя и заметить какие-либо изменения, но когда его взгляд останавливается на все тех же мохнатых лапах, он явно приходит к тому же выводу, что и Фэн Синь. Они вновь обмениваются друг с другом долгими взглядами и синхронно поворачивают головы, уставляясь на князя демонов. Хуа Чэн выгибает бровь. — Что ж… — произносит Князь Демонов, не теряя самоуверенного выражения лица, — Это оказалось не так просто. Какой вообще толк в том, чтобы якшаться с непревзойденным демоном, если тот не способен помочь даже в такой банальной ситуации? Вот о чем думает Фэн Синь, скрипя зубами. И пусть Хуа Чэн свою результативность не раз доказывал, помогая Се Ляню и его так или иначе верным спутникам, да и ситуация была весьма не банальная. Но он злится, потому что если даже Собиратель Цветов под Кровавым Дождем не смог обратить Му Цина в прежнюю форму, то надеяться на способности других бессмертных даже не приходилось. Злится, потому что всё еще не понимает, почему именно это произошло и как обратить заклятье демона вспять. — И что, ты хочешь сказать, что тот останется в таком виде насовсем? — не переставая хмуриться, спрашивает Фэн Синь. — От него и в человеческом теле было немного толку, а теперь так вообще… Он игнорирует фоновый комментарий Хуа Чэна о том, что тот может превратить его в неваляшку. Из пасти леопарда вырывается нешуточный рык, и Фэн Синь боковым зрением замечает, как тот встает в весьма воинственную позу, припадая на передние лапы, будто готовясь к прыжку. У Му Цина теперь намного острее когти и зубы, но этим Фэн Синя не напугать: в пылу ссор тот и так переодически расцарапывал ему лицо и однажды в самом деле укусил, так что к его бешенству ему было не привыкать. Да и, как бы ни было странно это признавать, он уже успел подержать Му Цина на руках в этой форме — весил он теперь даже меньше, чем в своем человеческом теле, и, получается, значительно меньше самого Фэн Синя. Он старается не концентрироваться на мысли о том, почему он может так легко и с такой точностью определить даже его вес в разных обличиях. Если начать об этом думать, то становилось сложнее игнорировать тот факт, что он и в других аспектах знает о нем слишком много как для взаимоотношений не то врагов, не то друзей. — Пожалуйста, успокойтесь, — машет руками Се Лянь, — Давайте сейчас обойдемся без драк. Му Цин выпрямляется, но скалить зубы не перестает. Фэн Синь хоть и согласно кивает, безмолвно уверяя Его Высочество, что не будет переходить к тяжким телесным, но ладони с рукоятки меча на поясе не убирает. — И что мне делать с этим дальше? — недовольно спрашивает он, — Я не хочу тратить свою энергию ещё и на то, чтобы доставить его во дворец. Тем не менее, это был единственный вариант, который Фэн Синь мог себе представить, в качестве дальнейшего развития событий. Сдать порядком осточертевшего временного напарника на попечение его же подчиненным, чтобы это перестало быть его головной болью. Но правда в том, что ни при каком раскладе Му Цин не переставал быть его головной болью. Он был его непреходящей мигренью уже восемь сотен лет, вне зависимости от того, как далеко или как близко они друг к другу находились. По правде, когда он ошивался где-то рядом, Фэн Синь даже чувствовал себя чуточку лучше. Он объяснял это общеизвестным заветом: держи друзей близко, а врагов — еще ближе. Возможно, самая эффективная и мудрая мысль, которую ему когда-либо приходилось проверять на практике. — Вообще-то я хотел попросить тебя присмотреть за Му Цином, — говорит Се Лянь с улыбкой, которая может показаться робкой только тому, кто не слишком хорошо его знает. Само собой, Фэн Синь к числу таковых не относился, — Пожалуйста. У Фэн Синя дергается глаз. Его разрывают противоречивые чувства, потому что с одной стороны он не нанимался в няньки, тем более Му Цину, тем более в звериной форме, когда с ним даже поговорить нельзя. Хотя… это скорее был плюс, чем минус. Без своего длинного язвительного языка тот раздражал значительно меньше. С другой стороны он не отказывал Се Ляню ни в чем ещё со времен до становления богом войны. — Судя по всему, нам потребуется время, чтобы выяснить, что именно за заклятье было наложено, — объясняет свою позицию Се Лянь, — И мне бы не хотелось, чтобы Му Цин оставался в одиночестве, пока мы со всем не разберемся. В его словах определенно был смысл, Фэн Синь был вынужден это признать. В случае, когда приходится иметь дело с неизвестными заклятиями, всегда есть риск, что что-то пойдет не так. В случае с Му Цином всегда что-то шло не так, так что даже не приходилось сомневаться в том, что Фэн Синю ещё предстоит хлебнуть горя с ним. И всё же доверять подобную задачу кому-то, кроме себя, он бы не решился. Фэн Синь не для того потратил столько усилий для спасения его жизни на горе Тунлу, чтобы сейчас рисковать, вверяя присмотр за Му Цином какому-нибудь чиновнику средних небес. — Ладно, — на удивление покладисто даже для самого себя выдыхает Фэн Синь. «Ладно», — мысленно повторяет он сам себе, наполняясь уверенностью в том, что он готов ко всему, что может произойти. Даже если на самом деле — нет.

***

Недолго думая, Фэн Синь решает отправиться со своим вынужденным спутником в свой дворец, рассудив, что ему подчиненные не будут задавать лишних вопросов. Появись он с леопардом на руках во дворце Генерала Сюаньчжэня, он явно навел бы куда больше шуму. Но то ли магический узор оказывается недостаточно точен, то ли он не совсем корректно рассчитал возможные погрешности в случае перемещения с дополнительным грузом, итог заключался в том, что они оказались на площади. На центральной площади Небесных чертог. Средь бела дня. Му Цин резво вырывается из рук и опять рычит. Ему даже не надо внятно излагать свои мысли словами, чтобы Фэн Синь понимал всё, что он хотел бы сказать. В этот раз он идентифицирует это как приправленное сарказмом поздравление с выполнением миссии «Не привлекать к себе лишнего внимания». — Лучше заткнись, — больше по привычке ругается он в ответ. Фэн Синь старается как ни в чем не бывало пройти не такой уж и долгий путь до своего дворца, но в такой компании невозможно не приковывать к себе взгляды прохожих. Среди небожителей, встречающихся им по дороге, разве что слепой мог бы их проигнорировать, поэтому все бессмертные поразительно синхронно отшатываются в стороны, неизменно оборачивая головы им в след, когда опасность минует, а именно — когда они проходят дальше. Спасибо репутации далеко не самого мирного бога войны, собственному хмурому выражению лица и оскалу Му Цина за то, что подойти поближе к ним не решается никто. — Хо-хо, какая киса! Почти никто. Пэй Мин возникает у них перед носом как из-под земли, но, к сожалению, также быстро исчезать обратно явно не намеревается. — Генерал Наньян, неужели ты решил завести себе духовного спутника? — интересуется Пэй Мин, — Он конечно будет получше черного быка, но как-то мелковат, чтобы быть подспорьем в делах бога войны, тебе не кажется? Фэн Синю в данный момент искренне хочется обложить его бранью, но он уверен, что понаблюдать за реакцией Му Цина будет куда интереснее. Упрямая гордость небожителя, пусть и временно заточенного в теле животного, была одним из камней преткновения в их постоянных конфликтах. Он не терпел снисхождения и тем более пренебрежения по отношению к себе, компенсируя своим нынешним статусом детские травмы бывшего слуги. Зная его с юных лет, Фэн Синь не раз в этом убеждался на практике, и поэтому это была одна из тех болевых точек, в которую он из раза в раз тыкал больше по привычке, чем из неподдельного желания задеть. Интуиция его не подводит: стоит Пэй Мину опрометчиво протянуть руку в попытке погладить леопарда по голове, как тот стремительно дергает головой, и острые зубы со звучным щелчком смыкаются в опасной близости от наглых пальцев. Генерал Мингуан с недоуменным выражением лица отшатывается, но одно из главных правил в общении с Му Цином, которое следовало бы всем усвоить, — отступить в борьбе с ним значит лишь сильнее спровоцировать. Пэй Мин делает ещё шаг назад. Чувствуя прилив веселья, Фэн Синь мысленно подмечает: «Фатальная ошибка. Никогда не давай противнику место для размаха перед ударом». Му Цин припадает на передние лапы перед тем, как ринуться вперед, замирая лишь на секунду, и прыгает. Единственное, что уберегает бога войны севера от того, чтобы оказаться исполосованным звериными когтями, это столетиями отточенные рефлексы. Его лишь слегка задевает лапой по массивной броне на плечах, отчего раздается звучный скрежет. — Что происходит?! — восклицает Пэй Мин, уклоняясь от очередной атаки. Фэн Синь, как бы не старался сохранять невозмутимое выражение лица, сдавленно смеется в кулак, когда Генерал Мингуан всё же оказывается придавлен к земле. Конечно победе Му Цин явно обязан тем, что его соперник совершенно не ожидал такого развития событий, но наблюдать за тем, как он укладывает на лопатки кого-то, кто не Фэн Синь, оказывается ошеломляюще забавно. — Генерал Сюаньчжэнь, может, двинемся дальше? — раскрывает он тайну личности, сокрытой под непривычным обликом, с удовольствием наблюдая, как глаза Пэй Мина раскрываются в ещё большем удивлении, — Если ты уже наигрался с Генералом Мингуаном, конечно. Рыкнув напоследок что-то в лицо поверженному небожителю, Му Цин спрыгивает с него и хладнокровно движется дальше по дороге в ранее заданном направлении к дворцу. Фэн Синь идет за ним следом на расстоянии одного леопардового хвоста, не в силах стереть улыбку со своего лица. Как бы они с Му Цином не ругались, было бы глупо оспаривать его заслуги и таланты. В бою тот был юрким и точным, не растрачивая себя на лишние движения и неуместную болтовню. Когда они сражались спина к спине, у Фэн Синя никогда не возникало и мысли о том, что его могут не прикрыть. Они никогда не сходились характерами и с разных точек зрения смотрели на одни и те же вещи. Но когда дело касалось сражений, все их различия переставали иметь какое-либо значения. Фэн Синь мог по достоинству оценить чужой стиль ведения боя, хотя никогда бы и не признался в этом самому Му Цину. Так что да, ему определенно понравилось, как тот обошелся с Пэй Мином. Возможно, потому что окажись на месте Му Цина сам Фэн Синь, он поступил бы точно так же. Нечего тянуть руки куда не следует. В сплетнях небесных чиновников эта история запомнится сразу несколькими удивительными фактами, и самым животрепещущим среди них будет отнюдь не то, что Генерал Сюаньчжэнь разгуливал по Небесам в теле леопарда, и даже не то, что всем известный бог войны северных земель оказался повержен кошкой (очень унизительная для него самого интерпретация). Почему-то наибольший интерес для небожителей будет представлять то, что большинство из них еще никогда не видело Генерала Наньяна таким счастливым.

***

В силу своей бессмертной природы, ни в еде, ни во сне боги не нуждались, однако в новом облике Му Цина были свои нюансы. Духовные силы его не покинули, но были словно заточены́ в рамках его тела. Он не мог пользоваться духовной связью или творить заклинания, в чем они с Фэн Синем убедились еще до визита к Се Ляню. Связавшись с наследным принцем уже из своего дворца, они пришли к выводу, что тем проще будет разобраться, чем больше они сумеют разузнать про состояние Му Цина. — Можем проверить твою регенерацию, — предлагает Фэн Синь, постучав пальцами по ножнам на поясе. Он не мог похвастаться большим опытом общения с животными, особенно с сознанием восьмисотлетнего бога, — интересно, кто бы мог, — но отчего-то он может отчетливо прочитать скептицизм в глазах, сверкающих на пятнистой морде. — Мне как будто одному это нужно! — не удерживается Фэн Синь, — Знаешь, это не надо мной висит угроза навсегда застрять в кошачьем теле! Возмущение, озвученное привычным рыком, было вызвано либо словом «навсегда», либо тем, что крупного благородного зверя, коим себя наверняка считал Му Цин, в очередной раз назвали кошкой. Либо же тем, как неаккуратно небожитель рухнул на циновку рядом с ним, нечаянно придавив хвост, которым ему тут же заехали по лицу. Одно из трёх или, зная склонности Му Цина быть недовольным всем на свете, всё сразу. Подавить напряженный вздох оказывается просто невыносимо трудно. — Вот нахера ты один поперся к этому демону? — задает Фэн Синь мучающий его вопрос, глядя в потолок, — Нет бы дождаться моего возвращения, и пойти вместе. Что и кому ты пытался этим доказать? Что ты самый умный? — Му Цин не успевает и рта открыть, но само намерение улавливается моментально, — Не перебивай! Это опять какие-то твои идиотские проблемы с доверием? Я думал мы это уже прошли… — он морщится от воспоминаний и прерывает сам себя, ставя точку в кратком монологе, — Прошли. Фэн Синь поворачивает голову в сторону своего весьма сомнительного собеседника, надеясь если не услышать ответ, то хотя бы как-то его увидеть. Му Цин не был бы собой, если бы и здесь не сделал все наперекор его планам, и резко отвернул голову в сторону, оставив его лицезреть мохнатый затылок и нервно дергающиеся небольшие черные уши. Не так просто найти оправдание своим действиям, если они вызваны внезапными необоснованными порывами. Вероятно, это было применимо как к поступку Му Цина, так и к тому, что Фэн Синь внезапно даже для самого себя поднимает руку и кладет её на пушистый загривок. Они оба замирают, и складывается ощущение будто всё вокруг вторит им в этом — в тишине дворцового зала не раздается ни единого шороха. Шерсть леопарда оказывается гладкой и совсем мягкой на ощупь, это можно было бы в чем-то сравнить с прикосновением к шелковым тканям, неизменно оставляющим приятное тактильное ощущение. Фэн Синь непроизвольно зарывается в неё пальцами глубже, предельно аккуратно перебирая светлый подшёрсток и скользя рукой ниже вдоль позвоночника. В этих действиях он находит какое-то внезапное умиротворение и проводит ладонью выше почти до самого затылка, затем вновь повторяя свои действия в обратном порядке. Под его рукой проходит слабая вибрация, внезапно перерастающая в весьма громкое утробное мурчание, и при отсутствии других звуков это звучит как раскат грома посреди ясного неба, от чего они оба отшатываются в стороны. Фэн Синь дергается в сторону, а Му Цин буквально подрывается с места, неосторожным движением задевая стоящий рядом столик, с поверхности которого слетает ваза и разбивается на мелкие осколки прямо перед пушистой мордой. Му Цин пугается от резкого звона, наводя ещё большую суету. Фэн Синь же напрягается от вида его крови, капающей на деревянные полы. — Стой! — подрывается он на ноги, — Замри, — для убедительности повторяет он, в успокаивающем жесте выставляя ладони вперед. Он делает осторожный шаг по направлению к вжавшему голову в плечи зверю и плавным движением опускается перед ним на колени, протягивая руки к его морде. — У тебя осколок застрял, — Фэн Синь смутно указывает на свою щеку, обозначая аналогичное травмированное место у Му Цина, — Дай я… — он цепляет пальцами его за подбородок, чтобы удержать чужую голову в стабильном состоянии, и осторожно вынимает впившийся кусочек вазы под пристальным обсидиановым взором. Дорожка крови красной неровной полосой растекается по морде, и Фэн Синь еле ощутимо проводит по месту ранения, откуда она стекает, и видит, как царапина на коже затягивается прямо у него на глазах. Его губы сами собой растягиваются в торжествующей ухмылке. — Регенерация в норме, — заключает он. — Но, кажется, теперь тебя надо умыть. Леопард вырывается из его хватки и, задрав голову выше, гордо шествует вглубь дворца. И вот что Фэн Синю с ним делать? Идти за ним следом или расценить это как желание избавиться от навязанной компании? Му Цин был для него одновременно самым понятным человеком из всех, кого он когда-либо знал, и при этом он умудрялся всё равно из раза в раз заводить его в тупик своими словами и действиями. Он был настолько противоречивой личностью, что уже одним только своим существованием заставлял Фэн Синя чувствовать себя дураком, неспособным разгадать загадку его поведения. Это как сложная головоломка, которую легче потрясти и разломать на кусочки, чем разобраться в ней. Фэн Синь всегда так и делал, он не видел никакого смысла в попытках обмануть самого себя, делая вид, будто он не такой, каким на самом деле являлся. Его оружие это кулаки, меч и лук, это очевидно и неоспоримо. Му Цин же прекрасно умел обращаться с саблей, но куда более мощным орудием в его руках всегда было умение обращаться со словами так, чтобы ранить ими глубже любого меча. От него не услышать крика, и он почти никогда не грубил никому открыто, но вкрадчивым тихим голосом он способен нанести куда больший урон. Именно своим спокойствием он выводил Фэн Синя из себя с такой эффективностью, что у того глаза застилало красной пеленой гнева. А теперь, когда он лишился возможности озвучивать свои комментарии, не скрывающие ехидства, Фэн Синю этого как будто бы даже не хватало. Это как зарастающая коркой рана, которая жутко чешется, и появляется желание разодрать её до исходного состояния, до крови, потому что даже ту изначальную боль будет выносить легче. Му Цин был для него незаживающей раной, которая и покоя не дает, и избавляться от неё не хочется. Фэн Синь встаёт на ноги и идёт сквозь залы своего дворца так уверенно, как если бы чужой маршрут отпечатался на полу четкими следами лап, и он мог его проследить. Но в данном случае его вперед ведёт в большей степени интуиция, которая если просыпается, то не подводит. За окнами уже темно, коридоры освещаются лишь пляшущими на стенах световыми бликами от пылающих свечей, а в спальне мрак рассеивает и вовсе только лунный свет, пробивающийся сквозь тонкую ткань штор. Вид раскинувшейся на всю постель и явно удовлетворенной этим пятнистой сволочи совсем не удивляет. Чего-то подобного Фэн Синь и ожидал, но мириться с такой наглостью не собирался. — Ты же не думаешь, что я отдам тебе свою кровать? — хмуро уточняет он, — Давай слезай. Услышав это, Му Цин растягивается на кровати ещё сильнее, растопырив лапы во все стороны. Что ж, если он не хочет по-хорошему, то Фэн Синю не привыкать действовать с ним по-плохому. Сон не был необходим им для выживания как такового, но отдых — это всегда хорошо, и он не собирался себя лишать его. Не снимая доспехов и верхних одежд, он решительно подходит ближе к кровати и плюхается на неё так, как будто бы там и не лежала ничья пушистая самодовольная туша, которая усердно делала вид, будто не замечает законного владельца покоев. Пятнистая лапа оказывается прижата к покрывалу человеческим телом, и недовольство её обладателя демонстрируется уже привычным низким рыком. Фэн Синь подхватывает одну из подушек и, размахнувшись, бьёт ей по наглой морде. Лёгкая перьевая подушка — это, наверное, самое хилое орудие, которое он когда либо использовал в драках, сравнивая её даже с кулаками, да что там, особенно с кулаками. — Я предупреждал, — справедливости ради подмечает он. К его изумлению, аргумент оказывается достаточно весомым, чтобы заставить леопарда пододвинуться, освобождая для него больше свободного пространства. Насколько проще были бы их взаимоотношения, если бы тот всегда так легко шёл на компромиссы, даже словами не описать. — В таком виде ты мне нравишься куда больше, — хмыкает Фэн Синь, — Оказывается, чтобы ты перестал быть настолько раздражающим, надо было всего лишь найти способ тебя заткнуть. Му Цин закатывает глаза. Просто удивительно, как органично у него получалось это делать даже в животном облике. — Даже твой дурной характер, на удивление можно вытерпеть, — отсутствие язвительных ответов словно развязывает Фэн Синю язык, позволяя наконец высказать всё то, что веками копилось у него на душе без возможности быть озвученным, — Ещё немного, и я решу, что с тобой можно по-человечески общаться, — он издаёт смешок, видя в своих словах иронию, — Не то что бы я не задумывался об этом раньше, но… — выдох, — Вот почему ты всегда ведешь себя как мудак? Слишком долго, слишком много — всё это приходилось держать в себе, а молчание в ответ сродни последнему павшему бастиону — не способно оказать никакого сопротивления. — Ладно раньше у нас всё было не так просто, но я думал, что уж после тех событий что-то должно было измениться. Я всё-таки спас тебе жизнь. Ну, знаешь, в прямом смысле, а не так, как когда мы после сражений делились друг с другом энергией. Это чего-то должно стоить, — он сконфуженно поджимает губы, чувствуя себя неловко из-за того, что это звучит почти как бахвальство, — Да и ты сам пытался меня спасти. У тебя конечно это получилось как обычно через одно место, уж не знаю, почему во всех своих добрых делах ты умудряешься так напортачить. Но намерения были благими, — Фэн Синь делает прерывистый вдох, — И я тогда этого так и не сказал, но я признателен тебе за это. Фэн Синь поворачивает голову набок, сталкиваясь взглядом с мерцающими в темноте глазами. — И всё же я рад, что ты сейчас ничего не можешь мне ответить. Наверняка ты бы опять сказал какую-нибудь хрень и выбесил бы меня. На лицо Фэн Синя падает тяжёлая лапа, закрывая ему рот. Он её тут же отталкивает. — Нравится тебе это или нет, но это правда, — продолжает он, — То, что у тебя проблемы с тем, чтобы быть искренним, не значит, что все вокруг должны отмалчиваться и притворятся. Му Цин снова возвращает лапу обратно, прижимая подушечками чужие губы. Фэн Синь хмурится, но зарождающееся раздражение растворяется, стоит леопарду придвинуться к нему и уткнуться мягким лбом куда-то между плечом и шеей. Что бы он не пытался сказать этим жестом, это явно что-то на редкость приятное. По крайней мере, Фэн Синь чувстует тепло, исходящее от пушистого тела, и в этот момент настолько непривычно осознавать, что под этой личиной скрывается обычно холодный и безразличный Му Цин, что даже нельзя толком определить, какое оно, это тепло, — физическое или душевное. — Если поступить наперекор своей нелюбви к прикосновениям — твой способ выразить мне признательность, то это принимается. Мохнатая голова слегка бодает его в подбородок, и Фэн Синь умудряется сдержать смех, но не улыбку. — Ладно, я понял, — тихо говорит он, приподнимая свою руку, чтобы уложить её на пятнистую спину и почесать привалившуюся к его боку большую кошку, — Хватит с тебя разговоров по душам на сегодня. Фэн Синь был готов ко всему, что ему могло бы предстоять пережить во время присмотра за обратившимся в леопарда богом войны юго-западных земель. Ко всему, кроме того, что это может оказаться по-своему приятно.

***

Впервые за восемьсот лет не чувствовать себя одиноко при утреннем пробуждении странно. Просыпаясь, Фэн Синь в первую очередь чувствует жар, прогревающий его правый бок, и, открыв глаза, он видит тесно прижавшегося к нему Му Цина. Настолько тесно, что две из четырёх лап лежат прямо на нём. Он старается не думать о том, какие ощущения могли бы его преследовать, если бы бог войны при этом был в своём человеческом теле, а не в леопардовой шкуре. Кошачья морда сильно сглаживала ситуацию. С ней было проще. Выползая из-под полу-развалившегося на нём тела, Фэн Синь даже задерживает дыхание, чтобы не потревожить чужой сон. Окажись настоящий Му Цин в такой ситуации, его гнева наверняка было бы не миновать. При текущих обстоятельствах он разве что мог бы прорычать что-то, но, опять-таки, Фэн Синь слишком хорошо его знал и с удивительной точностью мог интерпретировать даже это. Сейчас ему этого делать не хотелось. Не в привычном негативном ключе. Се Лянь крайне удачно в этот момент вызывает его по духовной связи, отрывая от одних размышлений и затягивая в другие. Фэн Синь бормочет что-то невразумительное в ответ на его вежливые вопросы, о том, как прошли вечер и ночь, и испытывает облегчение, когда тот переходит к делу. В то время, пока они отдыхали, демон совершил очередное нападение, на этот раз похитив жертву, а не убив её на месте. Фэн Синь чувствует легкий укол вины, и даже не пытается оправдать своё бездействие. Но раз ещё есть надежда на то, что жизнь пропавшей девушки можно сохранить, он не отчаивается. Надо просто действовать максимально оперативно и без промедлений отправляться на её поиски. Он кидает последний взгляд на раскинувшегося на постели леопарда и сам не понимает, почему у него внутри остаётся горький осадок при мысли о том, что его молчаливый уход будет своего рода прощальным жестом. Если ему удастся разобраться с демоном в этот раз, то, возможно, он видит такую картину в последний раз. На самом деле — также и в первый. И всё же находиться рядом с Му Цином, когда каждая секунда совместного времяпровождения не грозила перерасти в драку, ему понравилось. Проблема была в том, что с привычным ему богом войны юго-запада так не получалось. Фэн Синь рисует символический круг для перемещения на тысячу ли и старается не испытывать сожалений по этому поводу. В конце концов, наедине с собой он даже мог признаться в том, что ему не хватало привычных язвительных комментариев и раздражающих жестов. Он привык к ним за столько лет, и даже один день без них ощущался неправильно. Как будто из его жизни пропало что-то, в чём он даже не знал, что нуждается. Этим чем-то был настоящий Му Цин. Со своими ужимками и характерными чертами. И как бы Фэн Синю со своими внезапными осознаниями не хотелось находиться к нему ближе, это была лишь жалкая пародия в сравнении с неповторимым оригиналом. Когда Фэн Синь расправляется с демоном, — надо сказать, очень глупо возвращаться в своё логово, которое уже было обнаружено теми, кто на тебя охотится, — он думает только о Му Цине. Самый эффективный способ снять заклятие — уничтожить того, кто его наложил. Значит, с убийством призрака всё должно было вернуться в норму. Он думает о том, как Му Цин наверняка просыпается в его кровати уже в своём человеческом теле. Как с удивлением осматривает свои — к слову, поразительно изящные для бога войны — ладони, как находит зеркало, чтобы оглядеть себя в полный рост и убедиться в том, что он снова вернулся в свой изначальный облик и он больше не нуждается в Фэн Сине, чтобы он присматривал за ним. Отчитаться Се Ляню о выполненном задании — дело пары минут. Он связывается с ним и буквально в паре предложений описывает произошедшее. Демон мёртв. Последняя похищенная жертва спасена. — Спасибо, — благодарит его Се Лянь так, будто бы избавляться от нечисти это не забота самого Фэн Синя, — Как Му Цин? — Я… — он прочищает горло, хмурясь и не решаясь договорить, что он оставил его одного и разобрался с проблемой самостоятельно. Осознание, что с его стороны это и была как раз та самая самодеятельность, за которую он злился на Му Цина, накрывает внезапно. Он громче всех кричал про то, что так нельзя поступать, а в итоге сделал точно так же. Видимо, тот был прав, однажды сказав, что он не способен заметить и бревна в своём глазу. — Я позже с тобой свяжусь, — в итоге отвечает Фэн Синь. Сейчас у него есть дела поважнее. Например, отыскать Му Цина и сказать ему… что-нибудь. Фэн Синь пока не решил, что именно. — Это ты во всём виноват, — выпаливает он, когда встречается с ним лицом к лицу. Было глупо думать, что Му Цин останется во дворце Генерала Наньяна, когда его проблема решится сама собой. И всё же Фэн Синь питал надежду на то, что он его дождётся, в конце концов, сам он не мог избавиться от ощущения, что им нужно поговорить. Не столько об этом конкретном случае с демоном и внезапным превращением, сколько об их взаимоотношениях в целом. Если Му Цин и разделял его мнение, то намеченного плана точно не придерживался. Фэн Синь по возвращении застал свой дворец абсолютно пустым, если не брать в расчёт подчинённых, которые его в этот момент совершенно не интересовали. Но дворец Генерала Сюаньчжэня располагался слишком близко к его собственному, чтобы за время ходьбы от одного к другому его намерения могли выветриться под влиянием свежего воздуха. Ворваться в чужие покои тоже оказалось череcчур легко. — Прошу прощения? — едко уточняет Му Цин, услышав внезапное обвинение, и выгибает губы в усмешке. Эту ухмылку с его лица тут же хочется стереть. Раньше Фэн Синь делал это кулаками, сейчас у него в голове рождается же совсем другое желание. Он в два шага преодолевает разделяющее их расстояние и, схватив Му Цина за воротник, притягивает его ближе. Они сталкиваются друг с другом телами и оказываются в том положении, когда между их лицами остаётся не больше половины чи. Чужое дыхание переплетается с собственным настолько тесно, что становится уже невозможно отделить одно от другого. — Что ты себе позволяешь? — спрашивает Му Цин явно намного тише и мягче, чем изначально намеревался. Фэн Синь вглядывается в его зрачки, силясь найти в них ответ на все интересующие его вопросы. Но пробирающий до самого сердца магнетизм прижатого вплотную тела действует так, что от любой мысли у него начинает кружиться голова. Отбросить всё лишнее, поддаться магии момента, сделать ещё шаг вперед, даже если ближе уже некуда, — вот, чего сейчас по-настоящему хочется. Вот только… Что если он всё понял неправильно? Стоит ли оно того? — Не знаю, — выдыхает он, отвечая то ли на вопрос Му Цина, то ли на свои собственные душевные терзания. «Пан или пропал», — решает Фэн Синь. Сократить ничтожное расстояние между их лицами оказывается, — как и всё, что связано с Му Цином, — легко и одновременно с этим очень сложно. Впиться в его губы поцелуем, желая хотя бы так избавиться от жжения в груди и выплеснуть его на того, кто является ему причиной, не трудно. Губы Му Цина мягкие и теплые, совершенно не соответствующие его ледяному образу. Фэн Синю хочется его отогреть, расплавить, чтобы эта ширма показного равнодушия пала хотя бы перед ним. Он целует так же, как всегда и действует — напористо и уверенно, не сдаваясь и не отступая. Куда затруднительней оказывается добиться ответной реакции от Му Цина, застывшего в его руках каменным изваянием. Фэн Синь оглаживает кончиками пальцев одной руки в его волосы, задней мыслью подмечая, что те ещё более шелковистые, чем пятнистая шерсть, которая маячила у него под носом всего несколько часов назад. Да и весь этот Му Цин такой невероятный, что ни о чём, кроме него, и думать невозможно. Фэн Синь зарывается пальцами глубже, пропуская пряди волос сквозь пальцы, и крепко хватается за затылок, плавно наклоняя его голову вбок, чтобы им обоим было удобнее. Сложно сказать, в какой момент Му Цин сдаётся и отвечает ему, но Фэн Синь уверен, что в этом заслуга его собственной настойчивости. Для него это не шутка, не сиюминутное помешательство — желание поцеловать Му Цина зрело в нём уже давно, осознал это он недавно. Му Цин целует его с не меньшим рвением и с куда большей резкостью, чередуя ласку с дерзкими укусами. Эти острые углы плавно сглаживаются чуткими касаниями сталкивающихся языков. То, что они одного роста, играет только на руку, когда не приходится нагибаться. Можно сказать, что подходят друг другу они идеально. По крайней мере, припомнить другого подобного случая за последние несколько сотен лет, когда кто-либо из них чувствовал подобное единодушие, не получается. Му Цин сжимает рукой предплечье Фэн Синя, который в бессознательном порыве устроил ладонь на его щеке, нежно её придерживая на контрасте с требовательными поцелуями. Он тянется отстраниться, но выходит это далеко не с первого раза, потому что, дорвавшись, Фэн Синь не готов так скоро выпускать его из плена своих губ и рук — себя в целом. Они разрывают поцелуй, но, не сумев оторваться друг от друга, соприкасаются лбами и оба прикрывают глаза. Это простое действие ощущается как невиданное проявление доверия, даже в большей степени, чем то, чем они занимались до этого. — И что это на тебя нашло? — прерывисто спрашивает Му Цин, стараясь привести дыхание в порядок. — Ты, — просто и предельно честно отвечает Фэн Синь. Он не видит этого, но готов поклясться, что в этот момент Му Цин закатывает глаза. — И давно? — Давно, — говорит Фэн Синь полу-шепотом, — Понял только сейчас. Му Цин тихо фыркает. — Ты всегда был тугодумом. Губы Фэн Синя сами собой растягиваются в улыбке. Вот он, его Му Цин. Заклятый соперник, верный соратник в бою и неизбежная головная боль, без которой он не может представить своей жизни. И вряд ли можно придумать что-то лучше, чем держать его в объятиях, впитывая то, как органично сочетается чуткость прикосновений и привычная показушная грубость слов, за которыми на самом деле стоит совсем другое. — А ты? — переводит вопрос обратно Фэн Синь, оставляя за Му Цином возможность вольно его интерпретировать. — И я. Фэн Синь чувствует, что Му Цин понимает его правильно, и они говорят об одном и том же, пока не озвучивая это вслух. А в это время Му Цин уже сам тянется к нему за поцелуем, и к этому он уже точно, без всяких сомнений, готов.