Потерянные

Башкирская изба была еще холодной. В тишине с треском горели в печи дрова. Пару керосинок едва справлялось с освещением. В полумраке блестели пустые жирные тарелки на скамье, на печке грелась в медном тазу вода. Кастрюля с остатками сочной баранины в жирном бульоне уже отправилась в прохладный чулан. Сам хозяин довольно скромной избы, сидел на нарах, подобрав под себя ноги, его сарыки стояли рядом на земляном полу. Это был юноша, на первый взгляд даже мальчишка. Молодили джигита худоба, не крепкое телосложение, которое не могла скрыть свободная плотная хлопковая рубашка, даже, наоборот, сильно бросались в глаза тонкие смуглые запястья, торчащие кости ключиц. Однако, в стройном теле чувствовалась сила. Взгляд был у джигита быстрый, пылкий, как у юнца, а временами в них проскальзывала и вековая мудрость. Скуластое смуглое лицо с прямым острым носом, с точеными губами и с темно карими глазами, по-азиатски раскосыми, но не узкими, с двойным веком. Черты лица юноши совмещали в себе и восток, и запад, как и полагалось тем народам, которые жили между европейской и азиатскими мирами. Как и многим азиатам ему давали меньше лет. Однако, джигит старше ни на десяток лет, ни даже 50 лет, а на века. Он был не совсем человеком, он был воплощением целого народа. Древняя душа башкирского народа, ставшая его воплощением в виде джигита, который еще не вошел в возраст совершенолетия. Это не отнимало у него опыт прожитых веков, силу, даваемую любовью людей к своему народу. Но одного этого недостаточно, все же воплощения нуждались к обычной еде, особенно когда были надолго оторваны от своего родного дома и основной части людей. Поужинал башкир скромно, но сытно. Ел сочную баранину, запивая шурпой с курутом, пил чая с медом. Этого было достаточно для воина, который только возвратился домой с тяжелых походов. Башкир устал от селедки, каши, похлебок. Ему непривычна была казачья еда, коим кормили солдат Российской Империи в походе на Крымское Ханство. Родная еда казалась просто божественной. Наконец-то он смог полноценно утолить голод и прийти в себя после такого долгого сложного путешествия. Он сильно соскучился по своей обычной жизни. В руках Байрас вертел сверкающие ножны и гладил лезвие своего нового оружия. Башкир все не мог наглядеться на свою новую саблю. Золотая сабля сверкала в его шершавых, намозоленных ладонях. Был огромный контраст между изящным оружием и его владельцем в простой хлопковой рубашке и в серых полосатых штанах. На ножнах сплетены тонкие узоры серебра и золота, он был тяжел от драгоценностей в нем. Байрас не любил роскошь. И избегал иметь у себя слишком кричащие богатством вещи. Возможно, это привычка, ибо древние тюрки учили своих детей не поддаваться к искушению золота и не привыкать комфорту. Это могло ослабить дух. Башкира и сейчас окружали простые, но добротные вещи, хотя он много что себе мог позволить. И позволял, ибо встречают по одежке. А в стареньком халате во дворец не зайдёшь. А Байрас был во дворце! Его пригласили, чтобы представить знати его, башкирского батыра! Так что, дело было не в дороговизне, а в том, что эту саблю ему подарил сам император. Байрас повесит эту саблю на самом видном месте поверх ковра. Это оружие не для войны. Это гордость, да и редкие гости должны видеть, что они дома сильного воина, известного в Империи. И сам Император подарил ему саблю и права на тарханство. Тархан это высший военный чин у кочевых народов! Байрас правда не достиг совершеннолетия, но все же являлся хозяином своих земель. Его свободу не лишают воинский долг и налоги. Это малая плата за то, что башкир сам управлял своим народом, своими землями. Все это было его! Какое везение быть под боком сильной империи, но все же оставаться хозяином своей жизни! Жить по своим законам! Ох, тяжело дается все же эта свобода, но сейчас должно быть все хорошо. Байрас был знаком с самим императором, показал себя в бою, а значит с его мнением будут считаться и больше не попытаются отнять то, что принадлежит башкиру и не попытаются нарушить договор, заключенный еще с царем Михаилом. Башкир принес шрамы на спине, славу и честь. Некоторыми воплощениями он встретился впервые и обычно застенчивый Байрас был рад этим знакомствам. Где он только не был! Спал в окопах, в бараках, в шатрах, на полях с седлом вместо подушки. Какие только земли не увидел! Даже ту самую Кубань, о которой грезил Исмаил, Ногайская Орда. Истратил Байрас и порох и стрелы, сломал свой пик, истер саблю. Байрас боролся с черкесом. Вышли один на один с кинжалами! Их битву наблюдали очень много воплощений. И Байрас выиграл эту битву! Это была тяжелая битва, однако, Байрас был юркий. Он выиграл эту битву, несмотря на то, что противник был крупнее его. Перед глазами промелькнула высокая статная фигура с черными усами. Сверкнули их кинжалы. Он словно наяву ощутил силу рук противника, как билось сердце в ожидании нападения. Словно тумане все было! Сам не осознал, как его кинжал оказался под ребром у черкеса. Забавно, конечно, договорились, что битва двух воплощений решит исход войны. Но в итоге… Все равно битвы было не избежать. Однако, их поединок сломал дух противников. Байрас был рад, что, наконец, мог показать себя, внес весомый вклад для такой огромной страны. Истинный батыр, среди солдат он выделился своим мастерством, удалью. Он показал себя молодцом, говорил самим императором, доказал ему свою верность. А значит, он будет благосклонен ему. Будет же благосклонен? Ох, как же счастлив был Байрас! Теперь он не бледный мальчишка, обреченный на гибель, а воинственный сильный джигит, с которым опасно ссориться, который уважает себя и не позволит больше унижать. Он имеет право жить, как хочет. «Только сильный может такое сделать. Только сильный.» От таких мыслей Байрас зажмурился от удовольствия. «Неужели! Неужели я дожил до тех времен, когда стал достойным своего народа воплощением. Я тархан. А ведь это только начало! Совсем скоро я стану ханом!» Вот так вот, отличившись от других войск, уставший путник, наконец, отдыхает дома. Скоро он выйдет в кочевье, поставить юрту и немного поживет так. Совсем чуть-чуть осталось теплых деньков, ибо осень давала о себе знать холодными ночами. Байрас не имел привычки кочевать зимой. Этим он и отличался от большинства братских народов, башкиры вели полукочевой образ жизни. Летом в юрте, зимы в избах. Байрас соскучился по своей жизни, привычной жизни. По юртам, айрану, привычным кочевым делам. Наконец-то, вместо кольчуги удобные мягкие халаты, легкие сарыки, войлочные колпаки. Ох, как хорошо… Можно забыться в табунах в степях, в ночных охотах, спать в уютной юрте, окружив себя подушками, одеялами. Слушать вой ветра за каркасными стенами юрты. Привычная жизнь, привычный быт. Завтра Байрас пойдет в мечеть читать молитвы о погибших, поблагодарит за то, что удача сопутствовала ему. Башкиру внутренний монолог с Всевышним давал силы, чтобы жить и идти дальше. Возвращался он с внутренним спокойствием. Можно никуда не торопиться и наблюдать за табунами лошадей, погулять по горам. «Как хорошо все же дома! Родной край. Мой родной край!» Байрас готов был броситься целовать каждый камешек, когда попал на свою землю. В избе становится жарко. Байрас сбрасывает халат. Теплая темнота, пламя бросает дрожащие тени вокруг. Башкир снял с печи таз с горячей водой, приготовленный для грязной посуды. Но вода была слишком горячей, нужно было подождать, когда немного остынет. Байрас присел на нары, прислонился на подушки. И решил немного отдохнуть, чтобы потом разобрать вещи, помыть посуду и постелить себе постель, переодеться в ночную рубашку и, наконец-то, лечь спать. В комфортную мягкую постель, с множеством подушек, под теплыми одеялами. В теплой- теплой избе, где даже если скинешь одеяло, то не замерзнешь. Глаза тяжелели, закрывались. Байрас поднимал свинцовые веки и все боролся с собой, чтобы встать. Как же не хотелось шевелиться, несмотря на неудобную позу. «Немного. Совсем немного. И встану» — подумал Байрас, прикрывая глаза. Сон мигом унес уставшего башкира с глубокий сон. … За письменным столом в небольшом кабинете, полными книг и бумаг сидел молодой мужчина. Он устало протирал бледный лоб, хмурил брови, до боли закусив губу. Усталые серо-зеленые глаза скользили по ясачному отчету. Однако, сосредоточиться татарин не мог. Это раньше он мог днями напролет работать без передышки. А сейчас быстро уставал. Его это раздражало, ибо татарин привык к быстрому темпу жизни, а приходилось учитывать и потребности организма. Да и раньше он все делал с удовольствием. Ибо он работал на себя. Сколько прошло уже? — Айнур поднял взгляд на окно. Во дворе суетилась метлой Гульбике. У забора Марика щедро сыпала на пыльную землю зерно, вокруг нее бегали куры. Айнур видел, как вздыхает Гульбике, но ничего не говорит ей. Но она обязательно скажет мужу, что черемисска весьма расточительно ведет хозяйство. Ибо куры не все склюют, а зерно так и останется, смешается с сором, которую выметет мишарка. Айнур не раз пытался приучить вторую жену бережливости. Но та только фыркала, мол, не обеднеем от крошек, а птица должна есть досыта, и гордо заявит, что она черемисска тоже добыдчица (в отличии от некоторых мадам). Марика была неплохой лучницей, часто уходила в лес на охоту. Да уж, теперь это не жизнь во дворце. Не получиться жить в роскошных покоях, с охраной, служанками, вкушая лучшую пищу и наряжаясь в шелка и атлас. Марика, кажется, даже взбодрилась, несмотря на последние события. Во дворце она ходила бледной тенью, бескрылой бабочкой, а сейчас начала проявлять характер. Айнур покачал головой и снова пробежал глазами по бумагам. Вынул перо с чернильницы и продолжил писать. «Два века почти… Два века после того, как Айнур лишился всего. Даже и не скажешь, что в чиновничьем мундире сидит бывший казанский хан, которому вскрыли глотку у входа в мечеть, когда завоевывали Казань» Татарин не растерялся, быстро приспособился к новой жизни. Ибо он всегда был таким, всегда на шаг впереди. Нет смысла страдать. Айнур жил в казанской слободе, его выселили со столицы. Ему нельзя возвращаться пока в город. Жил он рядышком, а в городе уже давно истлели руины его дворца. Прошло два века как его бросили к ногам Москвы, а потом бросили и сопротивляющуюся Марий Эл и перепуганную Чувашию. Все хорошо. Он жив. Все хорошо. Поменялась власть. Михаил ослаб, теперь другие хозяева. Все хорошо. Он теперь по сути дворянин. Все хорошо. Он процветает. Все хорошо. Только… Айнур уже не тот влиятельный визирь Золотой Орды, не Казанское Ханство, сдирающий налог с русских княжеств. Теперь он самый обыкновенный чиновник. Контролировал местную администрацию, руководил составлением ясачных окладных книг и сбором натурального ясака с нерусского населения. Он татарин в русской среде, иноверец, однако, никто не мог поспорить с тем, что Айнур был очень умен и умело вел свои дела. Татарин был трудолюбив, качественно заполнял документы красивым почерком на русском языке, без ошибок. Временами Айнур служил переводчиком, ибо, некоторые подчиненные олицетворения до сих пор не могли выучить русский язык. До поры до времени под его началом оставались ранее подчиненные ему воплощения. Те кто жил еще рядом с ним в Казанском Ханстве. Все дела решались через Айнура. Все бы хорошо, но к Айнуру приписали еще и Байраса, Башкирский Улус, оторвавшийся от Ногайской Орды. Ооо! И тот и другой поняли с одного взгляда, что ничего хорошего из этого не выйдет. С единоутробным братцем татарин не ладил уже полтора века. Естественно Айнур пытался преподать урок этому психованному барану. Но тот тут же топнул ногой и заявил, что его Башкирский улус казанцу подчиняться не будет. И подал прошение самому императору «Об учинении розыска по поводу обид и притеснений, перенесенных ими от воевод и целовальников, и об охранении их вотчинных прав на земли». Этот щенок обвинил его в превышении своих полномочий! Сколько бы Айнур не злился, но ничего сделать не мог. Питерское воплощение пошло навстречу Байрасу и башкир официально отделился от Казанской губернии. За ним под шумок сбежали еще мордвины и удмурт. «Без меня все равно ничего не могут» — заскрежетал зубами татарин. Ох, как же раздражал татарина Байрас. Вечно он стоял поперек горла. С самого своего рождения. Маршала, как же он достал! Было время Байрас побывал у Айнура у учениках, татарин старался вдолбить этому оборванцу в голову хоть что-то путное. Не зря все же говорят, что знания делают умного сильным, а дурака не таким безнадежным. Он вечно в разборках, в бунтах, в судах. Вечно чем-то недоволен. Вечно упрямиться. Вечно качает права. И его восстания сходят с рук! Как можно идти на уступки этому щенку?! После всего того, что Айнур сделал для братишки, сколько бы не старался с ним сблизиться, братец даже о здоровье не спросил после кровавого октября. Ни капли сочувствия! С такой родней и врагов не надо. Ничего. Рядом были его жены. Жила тихо мирно Марика, которая недоверчиво относилась к новым соседям. Она с Чувашией часто сидели где-то под деревьями и шептались или исчезали куда-нибудь. Если они исчезали, то явно снова колдовать, ох, уж, эти язычницы. Но впрочем черемисске кажется стало лучше, ей в казанской свободе, по сути в деревне было лучше, дитя природы скучала в расписных покоях дворца. Гульбике была занята хозяйством и же все искала поводы встретиться с сыном. Первенец Айнура был в обучении к Касима, его любимый Кадыр стал Константином, принял православие и был не привязан к отцу. Его забрали еще несмышленышем и мальчик рос у дяди, а не у родителей. Татарин все искал повода, встретиться с ним, провести побольше времени. Но… Касимовское Ханство старался избегать их встречи. Есть ли способ вернуть дитя к себе? Айнур довольно быстро оправился от ран. Быстро пришел в себя. Быстро влился в новое общество. Татарин не имел привычки тратить время и нервы на самобичевание. Всегда трезво оценивал ситуацию и принимал решение на холодную голову. Эмоции и чувства не могли ему мешать, ибо века учился сдерживать их, гасить. В этом и была его сила, его тяжело было вывести из себя. А словами, провокациями, оскорблениями вообще не возможно. Сколько бы Михаил не пытался сломать его, татарин не поддался. Потаскали его по темницам, кидали под ноги царю, а потом заставили служить. Что ж, выхода не было. Айнур проиграл и принял правила игры победителя. Начал безропотно служить. Ибо татарин знал, что бежать ему некуда, сопротивляться нет смысла. Нужно было сделать все, чтобы выжить. Надо показать, что он полезен. Орда оставил его в живых, увидев в нем мудрость, амбициозность и проницательность. Айнур был прирожденный дипломат. Значит и новые правители должны это увидеть. Все же им приходится много иметь дело с ордынцами и их бывшими подчиненными. А кто лучше всего найдет им подход? Конечно Айнур! Все же татарину улыбнулась удача. Михаил слетел с катушек и отказался от власти. На его место встало совсем юное белокурое северное воплощение с нежным белым лицом. Петр был новатором, что забавляло татарина. Петр был амбициозен, что заинтересовало татарина. Амбиции это хорошо. Айнуру было, что предложить воплощению. Назрела одна идея. Способ убрать одну язву в Империи. Вместо того, чтобы мазать лекарствами одну язву, надо его просто вскрыть и хорошенько обработать. Петербургское воплощение довольно неплохо приняло татарина. Айнур почувствовал, что с ним будет лучше, чем с Михаилом. И с такими темпами Айнур скоро поднимется до дворянина. Что было неплохо. Может быть Айнур потерял независимость, но авторитет он еще не потерял. В Поволжье его помнили лидером. Пока помнили, нужно было хвататься за любую возможность! Под лежачий камень вода не течет. Нужно выживать! Иначе совсем худо будет. «Куда уж хуже» Айнур тяжело вздохнул. Он уже боялся прислушиваться к своим ощущениям. Он давно не одевал любимую тюбетейку, не брал в руки оставшиеся от былого величия цацки. Не носил рубашки, которые, как казалось Айнуру, до сих пор хранили запах его дворца. Все эти вещи, которые делали татарина татарином слишком болезненно напоминали ему о той дате. Когда языки пламени поднимались вверх, сверкали в руках мародеров драгоценности, уносила река окровавленные трупы. Айнур скрывал от всех, что не чувствует свой народ. Он не слышит их голоса, не чувствует их эмоции. Внутри была дыра, которая казалось высасывала с татарина последние силы. И с каждым разом все хуже и хуже. Так странно! Сперва он был оглушен стоном умирающих и перепуганных людей, а теперь они отдалились от него и постепенно исчезли. Нормально ли воплощению быть оторванной от своего народа? Может он уже мертв изнутри? — Я жив. Я все еще живой. Я буду бороться. Я жив. — повторил он негромко свою мантру.