Звонок после Golden Globe

      Телефон начинает вибрировать, оповещая о входящем звонке, ровно в тот момент, когда я усаживаюсь в кресло, чтобы перевести дух. Мне даже не нужно смотреть на экран, чтобы понять, кто именно будет звонить в это время и в этот день. Золотые глобусы были давно розданы, вечер закончен, алкоголь выпит, а маски сняты, и… всё же смотрю на экран, чтобы удостовериться в собственной догадке, и, всё еще сомневаясь, принимаю вызов.       - Ты взял трубку, - в его тихом голосе звучит удивление.       - Привет, Тим, - я почти споткнулся об его имя, чуть не назвав его Тимми Тим по старой памяти. Но мы давно это проехали.       - Не отвлекаю?       Он звучит расслабленно и пьяно. И я уже знаю, что сейчас начнется, знаю, так как мы проходили это много раз. После моего возвращения из рехаба Тимоти звонил мне почти каждый месяц, стабильно пьяным, и практически всегда с одной и той же темой для разговора. Правда, в разном настроении.       - Я только что уложил детей.       - А я только вернулся с афтепати, - лепечет мне в трубку и томно вздыхает. Когда-то у меня в штанах дергалось в предвкушении от одного звука этого вздоха. - Ты видел меня на Глобусе?       Я давно не смотрю эти премии, и он это прекрасно знает. Но продолжает спрашивать, словно надеется на определенный ответ, и никак не может его получить.       - Я не смотрел, ты же знаешь.       - Да, да… - снова вздыхает, и в его голосе появляются скучающие нотки. Представляю, как он развалился на кровати или, возможно, тоже в кресле, с трубкой у уха и даже не раздевшись после вечеринки. Нет, это не заставит мое сердце биться чаще. - Ты никогда не смотришь… - он замолкает на несколько секунд, и я не решаюсь нарушить эту тишину. Я знаю, что он сейчас скажет, и не хочу сбивать его. - Я не выиграл.       Да, именно это. Я знал это, ведь иначе он бы не позвонил. По какой-то причине Тимоти звонит мне, преисполненный жалостью к себе, в самые херовые моменты, чтобы… чтобы что? Показать мне, что ему тоже не очень-то везет в жизни? Чтобы поплакаться в жилетку и получить утешение от отщепенца Голливуда? Но вместо всего этого я говорю:       - Мне жаль.       - О да, - звучит мягкий смешок, и по моей коже пробегают мурашки. Вот чёрт. – Нам всем очень жаль. Но знаешь, что? – его голос слегка идет на повышение, и я понимаю, что он начинает заводиться. – На мне были часы за сто кусков. Не могу удержаться от закатывания глаз. Серьезно, Тимми? К этому мы пришли после стольких лет? И снова подавляю саркастические комментарии, рвущиеся наружу, и выдаю вполне убедительное:       - Ого. Картье?       - Ага, - теперь он звучит даже немного довольным. – Но я вообще и дороже вещи носил, ты помнишь, …       - Я помню ту брошь, Тимми, - он мне несколько раз вспоминал эту винтажную побрякушку. И когда он успел превратиться в мою бывшую жену? Какое-то время Тим снова молчит. Просто тихо дышит мне в трубку, и я уже начинаю думать, что он либо обиделся на мое нечуткое отношение к его восторгу, либо уснул. Такое уже случалось, кстати.       - Тебе удалось повеселиться на премии?       Он громко фыркает.       - Да уж. Чувствовал себя, словно меня вывели на прогулку. После моей номинации только и ждал момента набухаться и забыть всё, как страшный сон.       Я не чувствую жалости к нему. Возможно, только чуть-чуть. Мы говорили об этом много раз, мы вообще последний год наших «отношений» больше разговорами занимались, чем сексом. И он четко обозначил свои цели, и глядя мне в глаза, заявлял о готовности пожертвовать всем ради мечты. Кто я такой, чтобы препятствовать?       - Слышу, у тебя получилось.       - О, пожалуйста, - он снова повышает голос, и я слышу его раздражение. – Мистер «Я такой правильный после рехаба». Не ты ли бухал вместе со мной тогда в Италии? – от упоминания того лета в груди яркой вспышкой отзывается боль. Это нечестный приём. – И может, подскажешь, кто первый угостил меня коктейлем из виски и колёс?       Он каждый гребаный раз заставляет меня оправдываться.       - Я уже тысячу раз говорил тебе, как сожалею об этом, - моё дыхание начинает учащаться, это плохой признак. Почему я до сих пор не могу держать себя в руках в разговоре с ним? – Так или иначе, - сглатываю, - я делал всё это, чтобы сбежать от реальности, Тимми. Я никогда не был хорошим примером, как бы ты меня ни идеализировал в то время.       Слышу его усмешку, он явно хочет что-то сказать, но я опережаю.       - И мне странно, что ты рвешься из реальности, которую так вожделел. В которой ты счастлив.       Ну вот, я сказал это. Я совершенно не собирался заставлять его изливать душу, я вообще уже тысячу раз пожалел, что взял трубку, но, кажется, Тим уже настроен на новые выяснения отношений.       - Счастлив, - я снова слышу его пьяный смешок. – Целоваться по сценарию в реальной жизни – это, по-твоему, счастье? Контролировать каждый свой чих, каждое свое слово в интервью, это, по-твоему, то, чего я так хотел?       Я не отвечаю. Он и сам прекрасно справится, это его драматический монолог. Тимоти великолепен в драме.       - Это не тот Голливуд, в который я рвался, - продолжает он. – Я всего лишь хотел играть в кино.       Еще несколько секунд молчания, и, когда я собираюсь ответить что-то дежурное, вроде «Я понимаю» или «Всё не так плохо», он внезапно снова подает голос:       - Включи камеру.       И я тут же чувствую, как по всему телу пробежала дрожь. Предвкушения? Страха?       - Тимми, нет, - говорю как можно мягче.       Я слишком хорошо знаю, чем это может закончиться.       - Почемууу? – в его голосе снова слышится раздражение. – Я хочу тебя увидеть. Я включаю свою, смотри, - отнимаю телефон от уха и действительно вижу его на экране. Слегка помятого, совершенно очевидно пьяного или даже под кайфом, и, как я и предполагал, всё еще в костюме. На шее поблескивает черно-белый чокер, вероятно, тоже очень дорогой, и мне даже странно, что он забыл упомянуть о нем.       Сомневаюсь еще долю секунды, прежде чем нажать на кнопку включения камеры, быстро приглаживаю волосы, и спустя мгновение мое изображение маленьким прямоугольником всплывает в углу экрана. Взгляд Тимми тут же теплеет, и он расплывается в своей самой искренней улыбке. Это еще один нечестный приём.       - Привеееет, - пьяно и развязно тянет он и сползает еще ниже по спинке кресла. В его комнате полумрак, но я отчетливо вижу его расширенные зрачки.       - Привет, - негромко отвечаю, дабы не выдать нервозность.       Он какое-то время молча смотрит на меня, покусывая нижнюю губу, словно задумался. Выглядит уставшим, даже истощенным, видимо, недели разъездов по разным странам дают о себе знать. Мне ли этого не знать, помню, я так заебался от промо, что в какой-то момент начал носить только спортивные костюмы, в знак протеста. Меня всегда тяготила эта часть славы. Я, как и Тимми, просто хотел играть.       - Черт, какой же ты… - он лениво мажет по мне взглядом из-под полуопущенных ресниц, а я еще больше напрягаюсь. Это очень опасная дорожка, и я больше не собираюсь на нее сворачивать. – Хочешь, вместе подрочим?       - Нет, Тимми, нет, - на этот раз отказ звучит твердо, я даже сажусь в кресле прямее, чтобы смахнуть расслабленность из позы и показать всю свою решительность.       - Почему? Мы часто делали это раньше, - он словно не слышит меня, да и не хочет ни слышать, ни замечать моего настроя. Будто и не было этих месяцев, этих лет, что наглухо закрыли перед нами дверь в наше общее светлое будущее. Неужели под кайфом ты всё забываешь, Тимми?       - Я помню, - только и могу ответить.       - Помнишь? – он улыбается уголком губ и опускает взгляд. – А помнишь, как ты дрочил мне перед каждым выходом на ковровую дорожку, чтобы типа меня расслабить? Я тогда только еще больше смущался. Думал, что все всё видят.       - Помню, - тихо повторяю. - Я помню всё.       Он тут же вскидывает на меня взгляд, слишком серьезный для его почти бессознательного состояния. Снова молчит и вдруг тянет руку к шее, чтобы потереть её до боли знакомым мне движением. У меня внутри всё холодеет.       - Может, - сипло начинает Тим, тихо прочищает горло и продолжает: - Может, увидимся после того, как всё уляжется? Выпьем пива.       Что уляжется, Тимми? – хочу спросить я его. Когда закончится твое промо Вонки? Или Дюны? Или, когда закончится наградный сезон? Или, когда мое имя перестанут втаптывать в грязь (Голливуд ничего не забывает)? Или, может, когда ты разорвешь контракт со своими тоталитарными продюсерами и решишь, что тебе надоела актерская карьера? Но я улыбаюсь и произношу вслух только:       - Конечно.       Он улыбается в ответ и зевает. Кажется, сегодня обошлись малой кровью. Через какое-то время мы прощаемся, и я возвращаюсь в реальность. В ней больше нет ни Тимоти, ни Золотого глобуса, ни Голливуда.       Каждый из нас выбрал свой собственный путь и то, чем он готов пожертвовать ради своей цели. Но каждый его звонок выбивает почву у меня из-под ног. А что, если…