Каждому своё.
Этим и символизируются всевозможные предпочтения людей в мире. Ведь действительно – кому-то может нравится одно, кому-то – другое, и приказать любить то или иное нельзя, этим повелевает только сердце. Ну, или ещё то, что находится самую малость ниже, под резинкой штанов. Кинки, фетиши, предпочтения. Они бывают самые разные, начиная от чего-то обыкновенного, например засосов или следов, заканчивая самыми глубокими подклассами бдсм. И тема эта интимна, личная для каждого человека, поэтому открывать её следует лишь проверенным людям, которые не набросятся на тебя как собаки с цепи. Но к чему это, спросите вы? А к тому, что где-то между началом и концом этих возбуждающих людей вещей, прячется такое предпочтение, как общественные места. И прежде чем смотреть косо, только вдумайтесь: вы занимаетесь актом с партнёром, при этом чётко знаете, что в любой момент вас могут спалить чужие глаза, а слух так и режут их голоса, взбудораживая кровь и разгоняя адреналин по всему телу. А возможно, в коей-то степени, мозг может рисовать такие картины, где посторонние люди, что застали этот момент, будут лицезреть то, насколько прекрасно вы с партнёром сочетаетесь, и какой жар кипит между вашими телами... Даже такая мысль может возбуждать до мокрых пятен или дрожи в теле. А точнее, уже делает. С Вовой сложно. Такое понял для себя Хес, когда только-только влился в их половую жизнь, и начал раскрывать новый фетиш своего парня. И ведь по началу всё было как обычно: секс в мягкой кровати, нежные стоны, иногда дело переходило на кухонный стол, или ванну, но не дальше. А разлом произошёл тогда, когда на одной из стрим-хат Хесус заметил странное поведение Вовы, что тёрся вокруг него, лип, и почти что на шаг не отходил от старшего. Естественно, всё стало на свои места, когда голубой глаз уловил несвойственный в обычное время бугорок в штанах. А вот дальше пояснение не нужно: хватание за руку, удаление в ближнюю пустую комнату, и глухие шлепки кожи о кожу, в смесь с тихими стонами Семенюка. Но если вы думаете, что тогда на этом всё закончилось – вы снова ошибаетесь. Ведь дело начало набирать обороты, и следующей целью этого недоразумения стал кинотеатр, прямо на последнем ряду, на крайнем сидении. И какие бы лучезарные картины не рисовал Вова, где все люди вокруг – великие слепые, а даже если и нет, то точно ослепнут при виде сей зрелища – держать ситуацию в руках приходилось самому. Умудряться не запалить их двоих, но при этом и не останавливаться, дабы довести своего парня до судорог в ногах и липкой жидкости из члена. Но эти разы ведь ещё можно было бы как-то оправдать, не так ли? Возможно. Но они продолжались, всё в новых и в новых местах. И чтобы предугадать то, где же Вова захочет устроить следующий раз, нужно было просто проследить за тем, направится ли младший в душ перед походом, или же нет. Хотя, план не всегда рабочий, если в дело идёт отсос. Но факт фактом – Вову это пиздецки возбуждает.***
— Ты совсем ёбнулся? — рычит Хесус, когда его буквально затаскивают за собой в помещение общественного туалета торгового центра, куда они с Вовой пришли ради покупок, но никак ради похотливых извращений. — Да чё ты, Старый, что тебе снова не нравится? — мурлычет Семенюк в чужие губы, очерчивает рукой хесовские скулы и челюсть, жадно подхватывая мокрые и горячие поцелуи, после которых нити слюны падали на пол и одежду. — Или, не «Старый» а «папочка»? Блядство полное. Ведь, да, вы угадали, к каждому фетишу найдутся свои кинки. А будьте уверены, в их постели вы встретите не только такое. — А следующий раз где будет? На ферме, в коровнике? — ворчит Губанов, когда Вова толкает его в одну из кабинок, закрывая их в ней вместе. Лёша, не сдержав равновесие, падает задом на закрытую крышку унитаза, а второй же пользуется этим, чтобы точно сесть на чужие колени. — А я погляжу, ты у нас слишком остроумный, — Вова недовольно закатывает глаза, а после грубо впивается пальцами в чужую шею, чуть придушивая, отчего Лёшина голова автоматом поднимается на уровень Вовиного лица, который уже подхватывает его губы в самый жаркий поцелуй. Языком старается пробраться как можно глубже, перебирая дёсна и зубы, а руками упирается в тонкие плечи, и всё до момента, пока оба не начнут задыхаться от этой тесности языков. — А я погляжу, тебе дома совсем не трахается. — Что-то не нравится? И Хесус замолкает. Метко, точно в цель. То, что оспорить не получится, и на что придётся лишь злобно отвести взгляд в сторону, прежде чем проскользнуть руками под чужую толстовку. За последние их разы, Лёша словил мысль на то, что Вова до ужаса горяч в подобных обстановках. Его горячие действия, громкие, но так рвано-приглушённые стоны, желание зайти дальше, взять больше – всё, что сводило Хеса с ума. И поэтому сейчас, когда чужой зад так старательно трётся о возбуждённый пах, Лёша, не сдерживаясь, спускается руками к мягким ягодицам, переминая их в своих тощих руках, из-за чего с уст выше слетает приглушённый стон, и их же обладатель приятно выгибается в спине. — Ты охуенен, — рычит Губанов в Вовины губы, которые только-только разомкнулись от поцелуя, жадно вдыхая нехватающий воздух в лёгкие. Но, увы и ах, Шефу так просто это сделать не суждено, раз его так резко прижимают к себе, и спускаются к шее, тут же оставляя сильный укус, и размазывают его узором слюны и поцелуя. — Папочке так нравится? — и эта сучья манера просто убивала весь здравый смысл. Особенно, когда её автор комбинирует это с резкими подпрыгиваниями на чужом пахе, будто бы он не трётся о ткань штанов, а уже в открытую скачет на члене. Но остаётся вспомнить, что нервы не железные. И что всему приходит конец. И конец крайне специфичный, особый. Такой, какой идёт постепенно, в виде быстро отлетающих в сторону штанов младшего. А верх, честно говоря, снимать не хотелось – да здравствует ещё одно удовольствие, в виде секса в одежде, или хотя бы частично. — И когда ты только успел? — язвит Лёша, когда костлявые пальцы, что сминали Вовин зад, натыкаются на гладкий кристаллик анальной пробки в чужом проходе. — Я не видел, чтобы ты перед выходом как-то готовил себя. — А тебе всё расскажи, — Вова пьяно улыбается, пока руки ловко расстегивают ширинку хесовских штанов, — может быть, я сделал это куда раньше, чем ты думаешь. И такое бывает. Но, честно говоря, думать и гадать над интервалом не хотелось. Единственное, чего хотелось – действий. И они восходят. Хесус охватывает пальцами игрушку, и слегка вытаскивая её, пропускает обратно, резко и полностью, заставляя Вову нетерпеливо дышать в предвкушении. Но даже так, долго ждать не приходится, ведь уже через считанные секунды, пробка летит вслед за штанами, а поза менятеся на более удобную, где Вова теперь упирается руками в тонкие стены кабинки, поворачиваясь спиной к сидящему Хесу. Не совсем удобно, однако главное ощущения, не так ли? Так. — Не затягивай, — хнычет Семенюк, потираясь о горячий орган старшего. Как бы ему ни нравились прелюдия, но в этот миг, когда возбуждение валилось за всевозможные границы, тянуть не хотелось. И Хесус с ним полностью солидарен. Однако... — Чего-чего пиздишь? — Блять, возьми меня, пожалуйста, быстрее, — и не получив должного ответа, Вова самостоятельно направляет горячий орган в себя, глухо выводя из лёгких весь воздух. Чувство наполнености посылало в ноги волну мурашек и ватности, а пальцы сжимались, скребя стенки. — Плохо, — ухмыляется Хес, и наносит звонкий шлепок по чужой заднице, и тут же впивается в неё пальцами до красно-белых следов. — Я ведь ещё не разрешил, а ты уже сел. И закроем глаза на то, что никто и не был против. — Вот как? — Семенюк пьяно улыбается, и отходя от дрожи после шлепка, насаживается на половой орган полностью, и ненадолго останавливается, дабы привыкнуть к размеру. — А ты был бы против? Нет. Отчего Лёша кусает губу и недовольно хмурит брови. Но их секс – та ещё боёвка за право доминирования. И поэтому, естественно, отступать никто не будет. И Хесус тоже. То-то же, раз он после несколькосекундной тишины начинает ловко насаживать чужой зад на свой член в хаотичном темпе, не дав до конца привыкнуть к размеру. И от этой резкости Вова выгибается в спине, прикрывая глаза. Всё, что происходило сейчас – просто не поддавалось каким-либо здравым обьяснениям. В их организм не попало ни капли алкоголя, но они опьянели до невозможности. Эта эйфория витает на восьмом небе самых ярких ощущений, заставляя тело предательски дрожать. Или же, она проносится потому, что темп, настраиваемый Хесом, усилился. Теперь же шлепки кожи о кожу били в слух метко и быстро. Вова, в унисон с Лёшей, тяжело дышал, и иногда громко простанывал от прямого попадания по чувствительному бугорку. — Хес... Хес... Хес! — с ускорением он задыхается в стонах, а к краям глаз подступают капли слёз. Всё происходящее сводило с ума. Где-то в мечтах очень хотелось резко оказаться в благоприятной обстановке, в удобной позе, чтобы позволить себе рвать голос от вскриков и стонов, судорожно кончая раз за разом. Но особый вид иддилии наступает тогда, когда помещение заполняется чужими голосами. Двое мужчин, которые что-то обсуждают и шутятся, проходят буквально возле их кабинки, но что делается после – неизвестно. Да и признаться често, знать особо не хотелось. Ведь сейчас, когда ноги дрожат от резкости и быстроты, руки сьезжают по гладким стенам, а тело скручивает от неописуемой тяги. В глазах начинает темнеть, и эту тьму заполняют самые разные звёзды. Шлепки больше не доносятся, стоны сошли на глухость, а вздохи сбавляют темп. И то, как старательно Вова сдерживается, как иногда с его губ летит намёк на вскрик – доводит до предела. Предела, где Хесус на последок вгоняет член полностью, и изливисто кончает внутрь, сжимая в ладонях чужой зад. Проход заполняется горячим семенем, и от переизбытка ощущений, сжимая длинный член внутри себя максимально глубоко и чувствительно, почти сразу же кончает и Вова, поддаваясь всевозможным ощущениям. Руки окончательно съехали, ноги пошатнуло, и теперь он снова сидит на хесовских коленях, полностью принимая в себе орган. И всё же, кончать в такой обстановке – охуенно. Через недолгие минуты, двое мужчин покидают помещение, так ничего и не заподозрив. — Охуенно, — шепчет Хес, прикрывая лоб тыльной стороной ладони. Где-то рядом в тряске стоял Вова, с красным от шлепков и следов задом, и ярким укусом на шее, который натягивал на себя штаны. — А напомни, чё ты там в начале пиздел? — хмыкает Семенюк, и наклоняясь к чужому лицу, страстно целует того в губы. Внутри по-прежнему перетекала вязкая сперма, и в принципе весь низ непонятно тянуло от прошедшего, однако задерживаться здесь не хотелось. Ведь дома будет продолжение куда грандиознее. Вместе они быстро покидают кабинку, а вслед за ней и туалет. А то, что затем они направляются к выходу из центра, можно уже и не упоминать.