Cover Me

      Уён боится.       Как маленький мальчик, которого мама в детстве оставила на кассе и ушла «посмотреть что-то ещё». Как дворовый щенок, что дёргается каждый раз, как только увидит недалеко хулиганов. Как выпускник на экзамене, от результатов которого будет зависеть его дальнейшая жизнь.       Он не может справиться, постоянно ища в себе изъяны.       «Я некрасивый» — набатом в голове, до осипшего горла и горько-солёных слёз. Думать по-другому не получается. Мысль навязчиво крутится на подкорке сознания, мучает, не давая спокойно спать. Царапает мозжечок, заставляет морщиться до искр в глазах, срывать голос из-за хрипов в подушку.       Смотреть в зеркало невозможно. Везде сплошная некрасота. Щёки вместо скул, кривая линия челюсти, большой нос, слишком выдающийся подбородок. Низкий рост, короткие ноги. Ну какие 173? Сплошное разочарование для самого себя. Для всех вокруг.       Почему именно он?       Руки настойчиво закрывают лицо. Не видеть-не видеть-не видеть. Никогда больше не видеть самого себя. Закрыться, сбежать, провалиться сквозь землю. Никогда больше не показываться никому на глаза.       «Я ужасен!» кричит он всем вокруг. Проблема в том, что все об этом знают.       Уён сползает по стене, ненавидя самого себя за слабость и слёзы. За очередную истерику и брошенную куда подальше бритву. Нет, он не смог бы причинить себе ещё и физическую боль. Ему вполне хватает моральной.       Он слабый. Такой слабый и такой уязвимый. Лезвие поблёскивает в противном жёлтом свете лампы. Страх накатывает новой волной, снося за собой все прежние переживания.       Дыхание останавливается ровно на секунду, чтобы в следующую начать сбиваться в новом приступе истерики. Уёну страшно.       Страшно, что он может вот так просто уйти из этого мира, тем самым причинив боль не только себе, но ещё и…       «Нет! Не смей об этом думать! Не смей думать о нём. Не впутывай его в себя…»       Усталое тело распластывается на полу в ванной.       Он чувствует пустоту везде, во всём: вокруг и в самом себе. Через долгие минуты, которые тянутся мучительно-медленно, поза приобретает форму эмбриона. Уён не чувствует себя в безопасности.       Глаза, опухшие и уставшие от слёз, слабо моргают, раздражённые постоянными касаниями совершенно остывших пальцев. Уён слабо улыбается. Щёки (невыносимые, противные, некрасивые щёки) неприятно жжёт, стоит только им впитать ещё несколько капель солёной влаги.       Сердце не бьётся, нет. Оно прыгает туда-сюда, как заяц, который находится на мушке сразу у нескольких охотников. Уён чувствует, но не уверен, что это именно его сердце. Наверняка чьё-то другое, взятое в аренду. Ведь его сердце умерло вместе с душой ещё очень-очень давно.       Уёна нет тоже очень-очень давно.       Ни Уёна, ни сердца, ни души, ни жизни.       Ничего.       «Я бездарность» думает Уён, когда в пустом зале для практик валится на пол после очередного неудачного движения. Боль отдаёт в колено и куда-то выше, по венам, в красную дыру. Она кровоточит, бьётся, воет и рвётся наружу. Хочет поглотить Уёна всего, но он не поддаётся.       Тратит последние силы на защиту. От кого? От чего? Он давно на самом видном месте, открыт для всех, понятен, как самый простой дешёвый бульварный роман.       Уён ничего не стоит. Пустышка с красивой оболочкой. Разве он заслужил хотя бы что-то из того, что имеет сейчас? Нет. Он никого и ничего не достоин.       С тяжёлым вздохом тело, управляемое красной дырой, переворачивается, опираясь на руки. Надо вставать. Иначе кто-нибудь зайдёт и обязательно увидит его непрофессиональный подход к тренировкам. И в очередной раз Уён будет чувствовать себя униженным и оскорблённым. Без возможности изменить собственное мнение.       Проходит пара минут, пока Уён смотрит в пол и пытается отдышаться. Кажется, до этого он почти не задействовал лёгкие, из-за чего сейчас организм пытается вновь насытиться кислородом.       А когда Уён сможет насытиться жизнью?       — …Вот, и я, значит, говорю ему… Уён-а?!       Тело резко вздрагивает, услышав знакомые голоса. Руки сами собой сжимаются в кулаки, голова поднимается (сильно бьёт по вискам, мешает сосредоточиться), взгляд фокусируется на входе.       — Уённи, что с тобой? Ты поранился?       Улыбка на лице появляется сама собой. Вымученная, разбитая, тяжёлая, но такая искренняя…       Ёсан взволнован.       Сан бегает вокруг, пытаясь понять, что произошло.       — Я порядок, Ён-а, — кивает, усаживаясь на ногах, — просто устал.       — Тебе надо больше отдыхать, — отзывается Сан.       Уён слабо усмехается и кивает, опуская голову. Сан прав. Ему надо соглашаться. Это необходимо в возникшей ситуации.       Взгляд поднять всё ещё очень стыдно, поэтому Уён смотрит в пол, надеясь, что друзья скоро уйдут.       Нежное касание чужих ладоней выводит из ступора и сразу же загоняет в угол. Растерянный взгляд устремляется сначала на красивые руки, а затем на Ёсана.       — Тебе нужна помощь?       Уён готов завыть. Красная дыра мечется по грудной клетке и становится всё больше, норовя проглотить всего Уёна и Ёсана вместе с ним.       Он держал его мертвенно-холодные ладони в своих тёплых и согревал не только касаниями, но и взглядом.       Ёсан был рядом. Как луч света. Как последняя надежда.       — Уён-а, пожалуйста, не молчи.       «Я не молчу! Я кричу, неужели ты не слышишь?»       А вместо слов только сдавленная улыбка и слабое касание к тёплым пальцам в ответ. Ёсан его собственная панацея. Которая Уёну строго запрещена.       — Ёсан-и-и, — выдавливает из себя Уён, стараясь улыбнуться шире, — ты что, переживаешь за меня?       — Сейчас не до шуток. Я же вижу, что с тобой что-то происходит.       Уёну хочется разрыдаться. Прямо сейчас. Так громко, как только может. Упасть в объятия Ёсана, всё ему рассказать и…       И что?       Нельзя, Уён. Он не должен страдать вместе с тобой. Он не должен страдать от тебя.       — Тебе кажется, Ёсан-и, — выдыхает Уён, поднимаясь с пола (но это только с помощью Ёсана), — всё нормально.       — Давайте продолжим уже тренировку и потом пойдём поесть!       — Хорошая идея, Сан-и!       Уён делает вид, что не замечает на себе пристального взгляда лучшего друга.       Лучшего друга, которого он любит больше своей никчёмной жизни.       «Я ужасный друг» проносится перед сном, и глаза сразу же открываются.       Он переворачивается на живот уже по привычке, чтобы поскорее уткнуться лицом в подушку, которая в очередной раз будет заглушать его рыдания.       В голове стоит Ёсан. Его любимый Ёсан, такой обеспокоенный сегодня. Готовый прийти на помощь сразу же, как только Уён попросит.       Но Уён не попросит. Ни в коем случае. Он и так сплошное разочарование для самого себя и всех вокруг. Ёсан — чист, невинен и идеален. Уён не позволит себе его опорочить собственными страхами, проблемами и неуверенностью.       Рот разрывается вместе с красной дырой. Корка от недавней раны (которая так и не успела зажить) отрывается, вновь заливая кровью все внутренности и выплёскиваясь наружу. Уён думает о том, что если бы у него было сердце, то такой обильной кровопотери можно было избежать.       И потери самого себя тоже.       Телефон светится входящими уведомлениями, но среди всех его воспалённые глаза цепляют пустой диалог с Ёсаном. Они писали друг другу, кажется, вчера. И то последним сообщением у них был какой-то смешной тикток с енотами от Уёна.       Красная дыра тихо завывает, требуя начать диалог. Или это остатки отказавшего мозга? Уён давно разучился принимать рациональные решения. Но функцию сердца теперь выполняет сомнительная дыра, которой он не доверяет.       Заледенелые пальцы (как же было тепло с Ёсаном) дрожат, набирая обычное «что делаешь?». Уёну хочется удалить сообщение, засунуть телефон под подушку и уснуть. Или просто закрыть глаза, чтобы больше не творить глупостей.       Но проходит полчаса, час, два. Скоро заиграет будильник — у них по расписанию шоу в восемь утра. Надо выспаться. Но уставшие глаза и уже полностью замолчавшая дыра ждут ответа. Ёсан появился онлайн один раз. Сообщение не было прочитанным.       «Я должен перестать всем мешать» красными буквами стоит перед глазами Уёна.       Стафф плохо отобрал комментарии и ему попался тот самый хейтер, который обращался именно к нему, Уёну. И лень пересказывать содержимое дословно, всё и так понятно.       Он улыбается. Вокруг камеры, шум и веселье. Он улыбается и умирает внутри уже непонятно который раз.       Хочется исчезнуть. Смех звучит скорее автоматически, его Уён тоже ненавидит, к слову. Никто не замечает подвоха — тем же лучше.       У Уёна получается играть на публику. Где его Оскар в номинации «самый лучший мёртвый внутри, живой снаружи»?       Рука касается чего-то тёплого. Уён вздрагивает, смотря на появившегося рядом Ёсана. Красная дыра начинает выть с новой силой, почувствовав своё, родное.       — Я рядом.       Одним губами. Шепотом. Незаметно. Уён теряется в ощущениях, пальцами цепляясь за руку Ёсана в ответ. Дыра издаёт последний вскрик и замолкает, окончательно успокоенная этими простыми двумя словами.       Уён не знает, что происходит. Скачок во времени случается резко и незаметно. Он почти ничего не помнит и не понимает, но это не страшно, когда ощущаешь себя так на протяжении довольно долгого времени.       Ёсан рядом — это что-то непонятное, новое, незнакомое, но такое желанное, безумно родное и любимое. Ангел, сошедший с небес, луч надежды, светлое будущее, свет в конце тоннеля… Можно перечислять до бесконечности.       Ёсан то самое «всё» для Уёна. Всё и даже больше. Намного-намного больше. Это не передать словами. Ради Ёсана Уён живёт. До сих пор.       — Уён-и, иди сюда.       Спасительные объятия ощущаются как что-то невероятное. Красная дыра вновь кричит, воет, ревёт и разрывается. Уён пытается отстраниться, чтобы Ёсана не забрызгало красным, чтобы не погубить ещё и его.       — Не отпущу, слышишь? Не отпущу.       Уён плачет навзрыд. Из горла вперемешку вырывается всё: стоны, крики, хрипы, всхлипы и никому непонятные слова.       Тело дрожит, руки трясутся, красное повсюду. Уён с ужасом осознаёт, что испачкал Ёсана. А этого ни в коем случае не должно было случиться.       — Ёсан-и, Ёсан-и, — дыхание напрочь сбито, — уйди. Тебе нельзя… Я один. Я должен, я сам.       Мягкие ладони касаются щёк. Уён плачет громче, когда чувствует нежные поцелуи на щеках и лбу.       — Мой маленький Уён-и, — тихо произносит Ёсан, продолжая крепко обнимать, — маленький и глупый Уён-и.       Ёсан прячет Уёна в своих объятиях от всего мира. Закрывает собой, готовится принять все удары до конца.       Уён дрожит от переизбытка эмоций, в очередной раз срывает рану на губе.       Секунда — и вжимается в Ёсана с такой силой, что теперь красное точно заполнит их с головой.       Они утонут вдвоём, держась друг за друга. Как Уён и хотел — Ёсан будет рядом с ним. Они останутся на дне вместе и больше никогда…       — Я люблю тебя, глупый. Пожалуйста, никогда больше не доводи себя до такого, слышишь?       Резкий вдох. Как будто вторая жизнь. Клиническая смерть и заново запищавший сердечный аппарат. Уён открывает глаза и смотрит прямо на Ёсана. Эта нежная улыбка, ласковый взгляд и крепкие объятия. Как защитный жест от окружающего мира и того самого красного, которое отступает с ещё одним осторожным поцелуем в губы.       — Ёсан-и…       — Тише, мой хороший.       Он прижимается к груди Ёсана и закрывает глаза, выдыхая. Дыра больше не воет, заполняясь чем-то непонятным. Красное продолжает исчезать, оставляя их двоих чистыми. Неужели…       — Я люблю тебя?       Это не должно быть вопросом, но Уён сейчас слишком боится. Боится, что это всё — его больная фантазия. И на самом деле Ёсана рядом нет.       — Я тоже люблю тебя. Ты идеален для меня. Во всём. Я горжусь и восхищаюсь тобой. Если бы у меня спросили, кого я считаю самым невероятным человеком в мире, я бы без раздумий показал им тебя. Уён-а, прошу тебя, никогда не сомневайся в себе. Ты самый лучший, слышишь? Пожалуйста, поверь мне.       Уён не находится с ответом — лишь сильнее сжимает Ёсана в объятиях. Слёзы не получается сдержать, и они текут по новой, заставляя ощущать ещё более активные поглаживания по голове и спине.       — Я всегда рядом.       — Спасибо.       Красное отступает, а на месте дыры образовывается то, что потом Уён будет называть именем Ёсана.       Его сердце и душа.