Второй шанс

Говорят, перед самым концом, когда ты стоишь над этой пропастью, в шаге оттого, чтобы не пасть в бездну мертвенной ночи: перед глазами проносится вся жизнь. Бред. По крайней мере Рылеев не думал о себе. Ему не вспоминались те, ещё счастливые детские мгновения, первые юношеские строки, дружеская, братская любовь к деревенским мальчишкам, Наташка с длинными косами и звонким смехом. Нет, ему не думалось о прежней жизни, но хотелось думать о том, что он погибает не напрасно. Рылеев упорно втискивал эту мысль себе в подкорку. Он погибает за общую мечту, и пусть не узнает, реализуется ли она - верить будет до последнего вздоха. Он не верит в Бога. Не потому что это противоречит учению, которому Кондратий верен, а потому, что противоречит его духу. Оттого и умирать, если честно, страшно, ведь он не глупец, он любит жить, он ещё мечтает побороться, выгрызать победу и увидеть, как красное знамя возносится над Зимним дворцом. И когда в спину тупым, бесчувственным металлом тычет жандарм- тоже страшно. Да так, что холодеют конечности. Да так, что презренное человеческое, мелкое, запертое существо стремиться вырваться, закричать, выдать товарищей и сделать всё, чтобы остаться в живых. Но юноша отплёвывается от этого слабоволия, не позволяет ему затуманить преданный делу разум и всё-таки думает, пока смерть не сможет отнять эту человеческую возможность. А мысли он редко умел подчинять себе...Кондратий ненавидит себя, гонит прочь, возвращая почти насильно думы к товарищам, но они нелепо и бестолково вновь касаются его. Того, кто их покинул в самый нужный момент, не осмелившись взять операцию в свои руки. А ведь...до боли обидно, что этот жалкий трус не может покинуть Кондратия, который так слепо верил ему, верил в него, как никто другой. И лезут в голову ненужные строки: Голубизна бездонных глаз Мне гибель принесла тогда. Покуда жив- в душе дымясь, Наивная живёт нужда. Нужда поганого тепла Всю душу кровью залила. В себе свободного угла Не нахожу. Любовь сожгла. Поток мыслей льётся, оттого дыхание сбивается, зубы скрипят. Страшно, неправдоподобно и глупо умирать в девятнадцать лет. За мечту, за общее дело- но глупо вот так вот. Попасться в плен, столько ещё не совершив, не совершив того высокого подвига ради Отечества, о котором юный поэт так грезил, так возвышал в своих полудетских, безусых мечтах. Ветер встревожил русые кудри и умчался куда-то от него прочь. "Теперь, брат, нам с тобой не по пути." Хотелось плакать, горло драло беспощадно оттого что вот-вот, ещё чуть-чуть и всё..жизни больше не будет, ничего не будет. Представить это было трудно, нелепо. А в голове по-прежнему даже не вставали картинки возможного будущего, лишь строки и выражение лица. Даже сейчас отчего-то родного, какого-то призрачного, красивого. "Может, не сбежал он, показалось мне. Может, убили? Лучше бы его убили!" А красиво..Кругом красиво. Русское поле, уходящее вдаль и уносящее всё тоскливо сочное, искреннее, душевное. "За такое вот погибать и погибать." Я был Вам верен до конца, Раб под покровом подлец.. Выстрел. Будто где-то вдалеке, не здесь, даже неслышно, но худенькие плечи вздрогнули. Неужели смерть приходит так незаметно, так странно? Кондратий не чувствует боли, только ветер ощущает теперь родственно и близко. Ветер буйный, такой же как сам Рылеев, тревожит осанистую рожь в поле, куда вывели революционера на расстрел. Вздох. И дышится совсем свободно, грудь не придавили чугунным металлом, душа напротив рвётся, будто запертая птица в клетке. И сердце стучит так сильно, что вот сейчас и проломит грудь, и выскочит, и помчится вслед за ветром, ничего уже не боясь, не проклиная. Мальчишка разворачивается и видит перед собой тряпичное тело беляка. Взгляд поднимает и чувствует, как в единое мгновение ноги до пущи слабеют, а сердце бьётся бешенее и порывистее. Только не под страхом смерти, а от внезапного ощущения жизни в себе и вокруг, по всюду. И глаза слепит, и всё вокруг расплывается. Жить! Жить, как прекрасно это, как много, как теперь бережно надо жить! Каждое мгновение бесценно, к черту всё, лишь бы жить! Но это не стыдно, это чувства. Кондратий боится пошевелиться, вдруг одно движение: и жизнь опять выскользнет, нить оборвётся, он уйдёт навсегда и не будет больше этого "жить". Будто заново учась говорить прямо на ходу, он пытается вырвать из груди хоть звук, но только прерывисто дышит, стараясь весь воздух вокруг себе забрать. Душно и жарко. Волнительно. И упасть хочется. И счастливо очень. Ноги ватными становятся, всё будто уплывает куда-то, и какой-то силуэт делает резвый шаг навстречу, но Кондратий тут же поднимает руку. -Сам, сам. Только он вглядывается в человека, что спас его от гибели - с сухих губ еле слышно срывается: -Серёжа...ты всё-таки вернулся за мной...