***
Кровавая бойня не редкое зрелище. Не в их краях, привычных к войнам и революциям, конфликтам, что разжигаются по щелчку пальцев. Но не понять Жнецу радости Кровавого Бога. Он то на костях спляшет, то из кубка золотого испьёт жизни чужой, любимый воспитанник Кристин. Да только не ему косу с плеч спускать. Радость мести первична и сгорает стремительно, пеплом горя осыпаясь на смиренно склонённую голову. Техноблейд в лужу окраса алого наступает с хохотом — брызги во все стороны. — Фил, ну что ты? Разве горюют после славной победы?- мужчина во все тридцать два зуба улыбается, обнажая хищный оскал и опуская широкую ладонь на чужое плечо. А Фил радости найти не может там, где, по мнению пиглина, её огромное количество. Ангел Смерти почти обречённо на земле сидит, вздыхая тяжело. Земля под ним черна от крови, насквозь металлом клинков пропахла. — Всё в порядке, Техно. Ступай,- Филза улыбается натянуто и устало, не желая омрачать чужой праздник. — Мне пора поработать. Техно понимающе кивает, убирая руку. Тяжёлые шаги удаляются прочь. Тишина такая, что в ушах звенит. Ни звука: птицы замолкли все разом, будто боясь лишний раз пискнуть; стих ветер, исчезли жужжащие пчёлы. Вот что такое мертвая тишина на самом деле. Фил медленно поднялся с земли, отряхнул колени. В бледных ладонях материализовалась коса, столь же изящная и чудовищно пугающая, как и её предназначение. Жнец видел в этом своеобразный ритуал: не поднимая пол своих одежд, не омывая рук и не позволяя себе отдыха, он будто пытался наказать себя за то, что сам же и нарушил самое важное правило своего же кодекса. Хотя, что есть это все по сравнению с десятками, сотнями жизней, нити которых ему предстояло окончательно перерезать? Жалкая капля в море. Ему бы в ноги госпоже своей и прощения молить, ведь грешен. Под сандалиями жижа из крови и влажной от неё же земли, а вокруг камня на камне не стоит. Как землёй всё порождено было когда-то, так ей и возвращается. Фил уже не столь молод, как сотню-другую лет назад. Не стар, что вы, но буйная кровь успела остыть, ушла горячность юного сердца, оставляя место степенности и мудрости возраста. Были времена, когда и сам Ангел Смерти кружился в танце на площадях в самый разгар чумы. Полыхали пожарами города, дотла горели церкви и ведьмы на кострах, и не было ещё в душе чего-то, что неприятно саднило в груди сейчас. Человечности не было. Богам жалость не свойственна, как и их посланникам. Что для них несколько десятков лет человеческой жизни? Мгновение. Одним больше, одним меньше. Праздность пантеона никогда не прельщала Жнеца, а меж тем он был подобен многим ангелам других богов, слепо верный приказам и воле чужой. Да раньше люди и жили немного: гремели войны, и снаряды громили высоченные башни замков, болезни забирали каждого второго, а голод и того больше. К смерти относились проще, что смертные, что и сам Фил. Но было ли то правильно? Этот смех над пеплом, отдых на чужих надгробиях и любовно-ласковые прикосновения к лезвию косы? Не общаясь с людьми вовсе иль очень мало, Жнец даже не задумывался над этим. Но Судьба бывает жестока. Именно поэтому, сейчас Жнец ступает по земле выжженной, усыпанной телами, неспешно занося косу для взмаха раз за разом. Глазу людскому незримо, а для него болезненно много видно нитей, ведущих ввысь, в самое небо. Тонкие, ещё трепещущие, и живые на последнем вздохе. Он лезвием словно колосья их собирает, обрывая лёгким и отточенным за годы движением. Фила не волнует то, сколько горожан успело спастись из полыхающего Л'Мэнберга. Очевидно, что сегодня произошёл геноцид в размерах этой небольшой нации, остальное не важно. Хотел ли он поступить иначе? Нет. Должен ли был? Да. Ветер поднимает с земли пыль и каменную крошку, пепел сгоревших строений. Рябью проходится по алеющим лужицам, треплет высокую траву, орошенную тёмными каплями чужих вен. Фил опускает голову, слушает природу, внемлющую ему в ответ. Пройдёт не так много времени, прежде чем она вернёт свои владения себе, сотрёт упоминания цивилизации и предаст их забвению. А ветер меж тем шелестит листвой сломанных и упавших древ, теряется в складках длинных одежд Жнеца. Он обращает взор к небу, губы сухие приоткрывает. И сам поражается тому, насколько сам живой. — Миледи? Мертвенно холодные, бледные пальцы ласково вплетаются в шёлк пшеничных волос, перебирая тонкие пряди. Могильный, сырой воздух окутывает его с головой, скользит от запястий по руке вверх, прячась в рукавах зелёного кимоно и подбираясь к груди. Словно в саму душу пробраться хочет. Слетаются вороны на зов своих хозяев, паря над множеством тел и пикируя на них. В карканье громком теряются собственные мысли, ведь Фил слушает их, крикливых и до жути умных созданий. Даже не люди, а им из Подлунного мира в Верхний и обратно — просто прогуляться.«Фи-и-ил»
Она здесь. Глупо было надеяться, что Леди Смерть не услышит такого количества обрывающихся жизней. Фил мог бы сказать, что даже ждал её. И голос её, прикосновения, само её присутствие ощущается тяжестью мрака, оседающего на плечи и стенки черепа изнутри.«Ох, милое моё счастье.. Что же ты наделал?»
В горле неприятно сухо. Не то, чтобы страшно, знает ведь, что не навредят, а все равно. Фил смиренно подаётся назад, откидывая голову в чужие подставленные ладони. Недопустима для ангелов подобная фамильярность, для провинившихся - тем более. Смерти его череп сейчас раздавить, что ягоду пальцами. Но Фил доверяет безоговорочно. Может быть, именно это ещё очень давно подкупило Богиню. — Прости меня, Боже. Я грешен, - Филза едва губы размыкает и говорит тихо. Он чувствует, как руки её пропадают, а потому вновь приходится держать голову прямо. Сама госпожа Смерть перед ним, хотя точнее сказать, это он пред ней. Голову задрать все таки нужно: она выше него раза в два с половиной, и даже когда упирается ладонями в собственные колени, наклоняясь к Ангелу, тот продолжает смотреть снизу вверх. От мертвенного дыхания колышется вуаль, скрывающая божественный лик. Тягучий и преисполненный теплоты, её голос, словно сладкая патока, обвивается вокруг грудной клетки, крепко стискивая её. — О чём же каешься, милый? За грех какой? - она улыбается печально, большим пальцем руки поглаживая свое смертное создание по щеке. То, как Филза смотрит на неё, определённо стоит всех жизней, которые он оборвал собственноручно. Что есть душа человеческая для неё? Пустяк. Её сестрица их каждый день штампует, оглянуться не успеваешь. Но как же она может сейчас позволить своей воронушке печалиться? Нельзя богам любить, как ни взгляни. Любовь людям-то разум помутнеть может, что говорить о тех, кому чужды людские чувства? — Разгневался, Боже. Убил,- в тумане серо-голубых глаз дым, горечь скорби о людях, которых он желал убить и убил. Жестокая готовность повторить содеянное сколько угодно раз, а вместе с тем печаль. Как можно жалеть тех, кто посмел тронуть его самого, открыть охоту на его друзей? Никак, это очевидно. Но чем виноваты невинные жертвы, просто попавшие под руку разъярённого Бога Крови и Войны? У Фила на сердце тяжесть, которую его Леди понять вроде бы может, но не хочет вовсе. — Грешен тем, что живой? Иль ты позабыл, что смертным присущи ошибки и чувства?- трогательно нежно и терпеливо обращается к нему Царица Мёртвых, склоняя голову ближе. — Мой милый, любимый ангел.. Ты ведь и сам понимаешь — эти люди посмели тронуть тебя,- ветер резким своим порывом сдувает вбок черное кружево вуали, на несколько секунд открывая лицо, в темноте которого праведным гневом мерцают звёзды глаз. — Они дерзнули оскорбить ангела, а значит оскорбили и его бога. Эти люди нанесли обиду мне. Неужели ты каешься в том, что защитил честь своей супруги? - уголки напомаженных губ приподнимаются в лукавой улыбке. Фил внемлет. И он мог бы поверить в эту красивую сказку, вот только имелось небольшое «но». Никто из ранее живущих здесь не мог даже предположить, каких покровителей имеет самый миролюбивый (на первый взгляд) элитриан. Но улыбка Кристин ему милее мыслей о том, что он сотворил. Если его Бог благословляет это деяние, значит к черту это всё. Пусть душу все ещё виною гложат сомнения, но дышать больше не трудно, не больно. И мимолетная жалость к убиенным растворяется, будто и не было её. Ведь в какой-то степени всё сказанное является правдой. Фил был добр. Он помогал многим. Прощал. Давал столько шансов, что считать стыдно. От мыслей подобных злость не поднимается, нет. Он уже не в том возрасте, чтоб гневаться на мёртвых. Камень летит с души подобно Дамоклову мечу, что всегда висел над головами лмэнбуржцев. — Нет, миледи. Точно нет, - её раскатистый, подобный грозовому грохоту, смех греет птичье сердечко, заставляя его зайтись в стремительном стуке. Улыбка появляется на лице против воли, когда его расцеловывают, пачкая бледную кожу помадой цвета спелой вишни. И Фил прикрывает веки, позволяя прижаться холодным губам даже к ним.«Поторопись, ангел. Твоя госпожа ожидает.»
Когда Фил открывает глаза, рядом нет никого, ни одного намёка на присутствие его Леди, не считая того, что он более не видел ни одной оставшейся нити жизни. Сама разорвала каждую, подрезала острым ноготком и пылью развеяла по ветру. Обиды богов страшны. Их месть, их любовь, их страсть — всё смертельно губительно. Но будет ли бояться Смерти её Жнец?