воспоминанием, этапом или стадией?

Ли Феликс появился в жизни Хван Хёнджина так неожиданно и внезапно, сразу проникнув глубоко под его рёбра, но не теми острыми, колючими шипами, которые, не жалея, больно царапают беззащитное нутро, а словно весенний солнечный зайчик, ловко отскочивший от приоткрытого классного окна, прочно вцепившийся в сердце тысячами маленьких световых лапок. — Откуда это? — изуродованная морщинами, исполосованная шрамами и обсыпанная кровавыми язвочками, почти жёлтая рука тянется к тонкому бледному запястью, — Где ты взял деньги? Ах ты, сучёныш! — словно подкроватный монстр протягивает свои когтистые лапы, чтобы оттяпать ногу, случайно вылезшую из под одеяла. — Сколько раз я говорила тебе отдавать всё, что заработаешь, мне? На что я должна счета оплачивать, бестолочь?! — почти схватила. Еще секунда и настигнет. Нельзя. Не позволит. Костьми ляжет, но не отдаст. Это самое дорогое, что у него осталось. Хёнджин поглубже в рукав безразмерного серого свитера прячет своё драгоценное сокровище - тёплое воспоминание, на котором, громко звеня болтаются два разноцветных кита. Не отнимешь, гадкий монстр! — Убери свои руки от меня! Это подарок! — наверх, ступенька за ступенькой. Ударил мизинец. Больно. Значит что-то ещё чувствует. Значит ещё живой. Нужно убежать. Закрыться. Спрятаться. Спрятать. Снова истошный крик, громкая ругань, размашистые удары кулаками по двери. Истерика. Слёзы. — Неблагодарный! Немедленно открой эту чёртову дверь! После всего, что я сделала для тебя, выродок! — в тысячный раз. Нет, наверное, уже тысяча первый. Но теперь абсолютно плевать. Сделала для него что? Научила засыпать в одиночку в тёмной комнате, под крики пьяных собутыльников, когда ему было всего пять лет? Научила оказывать первую помощь при алкогольном отравлении, когда ему не было ещё и десяти? Научила туго перевязывать окровавленные запястья, в ожидании кареты скорой, когда ему ещё не исполнилось тринадцать? Научила подделывать собственную подпись в дневнике, чтобы не ходить в школу на родительские собрания? Научила скрывать от чужих глаз, никогда не исчезающие синяки под закрытой одеждой? Каждый день проклинала, за то, что появился на свет? Сделала что? Спасла, после смерти матери, от детского дома, в котором его жизнь, возможно, хотя бы отдалённо напоминала нормальную? В котором ему, возможно не пришлось бы голодать неделями, пока она прибывает в очередном запое? В котором, никому из соседских детей, мамы не запрещали бы с ним общаться, потому что он беспризорник? В котором его, возможно, могла бы усыновить приличная семья? Пусть приёмная. От кровного родства одни проблемы. Родная тётя, страдавшая от биполярного расстройства и медленно, возможно, даже слишком медленно, для человека, употребляющего спиртное в таких количествах, умирающая от цирроза печени - тому доказательство. Каждый день винившая его во всех проблемах и несчастьях, свалившихся на её плечи: в смерти своей сестры, в уходе мужа, в непроглядной бедности, да, даже в своём циррозе, она плотно вбила в его темноволосую голову, что он один в этом жестоком мире, и никому он не нужен, и так будет всегда. Он верил в это, когда шёл в первый класс, ощущая на себе презрение будущих одноклассников и их родителей. Конечно, ведь вместо школьной формы на нём протёртые в коленках трико, которые ему уже размера на два меньше, и огромная водолазка, одна из тех, что забыл в комоде, при своём побеге, очередной тёткин хахаль. Свет могут отключить, вслед за кабельным. Какая ещё дорогущая форма? Он верил в это всю начальную школу, в очередной раз, оставаясь на наказание, будучи единственным виноватым в глазах преподавателей, в детской драке, в которой он всего лишь оборонялся. Конечно, ведь за него не придут заступаться заботливые родители. Не привыкать к побоям, но снова объяснять учителю почему она не придёт. Досадно. Он верил в это в пятом классе, когда одноклассники ходили после уроков играть в автоматы, стоявшие в местной кафешке, а он ходил туда, чтобы помыть полы за копейки и выслушать очередную порцию насмешек. Сиротка, убогий, бомж. Как банально, может что-то новое? Хван Хёнджин верил в то, что он - самый одинокий человек во Вселенной и останется таковым навсегда, ровно до тех пор, пока к нему, за привычно пустующее соседнее место не приземлился, словно ангел, сошедший с небес, только переехавший откуда-то из-за границы новенький. — Привет. Меня зовут Феликс, давай дружить. — ломаный корейский и протянутая рука, зависшая в воздухе, в ожидании ответного жеста. — Ты явно выбрал не тот стул. — слабо граничащие, с громким улюлюканьем, перешёптывания и с издёвкой смотрящие глаза не остались не замеченными, как и попытка парня спрятаться от них целиком и полностью за высокий ворот чёрной растянутой водолазки. Укрыть. Защитить. Спасти. — Если хочешь завести здесь друзей, лучше держись от меня подальше, а не то попадёшь под раздачу. — отвернулся. Стыдно. За что? — Ну и плевать. Вдвоём ведь не так страшно, правда? — широкая улыбка, можно сосчитать все коренные. — Не пожалеешь? — глаза в глаза. В тех, что напротив - надежда. — Главное, чтобы ты не пожалел. Я могу быть очень навязчивым другом временами. — честность превыше всего. — У меня нет никаких. Навязчивый - это даже плюс. — идеальный корейский и, наконец-то, протянутая в ответ рука. — Хван Хёнджин. Казавшийся для всех загадочной тайной, странным чужеземцем, непонятно для чего, плотно увязавшимся за Убогим, худощавый, белокурый, веснушчатый парнишка был для Хёнджина раскрытой в полный разворот книгой, он читал его с такой лёгкостью и наслаждением, не спеша, боясь проглотить за раз, не оставив удовольствие на потом. Как откладывал, изредка перепадавшие ему от добродушной соседской бабули, шоколадные конфеты, откусывая позже по маленькому кусочку, в дни, когда было особенно плохо, он переворачивал страницу за страницей нарочито медленно. Правда, он знал каждую строчку и каждую буковку Ли Феликса наизусть, уже на второй месяц их знакомства. Он не старался, как-то само получилось. Вы бы поняли, если бы попробовали. Вот Хёнджин попробовал однажды, и не смог остановиться. Трепетные объятия, крепко сцепленные ладони, нежные поцелуи на розовых пухлых губах, одна из которых разбита. На мягких, как клубничный зефир, щеках, слегка украшенных царапинами. Но вдвоём ведь не так страшно, правда? На разбросанных по ним, как звёзды разбросаны по синему небосводу, веснушках. Он уже выучил все созвездия. На, покрытой крупными мурашками, тонкой шее. Любит быть причиной этих мурашек. На глубоких, словно в них можно было бы утонуть, будь в них вода, ямках Венеры. Он уже на дне, но его всё устраивает. На каждой фаланге маленьких, точно детских, пальчиков. Держать и никогда не отпускать. И самый последний, наполненный всей любовью и искренностью без остатка - в лоб. Маленькая традиция, которая для них значила больше, чем вы можете себе представить, на самом деле. Они разговаривали наедине часами. И если бы, вдруг, кто-то случайно подслушал, о чём - их обоих уже запаковали бы в смирительные рубашки и навсегда закрыли в раздельных комнатах без окон и дверей. Но, как удачно сложилось, они лишь вдвоём существуют в своей бесконечной Вселенной. — Бред! Киты не могут быть разноцветными. — возмущению нет предела. — Могут, если они утонут в луже бензина. — серьёзно, будто защищая научную диссертацию. Комнату, обклеенную разноцветными плакатами сверху до низу, и обставленную плюшевыми игрушками всевозможных размеров, от мала до велика, наполнил запах свежей выпечки. Мама зовёт кушать. Надо идти. Красивый фартук, широкая улыбка, точно такая же, как у его Феликса. Приглашающий за стол жест и последовавший за ним обеспокоенный взгляд. Снова заметила синяки. Он не виноват, тётя просто не могла найти свои золотые серьги, забыв о том, что заложила их ещё пару лет назад. Снова полные печали и сожаления глаза. Не призрения, что в первое время казалось очень странным, но сейчас он уже даже привык. Молчаливый кивок и поджатые губы. Вопросов больше не задаёт, как и не предлагает помощь, от которой Хёнджин всё равно откажется. Он теперь не так часто появляется дома, можно и стерпеть. Ведь вдвоём не так страшно, правда? Выходные в кровати. Миска с попкорном и пересмотренное вдоль и поперек Вечное сияние чистого разума. Феликс, ярко жестикулируя, распаляется о скрытом подтексте. Хёнджин внимательно слушает то, что слышал уже много раз. Бархатный низкий тон никогда не надоест. Смятая простыня. Пушистый плед. Долгие объятия. И поцелуи. Поцелуи. Поцелуи. В будни провожает и встречает с подработки. Принёс мамины синнабоны. Заботиться. Защищает. Любит. Пять месяцев дружбы. Впереди целая жизнь. Маленький мешочек с бантиком, характерно позвенивающий, при движении. Хёнджин заметил его в сетчатом кармане рюкзака, как только Феликс вошёл в класс, но не подал виду. — У меня для тебя подарок на нашу годовщину. — прячет в маленькие ладошки, будто поймал бабочку-коробочку и хочет показать. — Я же пошутил. — он только вскользь однажды упомянул. — Мне нечего тебе подарить. — Сожаление. На следующую годовщину точно накопит. — Сделаешь за меня математику. — прайс-лист известный. Распаковывает. — Разноцветные. — тоненький серебряный браслет, с подвесками в форме крупнейших млекопитающих на планете, окрашенными всеми цветами радуги. — Утонувшие в лужах бензина. — застёгивает на тонком запястье. Он же говорил, что они существуют. После уроков к Феликсу. Мама снова испекла уже полюбившуюся Хёнджином пиццу. Если в Австралии так часто её едят, он бы хотел переехать туда жить. Потрескивающий звук, уже почти стёртых в ноль колёсиков скейтборда. Городская улочка, с выжженными на подкорках крутыми поворотами и переулками. Радостный смех и привычный спор, кто последний - тот моет посуду, как будто Хёнджин каждый раз не поддавался, чтобы взять это на себя. Хоть как-то отплатить за оказанную заботу и доброту. Вот и сейчас, слегка притормозил, доедут до перекрёстка, а там финишная, придёт вторым, и все счастливы. Смотрит в любимый блондинистый затылок. Несколько метров до конечной. Три. Два. Один. Столкновение. Громкий скрежет металла. Противный визг, скользящих по дорожному покрытию шин. Отлетевшая в сторону доска. Глухой удар тела об асфальт. Финиш. Если вселенная бесконечна, и в правду, то прямо следует из этого факта, Три недели в тумане. Перед глазами блондинистые локоны волос, медленно окрашивающиеся в алый цвет. Что ты точно так же ждёшь, когда я вернусь обратно, где-то там в глуби далёких галактик. Каждый день приходит к нему в комнату. Не смотрит на маму. Не выдержит. Киты противно звенят на запястье. Если утонули, почему всё ещё здесь? То есть, не ты, конечно, а твоя копия и не меня, а мою копию, конечно, Слёз нет. Понимания происходящего тоже не было, до этого момента. Как и истерики, захватившей сейчас его целиком и полностью. Плакат за плакатом, обрывками на пол. Мягкие игрушки, всегда занимавшие свои законные места, летят в разные стороны, осыпая комнату своими внутренностями. Любимые диски с фильмами трескаются под ногами, а игровая приставка смиренно принимает свой конец от бетонной стены. Мама, всегда обращавшаяся ласково и нежно, сейчас истошно кричит. Почему она говорит больше не приходить? Почему она злится? Почему им вдвоём дали так мало времени? Он обещал быть навязчивым другом, так почему он ушёл? Почему так больно? Почему? Если, конечно, все это не утопия и вселенная действительно бесконечная. Взгляд зацепился за ключ, торчащий из разорванного в клочья плюшевого медведя. Точно! Личный дневник. Феликс постоянно там что-то калякал. Где же он? Мама всё ещё просит уйти, но он не слышит. Маленький фиолетовый блокнот с замком наперевес, почти затерявшийся в разноцветных осколках CD-дисков привлекает внимание. Поворот до щелчка. Вместо закладки - маленький полароидный снимок. В тот день они ходили в кино. Хёнджин в первый раз. Много чего он делал с Феликсом впервые. Попробовал сладкую вату. Через чур приторно. Попробовал сигареты. Не понравилось. Попробовал поцелуй. Остальное можно и не считать. Попробовал любовь. А теперь без неё как жить? Ответ в руках, написанный чуть корявым, неаккуратным почерком и фиолетовой гелевой ручкой с ароматом винограда. Всё ещё пахнет. Список дел, которые мы должны сделать вместе. Шестнадцать пунктов. Самый первый - посетить в Австралию. Капля упала на лист мокрым пятном. Второй - облететь весь мир. А за ней следующая. Ниже по списку множество блюд и интересных мест, названия компьютерных игр и фильмов. Напротив Вечного сияния чистого разума - галочка. Единственная. Где-то между двенадцатым и пятнадцатым - встретиться в другой Вселенной. Еще чуть-чуть и лист размокнет окончательно, виноградная ручка уже потекла в некоторых местах. Шестнадцатый - выстоять, ведь вдвоём не так страшно. Слёзы стекают, оставляя за собой мокрые дорожки, но на сердце становится легче. Разноцветные киты больше не звенят противно, скорее, они звучат как воспоминания. Безмолвное обещание выполнить все пункты по списку. И он его сдержит. Пять месяцев дружбы. Впереди целая жизнь. Теперь нужно жить за двоих. — До встречи в другой Вселенной. — навсегда прощается с местом, почти ставшим домом, и с мамой, почти ставшей родной. Но не прощается с ним. Ли Феликс, появившийся в жизни Хван Хёнджина так неожиданно и внезапно, словно весенний солнечный зайчик, ловко отскочивший от приоткрытого классного окна, прочно вцепившийся в сердце тысячами маленьких световых лапок, навсегда остался под его рёбрами острыми и колючими шипами, больно царапающими беззащитное нутро. Но, как удачно, его всё устраивает.