Ненастоящий

      Крик.       Эррор слышит крик Инка.       Наполненный болью, отчаянием и неестественным для его обладателя страхом.       Он почти не обращает внимания на это. Инк бессмертный, он не умрёт, просто встанет и завершит начатое, что бы то ни было. Даже в самом худшем положении он бы нашёл способ вырваться из объятий жнеца с косой, да ещё и обвёл бы того вокруг пальца. Так всегда было, так есть, и так будет.       Ведь так..?       Обернуться заставляет громкий звук хруста костей и тихое, напуганное: "Эррор..."       Он смотрит в его сторону и, кажется, мир останавливается.       Он видит Инка, постепенно превращающегося в пыль. Безвозвратно исчезающего.       Эррор не верит своим глазам. Не хочет. Готов пережить самый ужасный сюжет, самую худшую боль, лишь бы происходящее оказалось ночным кошмаром.       Он подбегает. Берёт Инка на руки, прижимает к себе, как мать прижимает к себе любимое дитя. плюёт на привычную неприязнь к прикосновениям. Молит остаться. Просит не молчать. Не исчезать. Не оставлять одного.       А затем чувствует легкость на руках и пыль на ногах.       Что конкретно было дальше, он не помнит. Зато помнит то, что разревелся, как маленький ребёнок. Что было очень больно. Не снаружи – внутри. И эта внутренняя боль ощущается физически. Она режет прямо по больному, беспощадно кромсает душу, не давая никакой возможности остановить это. Эррор готов разрезать свою душу, лишь бы прекратить это.       Лишь бы снова быть с ним.       Он приходит в себя лишь какое-то время спустя. Окидывает себя и окружающее пространство взглядом, кажется, делая только хуже.       Его руки и одежду покрывает толстый слой пыли. А рядом лежит до боли знакомый, потертый шарф и большая куча праха.       Он сжимает шарф в руках, держит, как последнюю надежду. Пытается уловить родной запах красок, который пару дней назад проклинал. Прочитать размытые надписи и напоминания, написанные ужасным почерком. Трогает определённо качественную ткань шарфа, так нещадно подпаленную и продырявленную в определённых местах.       Даже больно бьёт себя по голове, в попытке проснуться. Тщетно. Эррора трясёт, из глазниц текут слёзы, хоть и казалось, что их больше не осталось. Что же, видимо, он недооценил свои способности.       – Это самый мерзкий сон за всё моё существование, – Если бы Эррор сейчас находился в чуть менее плачевном состоянии, то явно бы дёрнулся от собственного голоса. Хриплый, низкий, почти неслышный от всхлипов, будто принадлежащий совсем другому монстру. Но он теперь сам не знает о чём думать и во что верить. Вымученное сознание уже не различает понятия "сон" и "реальность".       Когда слёз действительно не остаётся, тянущую боль внутри заменяет пустота. Тоже неприятная, но более терпимая. Будто неумелый хирург в попытке вырезать источник боли случайно вынул лишнее. Хотя, если честно, Эррору плевать. Пусть с ним будет что угодно. Его это не заботит. Тело больше не трясёт, так что он может встать без опасности упасть. Это единственное, что не расстраивает.       Ужасно хочется спать. Поспать, а потом проснуться и увидеть перед собой эту живую, радостную рожу. Расцеловать, заобнимать, может, даже отругать, но не отпускать от себя ни на метр. Даже в шутку ударить не очень хотелось, в отличие от обычных желаний после выходок Инка. Сейчас его образ будто сделан из хрусталя. Одно неаккуратное движение – и разобьётся на тысячи мелких осколков, которые не соединишь воедино.       Устав от пожирающих мыслей, Эррор снимает свой шарф, наматывает коричневый и пыльный вместо него и открывает портал в своё уютное местечко. Нужно проспаться. Должно стать лучше.       Станет ли?       Когда за спиной раздаётся тихий голос, казалось, умершего скелета, ждать не приходится. Эррор оборачивается сразу.