Клубника, банан и химозные цветы

«Этот — транс. Возьмёте?» Казуха моргает. Отводит взгляд от экрана телефона, потом возвращает — текст всё тот же. На самом деле, ему вообще никого нового брать не хотелось. Новые люди — лишний стресс. Он бы всю свою жизнь просидел с одним-двумя исполнителями, но те, к сожалению и счастью, тоже люди. Людям свойственно заболевать, увольняться и уходить в отпуска, поэтому в этот раз Казухе придётся выйти из зоны комфорта, если он не хочет нарушать своего распорядка — а он не хочет. Вообще, он не до конца уверен в том, как относится к вагинам — знает только, что совсем не испытывает влечения к женщинам. Последняя была в старшей школе, и даже в самый гормонально-поездной период Казуха испытывал к ней только заботливую, братскую любовь. Не будет же он совать свой член в дорогую сестру. На том и порешили — разошлись с хлёсткой пощёчиной и скандальчиком для приличия. С тех пор Казуха — только с мужчинами. Он потирает переносицу. Надо решать, пока милую мордашку не забил кто-то другой. Вечер пятницы — час пик. «Возьму». Исследование своих генитальных предпочтений — лишний стресс, который придётся пережить ради сохранения своего распорядка. В крайнем случае он попросит минет. На том и порешили. *** — Добрый вечер, — едва Казуха отворяет дверь, доносится с кровати. На ней сидит молодой человек в современном переложении кимоно — довольно симпатично. Очень красиво, если учесть, какому лицу оно комплиментирует. Молодой человек не улыбается, взгляд его строг, но вежлив — или так кажется из-за того, что смотрит он снизу вверх. — Добрый вечер. Минутку, — вежливо говорит Казуха, ставит сумку на красивый плетёный стул и уходит в ванную. Он терпеть не может ощущение грязных рук, а ещё больше терпеть не может то, как ему готовы позволить эти грязные руки в себя засунуть. Когда он возвращается, мальчик сидит в том же положении, но что-то поменялось — он отложил книгу, понимает Казуха, осмотрев тумбочку. — Что ты предпочитаешь не делать? — после недолгого времени на формулировку спрашивает Казуха, снимая верхний слой одежды. Молодой человек тушуется, ровное бледное лицо не хмурится, но глаза сначала щурятся, а потом приходят в нормальное состояние. — Всё можно, господин, но к анальному сексу… я не готовился, — почти извиняющимся тоном говорит он. — Понял. Как к тебе обращаться? — спрашивает Казуха, снимая обувь. — Скарамуш, господин, — отвечает мальчик, хотя это не совсем то, что Казуха хотел узнать. — Скарамуш-сан… красиво. Псевдоним? — Да, господин. Из книги. — Вот как, — Казуха, наконец, расправляется с обувью и аккуратно садится на кровать, подбирая ноги под себя. Кажется, диалог исчерпан. Дальнейшие вопросы были бы попыткой оттянуть неизбежное, а Казуха не планировал проявлять неуважения к молодому господину. Поэтому он спрашивает: — Ты не мог бы раздеться? Скарамуш с задумчивым видом начинает выпутываться из своего псевдо-кимоно — просто красивый халат без нижних слоёв, а под ним — только короткие то ли шорты, то ли трусы. Они тоже аккуратно приземляются на кровать поверх одежд. — Конечно, — запоздало отвечает он, уже сидя полностью обнажённым. Оба моргают, и Казуха улыбается мельком от забавы. Скарамуш слегка гнёт левый уголок губы в ответной улыбке. Казуха осторожно касается его коленки с внутренней стороны, и Скарамуш послушно сдвигается на подушках, раскрываясь. Ну, отвращения у Казухи к его вагине нет — было бы неловко, хотя мальчик, вероятно, видел что похуже убеждённых гомосексуалов. Внешняя часть аккуратная и гладко выбритая (видимо, чтобы не создавать диссонанса с крашенными в фиолетовый волосами), большие половые губы закрывают тёмные малые почти полностью, хотя сверху виднеется слегка загрубевший клитор. Казуха поднимает глаза — Скарамуш смотрит на него, и с цветными линзами это выглядит то ли жутко, то ли завораживающе. А ещё у него родинка под нижней губой. Казуха чувствует желание его поцеловать. Он приподнимается, используя колени Скарамуша как опору, и смотрит на него вблизи. Оказывается, родинки у него не только под нижней губой. А линзы всё же жуткие — Казуха пару секунд раздумывает над тем, будет ли вежливым просить их снять перед следующей их встречей. — Можно тебя поцеловать? — выдыхает возле лица. Скарамуш смешно моргает от тёплого потока воздуха. — Конечно. Казуха улыбается и касается его губ своими. У Скарамуша они тонкие, целоваться с ним — почти больно: Казуха чувствует его ровный ряд зубов. От его рта пахнет какими-то химозными цветами снаружи, жвачкой с клубникой и бананом — внутри. Почти заставляет задуматься, как пахнет он сам после рабочего дня. Наверное, хуже — возможно, стоило сходить в душ перед новым человеком. Скарамуш случайно кусает его за нижнюю губу — зубы у него неострые, поэтому это почти не больно, но он всё равно издаёт извиняющийся звук. Казуха в отместку прихватывает его язык зубами и слегка тянет на себя. Наверное, он слишком много думает. Он помогает проституту подвинуться ближе к подушкам, разрывая поцелуй только на мгновение, чтобы подложить под него несколько. Все — красивые, некоторые с какой-то золотой вышивкой. Казуха выбирает те, на которых её нет — плотные нити сотрут нежную кожу за время акта. Он опускается губами ниже, целуя скулу, родинку под губой, кадык, ключицу и под ней, и останавливается на груди. Снизу — два тонких шрама, высветленных, едва заметных. — Не против? — спрашивает, в самом деле останавливаясь, не касаясь губами. —…Всё, что господин пожелает, — хрипят сверху после паузы, и Казуха целует. Целует, а потом слегка обхватывает губами и облизывает сухим языком. Даже тут запах — приятный; шов хорошо обработан и не приносит неудобств, хотя Казуха всё же старается не слишком по нему елозить. Ему нравится: грудь чуть рельефнее, чем обычно, мягкая, хоть кожа и натянута довольно плотно. Он любовно исцеловывает её, забывается в этой ласке, пока не замечает, что Скарамуш подозрительно притих, будто даже задержал дыхание. Казуха поднимает взгляд, чтобы убедиться, что всё хорошо, но вопрос застывает на языке, когда он видит его лицо. Скарамуш щурит глаза, и в приглушённом рыжеватом свете лампы отчётливо видны влажные блики. Он вздрагивает, тушуется, когда клиент смотрит на него с обеспокоенным выражением лица, и пытается быстро утереть глаза. — Неприятно? Прости, — Казуха внимательно вглядывается ему в лицо, приподнимаясь на руках. — Нет, господин, я… — Скарамуш убирает влагу с глаз теперь уже в открытую, рукой. — Простите. Продолжайте, пожалуйста. Казуха хмурится чуть сильнее, касается его щеки тыльной стороной указательного пальца, заставляя зажмурить глаз. — Прекрати. Говори, когда тебе не нравится. Я для этого и спрашивал, — слегка с нажимом говорит он, и глаза Скарамуша снова наполняются влагой. — Простите… вы просто… — тихий всхлип и злое утирание предплечьем. — Совсем как с женщиной. Казуха моргает. О. — Я не вкладывал в это такой смысл, — вздыхает он, медленно поднимаясь с кровати. Не для этого он сюда пришёл. — Прости. Где смазка? — В правой тумбочке, господин, — звук в сторону, потому что Скарамуш промакивает лицо рукавом одежд, что всё ещё лежали на постели аккуратной, выверенно-небрежной кучкой. Казуха берёт ту, что кажется знакомой, и отрывает презерватив из длинной ленты. Когда он возвращается на ложе, проститут выглядит вполне успокоившимся. — Расскажи, как тебя лучше касаться, — ровным тоном просит Казуха, откладывая презерватив на видное место и смазку — в зону доступа. Молодой человек мнётся, сжимает губы, но всё же отвечает, укладываясь обратно на подушки. — Внутри, господин. Снаружи… не надо, пожалуйста. И грудь тоже, — просит, и Казуха чувствует его напряжение. Интересно, сколько из его клиентов следовали этим указаниям. Думается, что не больше половины. — Понял. Говори сразу, когда что-то не так. И постарайся не зажиматься. Казуха кладёт ладонь на его талию, медленно, но с нажимом ведя вниз, до колена, и снова вверх — в этот раз вовнутрь. Щекочет кончиками пальцев и короткими ногтями, наклоняется и дышит на клитор, заставляя дёрнуть ногами. Казуха раздвигает половые губы, проводя от промежности вверх медленным слитным движением. Пару секунд водит пальцем возле входа, собирая естественную смазку на него, а потом вводит на пробу до второй фаланги — и моргает. Внутри влажно и широко — влажнее и шире, чем должно быть. Значит, готовился. Значит, не надеялся на джентльменскую подготовку. Но получит. — Я введу ещё один, — предупреждает и осторожно просовывает указательный сверху, уже внутри проводя вниз. Всё ещё влажно, и два пальца расположены достаточно свободно. Казуха слегка шевелит ими, и Скарамуш чуть двигает бёдрами — то ли корректируя угол, то ли просто от ощущений. Казуха улыбается и медленно вводит глубже, чувствуя, как мышцы напрягаются, пытаются то ли вытолкнуть его палец, то ли затянуть. Учитывая раскрасневшееся лицо мальчика и его подрагивающие ноги — второе. Он растягивает его тщательно, забавляясь дрожащими ресницами и плотно зажмуренными глазами, когда проезжается подушечками по наиболее чувствительной области внутри. Заканчивает, только когда три пальца начинают смущающе хлюпать при движении, заставляя проститута зардеться ещё ярче. — Ты можешь забеременеть? — спрашивает Казуха, маясь с колпачком от смазки. Скарамуш сначала тупо смотрит на него, а потом вдруг вспыхивает: — Н-нет! Но без нельзя, господин, — добавляет он поспешно, даже ноги слегка сводит. Казуха хихикает. — Знаю. Прости, спросил из любопытства, — он чмокает его в коленку и раскатывает презерватив по длине. Наносит смазку поверх, не жадничая. Встаёт на колени совсем рядом, почти соединяет бёдра. Скарамуш дышит медленно, но резковато, и смотрит место соприкосновения их тел с лёгким прищуром. — Шея будет болеть, — усмехается Казуха, а потом всё же двигает бёдрами, наклоняясь вперёд. Так их тела соприкасаются почти по всей длине, а носы остаются в считанных сантиметрах друг от друга. — Так удобнее? Скарамуш сглатывает и всё же расслабляется, плюхая голову обратно на подушки. — Да. Хороший какой, думает Казуха, медленно вводя член, и сам отчего-то смущается. Бледные ноги чуть подёргиваются, когда он входит, и Казуха поддерживает бёдра Скарамуша руками, чуть вдавливая его тело в подушки. Тот словно бы задержал дыхание, и это ощущается — член периодически дискомфортно сжимает внутри. — Не зажимайся, — напоминает Казуха, целуя за ухом. — Я не наврежу. Ты в порядке. Скарамуш кивает и рыщет рукой над собой, сжимая подушку вместо стенок влагалища. Казуха медленно, плавно продвигается, пока не входит до упора. Замирает. Выдыхает, и под ним выдыхают тоже. — Хорошо… — произносит через зубы. — Хорошо? — тупо спрашивает, когда кровь чуть приливает обратно в голову. — Хорошо… — послушно отвечает Скарамуш, и внезапно подаётся в сторону. Казуха сначала не вполне понимает, что это за движения, пока не чувствует мягкие волосы, щекочущие предплечья. Улыбается широко и гладит, стараясь не завалиться на него. Скарамуш прикрывает глаза, потираясь щекой о нежную ладонь, и прижимает её своей собственной к лицу. Казуха трёт большим пальцем его скулу, и пятнышко смазки портит кукольный макияж. Казуха хочет слизать её, и его останавливает только то, что естественный секрет Скарамуша смешан с силиконовым гелем. Медленно двигаясь внутри, Казуха оценивает, насколько уместным было бы просить разрешения удовлетворить проститута ртом. И решает всё же не торопиться — во всяком случае, пока не вызнает, где заканчиваются границы его зоны «не надо». Кровать не издаёт ни единого скрипа за то время, что Казуха берёт его, выдавая назначение фурнитуры и комнаты, в которой они находятся. Он думает, что стоит позже поинтересоваться, можно ли брать местных мальчиков на дом: он уважает это место, но всё в нём напоминает ему о том, что это — временно. А ещё у него постельное бельё качеством на порядок выше (ему кажется, что Скарамушу понравится ощущение щёлка, а ему — смотреть на его фарфоровое тело на чёрных простынях). И шторы там светонепроницаемые, и атмосфера комфортнее — позволит выспаться, не думая о том, как наутро добраться на работу из борделя. Он снова отвлекается. Оглаживает светлые запястья, чуть меняет угол. В какой-то момент Скарамуш вдыхает через зубы, мышцы его влагалища сильно сокращаются, и Казуха от внезапной стимуляции кончает в презерватив. Смотрит сначала удивлённо, потом — задумчиво, перебирая пальцами по его лицу и волосам. Греет своим телом, пока тот приходит в себя, пялясь пустым взглядом в потолок. Казуха размышляет, то ли это, о чём он подумал. Решает не спрашивать — вопрос в любом случае либо смутит, либо расстроит. Они не в тех отношениях — пока не в тех. Когда дыхание под ним выравнивается, он осторожно выскальзывает из расслабленного тела, снимает и выбрасывает использованный презерватив и накрывает Скарамуша одеялом. Слышит звук падения чего-то на деревянный пол — то забытая смазка отлетела от его махинаций, оставив за собой блещущий влажностью след. — Господин?.. — осторожно спрашивает Скарамуш, приоткрывая глаза. — Лежи, я уберу. Тебя обтереть? — спрашивает вежливым тоном, подбирая смазку с пола и закрывая её должным образом. — Не стоит, господин, — отвечают задумчиво и не сразу. Казуха кивает и идёт в ванную — он терпеть не может спать немытым после секса. Когда он возвращается в комнату, Скарамуш уже спит, зарывшись с головой в одеяло. Казуха подлезает рядом, стараясь не шуметь, и улыбается, когда чувствует, как тело рядом притёрлось ему под мышку — с самого боку, чтобы можно было легко избежать касания. Он подтягивает молодого человека ближе к себе, и тот послушно кладёт голову ему на грудь, щекоча ресницами. Казуха засыпает, убаюканный полувыветрившимся приторным запахом цветов и приятной тяжестью чужого тела. В полудрёме ему кажется, что рядом шепчут «спасибо». *** Наутро он целует тонкие губы, избегая пробуждения их обладателя, и вкладывает в пурпурные одежды банкноту с портретом писательницы. Наученный поверхностным сном местных работников, дверь он закрывает абсолютно беззвучно.