so cold

Было холодно. Ветер беспощадно выл, царапая ледяными порывами лицо; ливень задувал во вход этой проклятой хлипкой палатки… Томми было так холодно и одиноко, дрожь не покидала угловатое, болезненно-худое тело мальчишки. Он скучал по Туббо- Скучал по своему другу… Треснутый компас, плотно прижатый к груди, грел уютом воспоминаний до сих пор. Гостбур очень старался отвлечь его, старался защитить от далеко не самых радужных мыслей. Но этого было недостаточно. Томми был одинок и брошен; единственный человек, находящийся рядом, даже не был полностью человеком. Просто долбанным призраком мёртвого бывшего друга, предателя нации. Каждый раз, когда ему мерещилось, будто кто-то ходит снаружи палатки, печальное сердце предательски подпрыгивало в надежде на совсем крохотную вероятность, что это Туббо. Прошлой ночью, заслышав это вновь, он даже не потрудился вылезти из-под продырявленного крысами одеяла. Это не был Туббо, никогда им не будет. Он забыт. Единственный живой человек, навещающий его — ублюдок, заставивший самого близкого друга Томми отправить его в изгнание. Этот чёртов мудак в маске, с языка которого стекал яд, заливаясь в уши, пытался убедить в том, что Туббо ненавидит его. Лживые сказки почти сработали, почти заставили его выбросить единственную вещь, соединявшую с Туббо, в шипящую горячую лаву. Но он не сделал этого. Не смог. Хныкая едва ли не час после травматического события, он крепко свернулся вокруг куска зачарованного металла так, словно это был Туббо собственной персоной. Он так сильно скучал по нему… По безумным проделкам и простому нахождению рядом. Они прошли через многое, через такое блядски многое- Только чтобы расстаться. И пропасть между ними заметно становилась шире, чем любая из расщелин, которые он когда-либо встречал. Непересекаемая и опасная. Грубо царапая веснушчатые щёки до красноты, чтобы унять стыдливый плач, Томми сел и рвано вздохнул. Слёзы горю не помогают. Они позволяют почувствовать себя лучше на минуту или две, но это ничто в сравнении с неделями, проведёнными так далеко от дома. Воскресшее нежелательное воспоминание заставило свежие слёзы навернуться на некогда голубых глазах. Сейчас же безжизненно серых, тоскливых. Воспоминание о посиделках на их с Туббо скамейке. Обсуждение побега. И правда, они сохранили бы всё, чем когда-то дорожили, если бы разработали настоящий план и последовали ему в тот день. План даже не дошёл до созревания по вине Томми. Он отверг идею из-за своей тупой ёбаной преданности- Посмотрите теперь, куда это его привело. Замёрзший, одинокий, брошенный. Искра потухла в сердце, он избит и истощён… Мысли, которые вовсе не должны волновать, кружили в голове, словно кровожадные акулы, выжидающие свою добычу, готовые разорвать в клочья любую крупицу надежды. Томми, выползая из шаткой палатки и не заботясь о холодном ливне, стремительно впитывающимся в одежду, уставился в печальное небо. Ревущий вольный ветер трепал мокрые всколоченные волосы, цветом напоминающие увядшие лепестки подсолнуха. Серые очи закрыты, капли разбиваются о белую, немного веснушчатую, словно полотно созвездий, кожу и стекают вниз. Его воля, само естество надрывалось, треснувшее, на грани полного уничтожения без шанса на восстановление. Дрожь начала пробивать тело, промозглое до костей от ледяной воды. Томми действительно нужно вернуться в укрытие, но это его не волновало. Медленно оседая на грязь, он стянул компас, который висел на тонкой шее, словно подвеска. Хмурый взор пожирал подрагивающую магнитную стрелку, всматриваясь в колебания всё больше. Необычное явление, учитывая её стоическое спокойствие последние несколько дней. Потому Томми думал, что находился так далеко, что компас не может распознать движения Туббо. Сейчас же магнитная стрелка подрагивала, указывая на портал в ад. С благоговейным ужасом, не позволяя бутону надежды расцвести в груди, Томми направился к порталу. Он был готов встретить любого, кто выйдет оттуда. Это вполне мог оказаться Дрим, готовый снова безжалостно измываться над дитём изгнания, дабы стать последней каплей, окончательно сломившей дух. И, вновь подавляя ростки тёплой надежды, Томми остановился перед мрачно-возвышающимся обсидиановым порталом. Серые глаза вглядывались в вечно клубящуюся пурпурную плёнку, ведущую в недра ада. Он зачарованно смотрел и беспокойно ждал, пытаясь подготовиться к худшему исходу. Последнее, что юнец ожидал увидеть — неожиданно появившегося Туббо. Ощущение, будто весь воздух выбили из лёгких, сердце выло, сжимаясь. Томми до конца не мог поверить, судорожно ожидая, когда галлюцинация рассеется. Но когда мягкие и печальные зелёные глаза заглянули в израненную душу, Томми окончательно сломался. Он, словно каясь, упал на колени, вцепившись слабыми руками в свою рваную, грязную футболку. Тихие рыдания сотрясали хрупкое тело, пока изгой пытался выдавить из себя слова. Он хотел злиться, хотел быть в ярости, хотел броситься на Туббо и никогда его не отпускать. Туббо, сорвавшись с места, опустился на колени перед Томми и, не заботясь о роскошной ткани своего костюма, заключил долговязого друга в цепкие горячие объятия. Он прижимался к разбитому сердцу Томми, даже не собираясь отпускать в ближайшее время. Неважно, что дождь теперь льёт и на него. Беспокойство расцвело в крепкой груди, когда Туббо почувствовал крупную дрожь. Не только от рыданий, но и от холода. — Томми… — едва слышно пробормотал он; тоска струилась с его языка, словно капли дождя, падающие с неба. В этот момент ему было плевать на угрозы, нависшие гильотиной над головой; плевать на страну, которой нужно править; плевать на то, кем он должен был быть. Одна единственная забота преобладала над всеми остальными — забота об изломанной фигуре дорогого друга, рассыпающегося на нежных сильных руках Туббо. Горькое сожаление разъедало глубины сознания, ядовито нашёптывая, что причина всего этого — он. Он знал, что виноват, знал, что это он отправил Томми в изгнание… Знал, что должен был поговорить с другом, знал, что мог бы что-то сделать. Может, хоть как-то противостоять Дриму, что угодно, чтобы обратить вспять тот ад, через который прошёл Томми. Чувство вины, словно свинцовый шар, зрело в его нутре, норовя раскрошить кости изнутри. Туббо должен был как-то вернуть жизнь в измученного друга. Нужно помочь и попытаться исправить то, что натворил. Для начала — вытащить Томми из-под ливня в какое-нибудь убежище. — Томми, нам нужно найти укрытие. Я не уйду, обещаю… Давай, здоровяк. Отпрянув, Томми обратил стеклянный взор на Туббо. В горле застрял жалостливый всхлип, когда пришло осознание, насколько потускневшими и мёртвыми стали некогда яркие, словно спокойное море, сияющее в свете солнца, синие очи. Машинально кивнув, Томми встал, слегка пошатываясь. Туббо поднялся вместе с ним, без колебаний схватив костлявую руку. Он придерживался плана «не отпускать в ближайшее время». Может, юнец и не сможет исправить скверные последствия конфликта до конца, но он хотел бы сделать всё возможное, показывая свою искреннюю, томящуюся под рёбрами заботу. Он жаждет, чтобы Томми снова почувствовал себя любимым. Они медленно дошли до лагеря, к маленькому балагану, который был домом на протяжении всего изгнания. Конечно, в кандидаты претендовали и другие постройки, но именно эта палатка стала родной. Оказавшись внутри, Томми рухнул на пол, увлекая за собой и слегка потерянного Туббо. С посиневших от холода губ Туббо слетел лишь тихий возглас, но он почти сразу взял себя в руки. Обняв худые бледные щёки, он прижался лбом ко лбу друга и, зажмурившись, сокрушённо вздохнул. — Томми, мне так жаль, — дрожащий ропот, слёзы грозились вот-вот хлынуть из зелёных, тёплых очей, напоминающих далёкое беззаботное лето. Уставший и разбитый ум понял, что такое не случится ещё очень долго. И его обладатель, подавляя отчаяние, жадно затащил Туббо к себе на колени, просто наслаждаясь близостью, находясь рядом с любимым человеком. Обняв горячее крепкое тело, он вжался лицом в изгиб шеи — в погоне за теплом, прогоняя ненавистный, пронизывающий до костей мороз. — Туббо, мне так холодно, — прерывисто пробормотал он хриплым голосом. Проведя пальцами сквозь светлые влажные пряди, Туббо задумчиво нахмурил брови. На мрачном лбу образовались борозды от напряжения. Он был слишком молод для таких морщин на лице, для бесчисленных, столь грубых шрамов. Они оба были слишком юны и слишком рано повзрослели. Они были друг у друга, но только недавно тонули в одиночестве. Крошечный, дышащий мечтой росток, затаившийся в груди изгоя, всё ещё боролся за жизнь. Робкая, гораздо более тихая надежда, шепчущая, что всё может наладиться. — Пожалуйста, не уходи, Туббо. Не… Не отсылай меня и не оставляй позади. Невесомый мягкий поцелуй в солнечную макушку Томми; и сильные, разукрашенные шрамами руки крепко обхватили хрупкую, подрагивающую фигуру. — Я здесь, и я не уйду, — уверенности в родном голосе было почти достаточно для убедительности. Завтрашний день принесёт ещё больше жестокой борьбы, ещё больше острой боли, но сейчас они могли снова наслаждаться присутствием друг друга, купаясь в бескорыстной нежности. Юнцы заснули, сплетясь конечностями и прижавшись лбами, противостоя промозглому холоду. Невинность, чистота — то, что мир в них стремился уничтожить. Однако сейчас они снова были друг у друга. Теперь, отдыхая в блаженном сне, они могли не волноваться.