Пластырь

Джонни усаживается на стол, сдавленно выдыхая. Рука болит немного, так что он морщится, опираясь конечностью о поверхность. У него будто все тело ломит, но одновременно с этим все вроде и в порядке. Может, адреналин все еще шутки с организмом шутит? Неплохо бы узнать. Очередная миссия, где в который раз что-то пошло не так. Соупа знатно приложили, да так, что теперь у него разбита бровь, губа и едва не сломан нос, а еще несколько порезов от стекла на левом предплечье. Но последнее так, пустяки. В общем-то выглядит МакТавиш, мягко говоря, сейчас не очень. И кажется, будто ему ребра сломали. Вот только каким образом, если бронежилет до сих пор на нем, как и был с самого начала операции, он понятия не имел. Поэтому к внешнему виду добавляется еще и внутренние ощущения, тоже, на этот раз грубо уже говоря, максимально хуевые. Но нет, из того, что подразумевалось бы под словосочетанием «внутренние повреждения», МакТавиш уверен, у него не было. Так, хандра организма. От врача он гордо отказался, сказав, что сделает все сам, так как и других покалеченных, кому нужна помощь и медицинский осмотр, немало. «Сам», если по правде, это громко сказано. Иначе в конечном итоге он, довольный, не плелся бы за раздраженным темным силуэтом в его комнату. Уломать Райли было, ну, скажем, достаточно просто. Стоило только произнести «Разве ты не поможешь бедолаге Джонни, которого даже врач не принял? Ему очень больно.» грустным тоном, нарочно опустить уголки губ немного вниз и иронично смахнуть невидимую слезу с щеки, чтобы Саймон повелся на это детское представление, предварительно закатив глаза. Сначала были опасения, правда, что Гоуст просто отправит его все к тому же врачу, сопроводив лично, так потом еще и спросит у этого реально бедного человека, почему тот отказался от МакТавиша. Благо, Райли все же недавно окончательно научился понимать, когда Джон откровенно лукавил, поэтому только посмотрел раздраженно на него, осуждающе почти, в полной мере оценил так и не смытую кровь на лице, пробегая взглядом пару раз по губам, а затем сдался, проговорив что-то вроде «Пойдем уже». Но Джон прекрасно же понимает, что тот все равно испытывает то самое говорящее волнение, поскольку недовольный взгляд преследует с того самого момента, как Райли впервые увидел его разбитый еблет. Тогда по тому прищуру все можно было понять без каких-либо слов, которых тот так и не произнес. Гоуст был им недоволен, но не так, как если бы МакТавиш был ему одним лишь подчиненным. И не скрывает же. Хотя, возможно, за собой он и не замечает, что так делает. В любом случае, Джонни это, если честно, пиздецки нравится. И самодовольство покидать его отказывается, поскольку недоволен Райли только тем, что Джон от кого-то получил, а не потому, что накосячил. Что-что, но свои заранее поставленные задачи он никогда не проваливает. Райли возится где-то сбоку, выискивая аптечку, пока Соуп стягивает перчатки. На них несколько темных пятен, но это и не так страшно. Хотя бы пальцы от крови не липкие, и на том спасибо. Неприятное это чувство. А вот не чувствовать груза тактических перчаток и ствола винтовки - куда приятнее.. Это фантомное ощущение, кажется, с ним навсегда. Сейчас бы только снять с себя вообще все снаряжение к чертям, и завалиться на какой-нибудь, там, мягкий диванчик. Желательно в комнате Гоуста. А еще лучше даже на его кровати. С ним вместе. Когда МакТавиш откладывает на поверхность стола обе перчатки, слепо утирая нос тыльной стороной ладони, перед глазами наконец возникает и сам Гоуст. Джон знает этот взгляд. Недовольный, такой, будто он всегда все делает не так, как нужно. — Ты можешь не трогать? Аптечка приземляется прямо рядом с левым бедром. О, да, этот проклятый голос, не дающий Соупу взять себя в руки, когда начинает монотонно звучать в наушнике. Серьезное, хриплое британское благословение. Наконец четкий, различимый и не брошенный так, как было всего пару минут назад. Хотя у Гоуста и такой тон, будто он общается с непоседливым ребенком, Джонни все равно рад. — Смогу, только если подойдешь. Взгляд игривый, со слабым вызовом, что только-только разгорается. Помятый, побитый, с противной, собственной (возможно, не только) кровью на лице, выглядящий при этом так, будто сбили несколько раз здоровым таким грузовым поездом. И все равно же продолжает нести свою чушь, на которую, почему-то, все почти всегда ведутся. А подкатывать к лейтенанту, каждый раз специально выделяя голос, похоже, удачно вошло в привычку. Даже если сами подкаты уже особо и не требуются. — Я и так здесь. Времена идут, а ничего так и не меняется. Ну, мистер серьезность, когда будем оттаивать? МакТавиш разводит колени чуть в стороны, недвусмысленно намекая. Нет, ну а что? Так Джон будет прямо перед ним, да и Саймону легче будет. Все исключительно ради удобства. — Ближе, — Джонни тянется, хватает пальцами черный бронежилет, пока Гоуст следит за его рукой все это время, и только после этого восстанавливает зрительный контакт, все равно не шевелясь. Презрительно молчит. — Пожалуйста. Тяжелый вздох. Райли наконец поддается, делая шаг вперед, к Джону, и встает прямо перед ним, между еще шире разведенных ног. МакТавиш только довольно пододвигается немного ближе, опуская руки на стол позади себя. Саймон смотрит на него, и теперь, к удивлению, не так раздраженно или недовольно. Взглядом «Ты просто идиот, Джонни, но у меня все равно не получится долго злиться на тебя». Ему сказали как-то однажды, что он настолько милый, что на котенка похож, так, что простить любые грехи можно. В баре это вроде было. От пьяной девчонки, которая под словом «грехи», похоже, имела в виду что-то не самое приличное, лет пять или даже десять назад, наверно, но не суть. Нужно обязательно спросить у Гоуста, насколько это правда. — Знаешь, Джонни, кажется я понимаю, почему от тебя отказался врач. Соуп глупо улыбается. Чуть откидывает голову, разминая шею, но зрительный контакт не прерывает. Саймон, скотина, высокий, поэтому стол как раз и выручает — теперь они относительно на одном уровне. А теперь еще и непосредственно близко. Это тоже следует к уточнению. МакТавиш усмехается, возвращаясь в исходное положение: — О, нет, поверь, элти, так с ним я точно не делал. Да и не думаю, что он был бы в восторге принимать так пациентов. Ну я, как пациент, так точно. Я, так то, тебе верен, если ты вдруг сомневался. Саймон улыбается. Джонни отчетливо видит едва заметные морщинки, что скопились в уголках его глаз и даже немного отличает очертания губ за тканью балаклавы. Не может не заулыбаться в ответ. Просто от того, что ощущает улыбку другого мужчины. Своего мужчины. Плакать хочется от всех этих розовых соплей. Но, в принципе, еще не блевать, так что порядок. Райли опускает взгляд и промакивает вату спиртом, видимо, потому что резкий запах неприятно лезет в нос; он снимает одну перчатку. — Ага, и поэтому ты решил обратиться именно ко мне, а не к квалифицированному специалисту, нанятому специально для таких придурков, как ты? — Гоуст тыкает ваткой в открытую ранку на губе, отчего МакТавиш шипит, сам того не ожидая. Неожиданно неприятно, хотя это и должно было быть очевидно. Мог бы уже привыкнуть, если что. Хотя, с Саймоном у него все ощущения обостряются, будем честны. — Не дергайся. И молчи. Райли цепляет его за подбородок для надежности, почти грубовато выходит. Властно даже. Его взгляд у Джона на губах, и, конечно, МакТавиш осознает, что он смотрит не просто так, а латает его, как-никак, но крышу все равно сносит этот взгляд на отлично. От него хочется привычно облизнуться, вот только на губах все еще осталась кровь, и сейчас небольшой кусочек ваты ее благосклонно стирает. И почему он начал не с разбитой брови? Загадка, но от этого безумное желание поцеловать Райли только растет. Вообще, Джон хотел совершить это коварное действие позже, тогда, когда с него смоется вся эта дрянь, но, кажется, его голова отчаянно требует поменять все планы. Тем более, они одни у Саймона в комнате, куда войти никто не вздумает, так почему бы, собственно, и нет? Вот только перед тем, как дерзко урвать очередной поцелуй с этих губ, надо сделать кое-что еще. Без этого никак, хоть он и мог бы сейчас повторить свои несдержанные порывы, когда пытался найти чертовы губы под тканью. — Погоди, — Джон получает вопросительный взгляд, зато теперь в глаза, но вату от лица Саймон все-таки немного отстраняет, терпеливо выжидая. Притворяется и делает взгляд вымученным и ужасно уставшим. Актер. — Сними ее. Гоуст смотрит долго. Не двигается, просто смотрит ему в глаза и молчит, а МакТавиш только выжидает. Саймон понимает про что он с первой секунды, без сомнений. Сейчас без маски он не нервничает так сильно, но привычка все равно остается, сколько бы доверия к Джону у него не было. И Джон понимает. Просит однако все равно каждый раз, на что получает тяжелый взгляд, но Райли всегда сдается, будто сам хочет. И пусть он только попробует сказать, что ему не нравится, когда Соуп касается его лица и целует его во все места, куда только может дотянуться. Нравится, хотя он отчаянно делает вид каждый раз, что нет. Джонни на это только усмехается. И все же Саймон сдается и в этот раз. Вздыхает, закрывая глаза, выпрямляется и тянется рукой к балаклаве. Вата одиноко остается лежать на столе. Джон только завороженно, как и всегда, когда он это делает, глядит на него, пока Райли быстро, одним отточенным движением стаскивает ткань с лица, заставляя волосы взъерошиться и расползтись в разные стороны. Карие глаза почти неуверенно возвращаются к расплывающемуся в довольной улыбке Джону. Побитый, с кровью на губе, под носом и на брови, но такой по-детски счастливый, что Саймон почти смущается. Этого еще не хватало. Глупости предела нет, но Гоуст просто выдыхает, слабо сжимает балаклаву в руках и кладет ее рядом с перчатками МакТавиша. — А теперь поцелуй меня. Типа как своего раненого принца, что скажешь? Ладно, вот теперь это точно почти предел. — Джонни… — Пожалуйста, Саймон. Райли почти что вздрагивает. Его, признаться, почти всегда передергивает, когда Джонни зовет его по имени. А Джонни любуется. Саймон, по его мнению, пиздец какой красивый. Черты лица, эти неровности в виде шрамов, которые тоже красивые, мягкие губы, через край которых проходит один из этих немногих шрамов, эта такая его типичная нарисованная полоска, что ровно нанесена черной краской на лицо от бровей до середины носа. Он любит Саймона целиком и полностью, да даже все его недочеты, о которых тот иногда говорит, но которые МакТавиш даже не замечает. Ему просто нравится. А еще очень нравится, что Райли ему принадлежит. Звучит, конечно, не очень, но это так и есть, если подумать. И метка, уже едва-едва виднеющаяся у него на шее, заставляет мысленно самодовольно улыбнуться. Слабо виднеющаяся, к слову, ненадолго. У Соупа в планах это исправить. — Тебя даже собственная кровь не останавливает? — Саймон немного поднимает брови, глядя на больного МакТавиша. — Не-а. — Усмехается. — Почему-то я не удивлен. Говорит Райли и закатывает глаза, прежде чем прикрыть их. Подается еще ближе, почти впритык, и самозабвенно целует. Блядский Джонни. Соуп только хочет поднять руки, чтобы собственнически опустить ладони на чужую шею и положить одну в светлые волосы, но Саймон его опережает, накрывая кисти МакТавиша ладонями в своих фирменных перчатках, удерживая на столе. Значит так, да? Джонни на это только выдыхает в поцелуй и жмется ближе, целуя с большим напором. На языке, помимо чужого, ощущается металлический привкус. И Саймон, похоже, чувствует это тоже. МакТавиш сначала ухмыляется, а затем довольно, слабо мычит. Гоуст немного усиливает хватку, ощутимо сжимая его запястья. Хочется укусить губу, но это точно сейчас лишнее. Кто-то, наверное, скажет, что у них настолько разные характеры, что они не подходят друг другу от слова совсем. Возможно. Но они друг друга с ума сводят настолько, что мозг плавится. Каждое действие — будто толчок к желанию быть как можно ближе, потому что кажется, что все так идеально, словно неправда. Да даже сейчас, после миссии, когда они такие потрепанные и уставшие, их тянет друг к другу настолько, что больно почти. Хочется остаться прямо здесь, снять тяжелый бронежилет, обнять Гоуста за талию и уткнуться носом ему в шею, чтобы не беспокоил никто, а затем похихикать от ворчания над ухом, но все равно почувствовать руки на спине. Соуп чувствует, как язык Райли касается ранки, кровь слизывает, и щиплет почти, отчего МакТавиш еще больше плывет. По-хорошему больно. И нет, он не мазохист. Наверное. Думает одновременно о том, что нашел новое слабое место, учитывая всю любовь Саймона к его укусам. Да и сам он кусаться любит, что скрывать. Блять, это настолько хорошо, что у Джона закрытые глаза сами закатываются, и он перестает контролировать слышимые на грани сознания звуки. Захват и лишение полной свободы действий точно плохо на него влияют. Нужно дотронуться. Просто ощутить тепло Райли, хотя бы щеки коснуться. Поцелуев всегда так мало. Гоуст отстраняется спустя еще пару секунд, явно с усилием, поскольку МакТавиш все следует за желанными губами, не позволяя отстраняться и даже шею вытягивая. Ну, руки то в своеобразном захвате, надо выкручиваться. Сам уже дышать не может нормально, но все равно пытается продлить момент. — Какой противный. Кто бы говорил. МакТавиш смеется, загнанно дыша через рот. Губу аж саднит. Саймон в это время отнимает руки, возвращая вату в пальцы, смачивает еще раз, поскольку та уже даже высохнуть успела. Надо же. У них у обоих грудь тяжело вздымается, почти ходуном ходит, только Джонни еще и шумит. Еще, между прочим, работы дохрена, а Соуп разводит здесь блядушник. — Но зато какой, а? — Говорит с улыбкой, на что Гоуст только фыркает. Джонни смотрит на Райли, видит растрепанные волосы, которые словно разлохматились еще больше, хотя, казалось бы, куда и когда они вообще успели. Наконец приводит руки в действие, ранее разминая собственные запястья (у Саймона реально сильная хватка), через плечи дотягиваясь до его ежика волос. У него выбриты виски и затылок, но под просьбу Джона остальное он так и не сбривает. Вообще, его прическа была самым неожиданным открытием в его внешности. Соуп уже было подумывал, что он сбривает все, раз балаклава, все дела. Но жизнь снова приятно удивляет. И Саймону реально идет, кто бы что ни говорил. Дело, честно, было не только в том, что Джон радовался от факта, что сможет зарываться во что-то своими непоседливыми пальцами. МакТавиш ждет не дождется, когда Райли доверит ему машинку, чтобы побрить затылок, если он не будет дотягиваться. Он внимательно наблюдает и ждет, пока отрастет, чтобы предложить самому. От Гоуста такого предложения не поступит точно. Наверное, сержант в жизни не признается, но, похоже, одержим чужими волосами. Гоуст же, в свою очередь, рук будто и не замечает. Только косится на Джона первую секунду, но затем словно разрешает, позволяя ему все таки распрямить непослушные волосы, покопавшись в них, чем МакТавиш и пользуется. — Знаешь, элти, мне сказали однажды, что я на котенка похож. Это правда? Этот вопрос, точно. Ну-ну. Райли даже не отрывается от своего занятия, почти заканчивая с губой. — Я не думаю, что бывают котята с могавком, Джонни. «Но, возможно, да» — озвучено не будет, но и того хватает, чтобы Джонни дурашливо заулыбался, а Райли даже в мыслях бы закатил глаза. МакТавиш всегда задает такие вопросы, что Саймон думает иногда, почему именно он и ОТГ-141. Но стоит вспомнить все самые легкие улыбки, которые лезли к нему на губы после самых идиотских вопросов и таких же глупых ответов, возмущение чудесным образом всегда куда-то пропадает. Каким-то образом у него получилось подобраться к Саймону так близко, что сейчас Гоуст стоит без маски, полностью открытый, а проклятый Джонни распрямляет его волосы, позволяя ему залечивать раны на своем лице. Райли понятия не имеет, как они вместе дошли до этого, но отказываться почему-то так не хочется. И с того момента, как они начали все это, прошло-то каких-то полгода. Может, чуть больше. И все же не так много, но они будто несколько лет вместе. Так кажется. Саймону, по крайней мере. Он уверен, что Джонни, на вопрос о сроках их отношений, сморозил бы что-то дурацкое в духе «Всю жизнь.», и у Райли не вышло бы скрыть неловкую улыбку. Да, они разные с ним, но понимают друг друга так четко, как никто бы, кажется, и не понял никогда. Гоуст не знает, что будет, если они потеряют друг друга, и это ведь так вероятно, что кто-нибудь из них умрет на очередной спецоперации. Он не боится за себя, он боится за чертового МакТавиша, который даже на этой миссии сумел как-то пораниться. Что будет, если Саймон однажды не успеет вовремя, не спасет, не подставится, в конце концов? Он знает только, что в таком случае больше уже не будет никакого Саймона. Один лишь солдат со странным позывным «Гоуст», да и только. Райли просто надеется, что этот момент оттянется настолько, насколько вообще возможно. ** Кажется, в голове шестеренка крутится, или часики тикают. Но что-то медленно, так, будто время само тормозит, но и мозг плавит нехило. Саймон смотрит на ебучий набор детских пластырей, в котором, по видимости, куча разных цветов, так половина еще и с персонажами. «Это» было в его аптечке, поэтому довольно неудивительно, что он так долго пялится на предмет в руке под сменившийся на вопросительный взгляд МакТавиша. Тот пока все еще не увидел, что именно у Райли зажато в пальцах. Мужчина же вспоминает как-то, что Джон ему это и подарил однажды. На Рождество или просто так, не вспомнит сейчас. Гоуст тогда посмотрел на Соупа таким взглядом, что тот неловко заулыбался и даже отошел на пару шагов. Да, с таким же успехом ту мрачность по отношению к нему он точно повторить не сможет сейчас. Лейтенант все обдумывал тогда, оставить этот наборчик где-нибудь перед дверью казармы новичков, отдать Прайсу, объяснившись, что подложили, выкинуть или оставить. Как теперь известно, последний, самый идиотский вариант, тогда в голову ему и взбрел. «Пригодится, может быть», да? Пригодилось. — Саймон? Зовут осторожно, так, чтобы не спугнуть будто. Джонни хмурится и вытягивает ладонь, коротко помахав у него перед лицом. Райли будто просыпается, поскольку бросает удивительно трезвый взгляд на Соупа. Он вроде и расслабляется, когда Гоуст отмирает. Много времени на обработку остального не ушло. МакТавиш просто залил перекисью легкие порезы на руке самостоятельно (неужели), когда закончил с волосами Саймона, а затем под указание все того же Райли помазал все это йодом, горделиво отказавшись от перевязки. И вот теперь дело оставалось только за пластырями. Да и не то даже, что у него нет парочки простых, самых классических пластырей бежевого цвета, но, может быть, и Джону можно разок сделать подлянку, а? Гоуст, конечно, серьезный человек, мрачный, профессиональный снайпер, которого ничего не берет и который испытывает тебя одним лишь взглядом, но кто сказал, что таким нельзя веселиться? Ну, своеобразным способом, конечно, но все же. Будет один-пятнадцать, приблизительно, МакТавиш. Не один-один, но Саймон сам виноват, что связал себя с этим паршивцем. — Да, сейчас, Джонни, — Говорит немного с задержкой, снова вернувшись взглядом к голубой коробке. «100шт+», гласит сверху в углу, и да, Гоуст отчетливо вспоминает, как МакТавиш всучил ему это. Повода наклеить на кожу этот пиздец не было, так что упаковка даже и не тронута совсем. Он не хочет, чтобы Джон заподозрил что-то, поскольку Саймон копается слишком долго. Он все же выуживает первый попавшийся и отклеивает бумажные крылышки, скрывая картинку, чтобы сержант не дай Бог еще и увидел бы. Первый прикладывает над бровью — из-под Рапунцель едва виднеется покрасневшая кожа. Саймон отчаянно пытается не засмеяться и построить серьезное лицо. К счастью удается, но приходится приложить все свои усилия и поверхностно восстановить сломанные МакТавишем стены. Клеит розовый с хэллоу китти на щеку. Там, как оказалось, тоже был порез. Все то же стекло, похоже, но порез не такой значительный, вот Джонни и не заметил сначала. Райли чуть отстраняется, оценивая свою работу: глядящий на него Соуп с улыбкой на губах, распрямляющий руки в стороны, будто бы показываясь и демонстрируя свой сногсшибательный вид. Все бы ничего, вот только белая кошка и диснеевская принцесса на его лице грозятся весь 141 морально уничтожить. — Ну, как я выгляжу? Проблема в том, что и нет у Райли здесь никакого зеркала. Улыбку скрыть не удается. — Чудно, Джонни, чудно. Легкий кивок в подтверждение слов. Саймон скрещивает руки на груди. Его не хватит надолго, если он продолжит смотреть на Соупа. — Да? Тогда позволишь такому красавчику поцеловать тебя снова? Как всегда. Кажется, его даже смерть не остановит. Но с его словами становится даже смешнее. Райли, к огромной радости, удается сохранить и голос, только под конец он чуть не заламывается. И прозвучать серьезно все-таки выходит. — Джонни. — Да, элт.. МакТавиш не договаривает, потому что его бесцеремонно затыкают тем способом, который он любит больше всего. А затыкать Джонни нужно часто. Руки сержанта, наконец, добираются до шеи, и он притягивает Райли к себе, будто и той близости, что была между ними, было недостаточно. Но Саймон и не возражает. Только подставляется, позволяя Джону целовать и упиваться. Кладет руку на щеку, противоположную, туда, где нет дурацкого пластыря, нежно поглаживает подушечками пальцев. Но Соупу, если честно, этот пластырь идет даже. Очень гармонично, так сказать. Гоуст неожиданно даже выдавливает из себя короткий смешок, на что МакТавиш реагирует улыбкой, которую можно почувствовать губами. И да, Джонни, может быть, именно котенок с чертовым могавком.