Стоило того

Он взглянул на себя в зеркале. Бескровная белого цвета кожа. Глаза цвета черной дыры. Взгляд бездонно-равнодушный источает холод адской пустоты. Из безволосой головы торчали иглы. Снова видны глубокие порезы, делящие его череп на сегменты. Опять чудится запах гнили вперемешку с морозной свежестью царства Левиафана. Снова ощущение стягивающей плоть кожаной рясы. Пальцы лишены ногтей и видно алое мясо. И оно блестит от сочащейся крови. Кап! Красная капелька растекается кляксой по поверхности раковины. Стекает в сток, исчезает в непроглядной темноте. Кап! Все таки Кёрсти права. Кран нужно починить. Он снова смотрит на свое отражение. Кожа его обычна. Может чуть красноватая после бритья. Глаза его привычно голубые. Волосы темные, как и было. Даже еще нет седины. Он опускает взгляд, смотрит на свои руки. Ногти на месте. Больше не видно красное мясо. Движение не причиняет зудящую боль. Темное одеяние не сжимает его. Теперь он дышит спокойно. Нет больше Темного Принца Боли, верного Жреца Ада. Нет. Больше не будет. Есть только Эллиот Спенсер. Был и будет… — Ты чего? — в зеркале появляется еще одно лицо. Обрамленное темными кудрявыми волосами. Его обнимают мягкие руки, лбом прижимаются между лопаток. Сквозь ткань он ощущает чужое тепло, которого так не хватало холодному аду. Но то царство Левиафана, а это реальность. Невозможная, бесстрашная, бесконечно умная девушка. Добрая. Понимающая. Кёрсти Коттон. Она сонная. Эллиот знает, что невозможная мисс Коттон проснулась недавно. Где-то отдаленно он слышал писк ее будильника. А еще он знает, что ей безумно хочется остаться дома, а не идти на работу. Не хочется говорить с миссис Плотт, что будет жаловаться на свою невестку. Кёрсти знает о той почти все и если честно, ей жаль Лайлу. Ей кажется, что она хорошая девушка. Эллиот выдыхает, прикрывая глаза. Слабо улыбается. — Уже ничего. — отвечает Спенсер, накрыв женские ладони своими. Даже несмотря на то, что было, несмотря на кошки-мышки с сенобитами, которые могли запросто ее разорвать… Кёрсти остаётся собой. Она улыбается ему, словно не прошлый он пытался затащить ее в ад. Не он своим некогда равнодушным, но в то же время и громогласным голосом вещал ей о «красотах», которые мог показать. Не он пугал ее скрежетом цепей. Словно не его крючья могли разорвать ее в клочья. Оголить ее душу, пока пальцы его, не имеющие ногтей, впивались бы в нее. Впивались вероломно, сжимали, мяли, рвали… И быть может потом, в знаке насмешливого снисхождения, давали небольшую передышку. А потом бы снова сжимали мягкую душу, окрасив ее собственной кровью, такой же грязной, как и людские пороки. Стискивали. Рвали. Собирали воедино и так раз за разом. Раз за разом, пока ее мольбы не утихнут. Пока она не познает то, что желает ей показать Темный Принц Боли. И Эллиот Спенсер, как и прошлый Он знает, что мисс Коттон выдержала бы. Познав тот урок, что преподнес Темный Принц Боли, поняла бы и приняла этот дар… Она зачесывает свои волосы назад, скрепляя небрежный хвостик крабиком. Зевает, потирая шею. Значит хорошо спала. Спенсеру хочется думать, что ей во снах больше не чудится лязг цепей. Не слышна морозная свежесть. Он вдруг понимает, что улыбается. Глуповато улыбается ведь, словно влюбленный подросток. И если бы Эллиота спросили, что он делает сейчас, то он бы не утаивая ответил бы, что любуются. Любуется такой мягкой, но при этом твердой, мисс Коттон. Ибо только ему, некогда адской твари, было позволено увидеть Кёрсти Коттон настоящей. Не в панике решавшей головоломку-шкатулку. Не в страхе дрожащей от скрежета цепей. Не в ужасе осознающей, что ее снова настигли сенобиты. Такой Кёрсти, любовался прошлый он. Прошлый он, который Темный Принц Боли смакующий каждую частичку страха. Он появлялся раз за разом, напоминая ей о прошлом (можно сказать их прошлом). О доме. О Фрэнке. О Джулии. О Ченнарде. О Тиффани… — Ты не забыл, что Тиффани нас позвала на новоселье? — вытирая лицо, поинтересовалась Кёрсти. — Они с Джеймсом очень ждут нас. — Я помню. — кивнул Эллиот, понимая, что придется тащиться на другой конец города. Нет, к Тиффани он не ощущал чего-то наподобие злости. Он смутно помнил ее, но точно знал, что прошлый он не причинил ей вреда. Коттон повернулась к нему. — Ты не рад. — Кёрсти, как всегда, проницательна. Эллиот в какой раз признает это. Тем не менее молча пожимая плечами, мужчина опять заглядывает в зеркало. Игл торчащих из головы нет. Когда-то лакомый кусочек для ада, теперь уже просто девушка по имени Кёрсти Коттон, немного научилась понимать Эллиота Спенсера. Человеческая душа, впрочем, как и разум, потемки. — Может уедем? — вдруг спрашивает он, глядя на нее. — И куда? — беря косметичку, интересуется Кёрсти. — Может сразу в Голливуд? — Опять ты сводишь все к шутке. — ссутулившись, отвечают ей ворчанием. Спенсер устало массирует переносицу. Коттон думает какие тени ей сегодня нанести: фиолетовые или классические черные. Если бы она спросила Эллиота, он бы наверняка ответил, что Кёрсти чудесна и без косметики. Принимая это за лесть, ведь люди часто ищут в себе изъяны, Коттон бы… А что бы она сделала? Задумавшись, девушка посмотрела на своего так сказать парня. — Как думаешь какие тени нанести? — Темные. — повернувшись, чтобы уйти, отвечает ей бывший жрец Левиафана. — Ты обиделся? Ну прости меня, — хватая длинную руку за запястье, говорит Коттон. Разворачивая иногда слишком ворчливого, но горячо любимого мужчину лицом к себе, заглядывает в бесконечное море его глаз. — Хочешь поговорим об этом вечером? Спенсер не отвечает. Привыкший прятать все в глубине, он опять пожимает плечами. Бывает, Эллиот невыносим, но Кёрсти терпелива. Этот засранец вторгался в ее жизнь такое количество раз, что даже это не кажется чем-то бесящим. Нет, бывало он раздражал. В такие моменты Кёрсти хмурилась, возмущённо фыркнув: "дурак" или "вредина". Иногда бывали и более крепкие слова. Но то редкие случаи. — Кёрсти, я просто хочу… — бывший капитан не в силах закончить предложение, просто прячет лицо в изгибе ее шеи. Обнимает такую обманчиво хрупкую Кёрсти. В такой момент, обычно, слов и не надо. Мисс Коттон улыбается, пальцами проводя по темным волосам. — Значит поговорим вечером. — Вечером. — шепчут куда-то в шею. — И мы закажем ту китайскую лапшу. — Она была японская, Эллиот. — едва сдержав смешок, поправила его Коттон. Мужчина хмыкнул. — Что китайская, что японская, одна и та же. — Неисправимый чопорный британец. — А вы, мисс Коттон, неисправимая заноза. Где именно, решай сама. Маленькую ванную наполняет смех. Может быть это стоило тех лет, проведенных на службе у Левиафана? Того времени, проведенного в бегах от чертовой шкатулки? Если бы у Кёрсти Коттон и Эллиота Спенсера спросили бы это. Они ответили бы очень-очень просто. Да, это стоило того, чтобы просто стоять в ванной и смеяться из-за глупой лапши…