С днем рождения, Рэйген

Вопреки, наверняка, общественному надменному мнению, Аратака вовсе не был дурнопахнущим чушкой, хотя, право же, на такову очень сильно походил. Нет; выросший в строгой семье, Рэйгену пришлось обязать себя любовью к чистоте. Возможно, не душевной, но уж точно физической. Вещи свои берег, потому своём любимом сером костюме вовсе не зря ходил так долго. Ворсинки с него счищал невероятно скурпулезно, а стирал ещё скурпулезнее, как и гладил, каждую складку выпрямляя почти вручную. После этого тщательно мылся сам, используя неароматные гели и мыло для тела, утром и вечером. Волосы мыл так же ежедневно, утром и вечером; на мытье короткой стрижки не надо много времени тратить, да и ощущение чистоты в чем-то рыжеватых волос избавляло от тревоги показаться неприятным в глазах клиентов. Пах Аратака ничем. Буквально ничем, разве что шлейф перегара заставлял окружающих слегка воротить нос — лишь слегка, потому что молодой человек за своей чистоплотностью имел и совесть, и привычку следить. Благодаря матери, откручивавшей уши маленькому Рэйгену, стоило ему оставить хоть соринку на себе или в своей комнате. А, кстати, а что же о комнате! Убирался Аратака так же на совесть. Но когда к него только-только появилась собственная квартира, он очень бурно и очень мнимо ликовал, что теперь может разбрасывать вещи, где захочет и когда захочет. Восторг, правда, продлился недолго; Рэйген еле выдержал два месяца и сорвался, вылизав свою однокомнатную обитель до блеска. Тогда Рэйген стал убираться на постоянной основе. Но в то время ещё и жизнь была спокойная, предсказуемая; Рэйген ещё не встретил… Моба. И уборка была лишь частью серой и скучной рутины. Но стоило волшебному мальчику появиться в жизни Аратаки — его жизнь превратилась в сумбурный яркий сон, которые он видел, лишь будучи учеником средних классов, намечтавшись вечером и завалившись в холодную недружелюбную кровать. Тогда все было холодным и недружелюбным: и запах чистящих средств, и ощущения швабры в руках, и мыло, и тряпки, и совок для пыли, и даже эта чистота была обыденностью, усевшейся на плечах Аратаки грузным, жирным вороном. Шигео принёс свет в жизнь Рэйгена, и он забыл о том, как часто нужно убираться дома. Он отдавал всего себя работе и своему юному подчиненному, из последних сил наводил марафет во внешности и падал спать в грязную нестиранную кровать, на которую трудно было выкроить время в плотном забитом волшебством графике. Снов Рэйген больше не видел; они стали реальностью. Со временем, конечно же, стало слегка свободнее и спокойнее. Приобретенный трудоголизм Рэйгена был насильно оставлен на некоторое время общими усилиями самого Рэйгена и его знакомых ребят, его любимых людей. Его порой отправляли домой пораньше, и на закате дня, расслабленный и, ловя вороном взглядом, Аратака неспешно шёл домой, где честно не знал, чем заняться… Фу… Рэйген прокашлялся. В этом месте уже воняет сырыми носками…! Сколько времени он не убирался?! Полгода, где-то… Быть может… Пропылесосил и протёр пыль. А сколько не менял постельное белье? Месяца… Два? Какой смрад! Несусветное зловоние! Зажмурившись, Аратака попытался понять… Нет, скорее принять, как он так запустил порядок в собственном доме. Кошмар! Теперь и детей на ночёвку не позвать, и Кацую не пригласить выпить, и самому не расслабиться из-за навязчивой привычки убираться до сверкающих пола, стен и потолка… Подпрыгнув от мысли, что в настолько — ей богу, настолько! — антисанитарных — до чего же антисанитарных, боже мой! — условиях могут завестись тараканы, Рэйген снял с себя пиджак и подлетел к окну, его открыв, выпуская наружу спертый душный воздух. Рубашка и брюки были тут же сменены домашней растянутой одеждой, а златые локоны укрыты косынкой. В сильных, усыпанных мелкими шрамами руках швабра и пылесос. Пока не стемнело — Рэйген Аратака берётся за это дело! Его однокомнатная квартира никогда не была сильно уютной, и Рэйген пользовался любой возможностью, лишь бы пригласить в неё кого-нибудь, либо же прийти домой как можно позднее. Она была узкой и прямоугольной. В ней мало чего могло поместиться; даже шкафа для одежды не было. Всё самое необходимое и то, что должно быть под рукой, Рэйген оставлял на, грубо говоря, поверхности, оставлял все на полках, на журнальном или компьютерном столиках, но то, что хотелось сберечь, скрывалось от лишних глаз под кроватью в невысоких коробках, в самых нижних ярусах тумбочек. И, если так подумать, даже когда у Рэйгена было больше свободного времени, он редко ворошил тамошним содержимым, хотя оно медленно, но верно пополнялось чем-то не особо громоздким, но в меру — или даже больше, чем просто в меру — ценным. Выметая пыль из квартиры в раскрытую входную дверь, Аратака закашлялся и понял, что уборка должна стать ещё более кропотливой и трудоёмкой. Перевесив через плечо метлу, Рэйген закрыл за собой дверь ногой в слетающем тапке и буквально прошлепал по вымытому полу к своей кровати, на которой уже сияло и благоухало новое постельное белье. Оставалось лишь вымести… Или, скорее, достать то, что было спрятано под кроватью. На корточках Рэйген поиздевался над своей достаточно гибкой, но все ещё растяжкой взрослого мужчины и достал около четырёх коробок из-под обуви, которые были заполнены, очевидно, не ботинками. Аратака посмотрел на коробки и внезапно осознал, что и ума не может приложить, что же находится внутри. Рэйгена поразило сильное изумление. Так бывает, когда полностью доверяешь себе и своему дому и думаешь, будто исследовал в ней каждый угол, но неожиданно твоё родное место раскрывается с совершенно иной стороны, будто человек со своей уникальной интересной личностью, понять которую до конца никому не получится. Аккуратно присев на пол и положив рядом метлу, Аратака положил на колени первую коробку и раскрыл её. О-о, тут лежат пустая пачка из-под сигарет и флакон до конца не использованного одеколона, несколько брошюр из прошлого места работы, парочка бульварных романов, которые Рэйген любил в подростковом возрасте… Он смотрел на содержимое первой коробки и не мог поверить в то, что настолько сентиментален. Зачем хранить пачку из-под сигарет без самих сигарет? Курит он практически с детства, столько марок успел поменять… Но, кажется, именно эта пачка стала первой, которую Рэйген купил, переехав в эту квартиру. А одеколон ему никогда не нравился; это был подарок старшей сестры на его двадцатилетие. Пропитанный чем-то горьким и кислым. Рэйгену нравились ароматы свежее… Во второй коробке лежали пачка свечей, которую Рэйген с Мобом все обыскались в их старом офисе, старые отцовские перчатки, которые ну никак нельзя выкидывать по причине раритет, ну и кожа натуральная, в семье поговаривают, из настоящего крокодила (лапшу на уши вешать у Рэйгенов было в крови), а также пережитки старой привычки Рэйгена коллекционировать стикеры с тачками из упаковки жвачек, что продавались в ларьке у школы. Помнится, Аратака, будучи десятилетним мальчиком, ими очень дорожил, и когда он переезжал — мама тайком положила уже забытую коробочку стикеров в дорожную сумку сына. Обнаружив их, он улыбнулся, прослезился, да убрал подальше, только сейчас встретившись с ними вновь лицом к лицу. В третьей коробке неожиданно нашлись мешочек с монетами, которые Аратака тут же отложил поближе к кошельку, и много дешёвых украшений: перстни с потрескавшейся золотой краской, пожелтевшие цепочки, ожерелье с выпавшими оттуда «драгоценными» камушками, которые всучили ещё молодому, еще недостаточно опытному в своих и чужих аферах Рэйгену, и вот тогда-то, как оказалось, с его неспособностью хорошо переносить алкоголь, ему делать в барах, что кишат мошенниками, нечего. Хотя в тот момент Рэйген был в восторге. На нетрезвую голову думал подарить маме. Четвертую коробку Рэйген не трогал специально. Она была очень лёгкой и, судя по всему, полупустой, потому Рэйген подумал, что в ней и вовсе нет ничего важного. Но все равно решил испытать удачу и открыл её. Сердце пропустило удар. Внутри лежал один помятый и пожелтевший лист, на котором коряво детскими ручонками были нарисованы сам Рэйген да Моб. А внизу неразборчивыми бувами подписано: «Шигео». *** «Вот и все», — подумал Рэйген. — «Вот я и достиг возраста, когда уже могу без угрызений совести не праздновать свой день рождения». Подумать только… Сколько ему? Двадцать четыре года? Уже? Казалось, совсем недавно ему точно так же исполнилось двадцать один, и он сбежал из родительского дома во взрослую жизнь, без высшего образования, без толкового плана на будущее. С каждым днем желание жить становилось все более блеклым, как и желание праздновать что-либо: вырвиглазное Рождество или Новый год, мерзкий день Влюблённых или глупый Хэллоуин, а к собственному дню рождения Рэйген всегда был особенно привередлив. Увидев на календаре характерное десятое октября, захотелось завыть и закатить глаза. На двадцатитрехлетие Рэйген выпил шампанского, созвонившись с матерью; та ему весь мозг проела, что он бросил работу и подался в — подумать только! Несусветная дуристика! «На что ты тратишь свою жизнь, Аратака? Не думал остепениться?» — фриланс. Не просто фриланс, а с мистической подоплекой. Не-е-ет, Аратака не готов снова терпеть того унижения… Не будет праздновать. Мама, если захочет, пусть сообщение напишет. Друзей все равно нет, знакомым как-то все равно, как и старшей сестре, отца больше нет тоже… Ну и к черту. Поест рамен, посмотрит какое-нибудь глупое шоу, раньше ляжет спать… Что ещё нужно одинокому человеку? Но кое-что не давало Рэйгену покоя… В самом ли деле он одинок «полностью»? Не так давно ему под крыло забралось маленькое дите. Кажется, трясущийся маленький мальчишка, имеющий срочную жажду в наставнике, стал работать на Рэйгена месяца три тому назад, и он сам порой не замечал, как это давало ему смысл вставать с кровати утром. Вера в маленького человека, которому нужна помощь, раскрыла в сердце Рэйгена закрывшийся из-за невзгод, одиночества и печали бутон прекрасного благоухающего цветка, невыносимо яркого и пестрого. Это позволило Аратаке больше задумываться о своей судьбе и о судьбах других. Человеческая жизнь стала более ценной. Более ощутимой. Более весомой… Рэйген смотрел на календарь, и его накрывала тревога. Он рядом с Мобом каждый день. И пускай не совсем понимал молчаливого робкого его, тихо читающего мангу в своём укромном безопасном уголке, но все равно теперь не мог представить свою жизнь без подобного соседствования в офисе с чем-то настолько хрупким, но милым, светлым. Рэйген задумчиво почесал щеку… Друзей у него нет. Это точно. Рэйген проверял. А Моб-то кто? Коллега? Да ну, слишком юн! Ученик? Да-а, уже что-то похожее… Но не друг ведь, правда? Что за глупость? Конечно нет. Отчего же Аратаке так неудобно тогда…? Ведь всю жизнь его приучала мама делиться праздником с остальными… Ну подумаешь, не оповестит он ребёнка, что у него день рождения! Какая от этого разница? Рэйген не собирается с ним сближаться; ребёнок — лишняя морока… И все равно… Этот ребёнок — единственный, кто рядом с ним. Этот ребёнок… Единственный… С которым Рэйгену безопасно… Он думал. Ему было непонятно, что же делать… У Аратаки никогда не было кого-то ещё… Пожалуй, близкого настолько. Как же это жалко, правда…? Но даже так Рэйген понимал манеру приличия: если празднуешь — близкие не должны оставаться в стороне. Но неужто этот ребёнок настолько близок Аратаке…? Что же такое… Неприлично, наверное, будет оставлять его хотя бы без торта… Ох. Торт. Да, торт. Рэйген купил торт. Это было спонтанное решение. Но, после всех этих раздумий, Аратака уже особо не хотел размышлять о правильности или, возможно, суразности данного действия. Просто купил, и все. Принесёт Мобу. Сам Рэйген торты не любит, но он именинник тут, а именинники сами решают, кого угощать в их день рождения. А Рэйген решил угостить мальчика, с которым проводит время чаще всех. Право, Рэйген не знал, какой вкус предпочёл бы Моб. Выбрал такой красивый, нежно-голубой, весь пушистый и, наверное, приторный, но ведь детям такие и нравятся, правда? Рэйген был без понятия, что он делает. А вес торта ощущается в руке даже приятнее, чем когда-то в детстве. Появление Моба в офисе Аратака заметил не сразу. Мальчик, как обычно, тихо зашёл в комнату и прошёл к своему столику, как вдруг, осмотрев помещение кругом, понял, что на журнальном столике стоит торт. Робкий изумленный вздох заставил Рэйгена оторвать взгляд от компьютера и невольно улыбнуться покрасневшим пухлым ребёнка, чьи глаза любопытно заискрились. — Йо, — отсалютовал Рэйген, встав из-за рабочего стола, — сегодня ты раньше? — Да, урок рисования отменили… — ответил мальчик. Он просопел: — А я взял с собой новые карандаши и альбом. Мама подарила. — Ну, случайности не случайны, — Рэйген улыбнулся. — Как же тебе повезло на меня работать, о-о-ох… — подойдя к столику, Рэйген присел на него, постучав пальцем по пластмассовой коробочке торта. — Давай-ка усаживайся. Тебе нравится сладкое? Мобу потребовалось некоторое время, чтобы отреагировать на вопрос активным киванием головой, осознав, что торт все это время стоял нетронутым лишь ради него, и это невероятно льстило юношескому эго. Быстрыми движениями Шигео снял с себя рюкзак и поторопился сесть на диванчик, разглядывая учителя в некотором неверии его благосклонности и доброты, такой вдохновляющей и восхищающей. Отрезая кусочек торта пластиковым ножом, Рэйген все поглядывал на Моба немного неуверенно, но с интересом; он впервые его не то, чтобы кормит за свой счёт. Он впервые кого-то вообще кормит на свой день рождения. Это ощущалось… Так странно. Разве может подобная ответственность за кого-то так радовать? Рэйген почувствовал себя… Значимым. Моб очарованно болтал короткими ножками в натянутых до колен белых носочках. Рэйген неожиданно осознал, что кроме одноразового ножика в офисе особо и нет столовых приборов, но, похоже, Шигео это особо не смутило, и он, вопросительно взглянув на учителя, будто бы вновь спрашивая у него разрешения, робко, но быстро взял предложенный кусок торта в руки и откусил его, измазывая щеки и нос. Аратака со смешанными чувствами в груди смотрел на ребёнка, кушающего торт, ну, как сказала бы мама Рэйгена, «по-свински». Аратака со смешанными чувствами в груди наблюдал за светлой и милой благодарностью на лице ребёнка, на его юный невинный аппетит; если подумать, то Мобу следовало сначала пообедать и только потом налегать на сладкое, но до чего же… Свободно и тепло билось сердце Рэйгена в этот момент. Его жизнь вмиг стала ярче и осмысленнее. Его существование приобрело важность, когда Моб неловко, жмурясь от удовольствия, как бродячий котёнок на солнце, попросил ещё кусок. Как же приятно, когда кому-то приятно, что ты существуешь. Почувствовав лёгкость в плечах и укутывающее умиротворение, Рэйген невольно широко улыбнулся и, нарезав ещё пару кусочков торта, встал и прошёл к электрическому чайнику. — Тебе ведь понравилось? — голос Рэйгена дрогнул, но он тут же прокашлялся. — Угу, — короткий ответ, но до чего же пропитанный радостью. Аратака расслабленно вздохнул. — Было бы здорово с тобой чаще так обедать… — неожиданно признался он. — Рамен вкуснее, когда ешь его с кем-то. Есть в одиночестве — это все равно что зимой без одеяла спать… — А вы разве не будете, учитель…? — Что? — Ну… Торт. Рэйген обернулся. Какой странный вопрос, это он ведь Мобу купил. — Наверняка ведь есть какая-то причина, почему вы его купили… — сказал наблюдательно Шигео. — А-а… — Рэйген отмахнулся. — Ну да… У меня день рождения сегодня. Вот я и подумал, может, хоть так его отпраздную… Главное не бери себе в голову, — Рэйген рассмеялся, — нам, взрослым, напротив важнее этот день проводить без лишних суеты и мишуры… Рэйген немного удивился, увидев, как всполошился Моб. Его огромные глаза-бусинки округлились ещё сильнее, и в них, даже при его обычной безэмоциональности, можно было прочесть весь спектр неоднозначных чувств: изумление, шок, недоумение, испуг, перемешанных в одну мясистую кашу. — Вы бы мне… Хоть сказали… — тихонько просопел Моб, наклонив голову. — Когда тебе исполнится двадцать четыре, то поймёшь, как важна тишина в этот день… Ну же, Моб, ты здесь! — оголил клычки Аратака. — Ты единственный, с кем я решил отпраздновать. Для меня это уже… Как подарок. Кажется, для Моба это было слабым утешением. Он надул губы и начал перебирать пухленькие пальцы, глядя в пол. Торт Шигео больше не интересовал, и, когда Рэйген поставил перед ним чай, реакции тоже никакой не последовало. Это слегка взволновало Аратаку, но он списал это на ту глупую обязанность, прививаемую детям в обществе, каждому на свете говорить о своём дне рождении и якобы бескорыстно ждать за это подарки. Ну и глупость! Взрослые люди на это не ведутся. Аратака пожал плечами и рассудил, что, верно, к годам тринадцати у Моба это пройдёт — настолько… Наивное и розовое восприятие мира. А до тех пор Моб может жить в своих безопасных мечтах, и Рэйген не будет его насильно оттуда вытаскивать; ему ещё работать надо. Ага, верно, так Рэйген и будет думать. Прошло некоторое время, и Моб ушёл в свой уголок, писать что-то и неуклюже выводить маленькими ручками на бумаге; это нормально, Моб часто делал домашнюю работу в офисе. Рэйген же как-то невольно занялся другими делами; вон, пасьянс нетронутый на компьютере, и, ох, клиент пришёл, заходите-заходите, плечи болят? Присаживайтесь, сейчас исправим! Да и в принципе пар Рэйген выпустил; оставить ребёнка без торта больше не было так тревожно. Домой вернётся накормленный и обрадованный… Ну, уже навряд ли обрадованный, зато накормленный точно. В октябре солнце садится раньше, и у Моба с Рэйгеном была договорённость закрывать офис, когда первые лучи заката пробьются сквозь жалюзи, иначе мама Моба бы не согласилась отпускать своего сына на работу к настолько странному (хоть и обаятельному) молодому человеку. Аратака бы хотел поработать ещё, но решил принять новые правила распорядка дня, к которым всегда приводит появление маленького ребёнка в жизни. Выключил компьютер, и, подойдя к журнальному столику, задумчиво глянул на одинокий недоеденный торт… Рэйген оставит его в офисе; Мобу ведь нужно будет чем-то перекусить завтра после школы. — Мо-о-об, закрываемся, — громко сказал Рэйген, и мальчик за столом вздрогнул. Он испуганно взглянул на стол, и, покрываясь потом, принялся прятать что-то на нем лежащее руками. Аратака усмехнулся, ему стало любопытно. — Ты чего это? Давай, надевай куртку, пока не стемнело. Иначе мне тебя ещё домой провожать… Моб? — Рэйген подошёл к столику Шигео, и он напрягся лишь сильнее, буквально лёг на стол, закрывая собой какой-то лист бумаги. Со стола покатились и упали на пол цветные карандаши. — Ты чего? Опять с математикой проблемы? Не стесняйся, дай объясню… — Рэйген наклонился поближе к побледневшему Мобу. Да что ж такое?! Какие у него там могут быть секреты? Плохую оценку скрывает? От кого? От Рэйгена? Он ведь даже не его отец! Это была битва характеров. Рэйген обошёл Моба с нескольких сторон, вставал перед ним на корточки, вставал позади него на корточки, садился на стол. — Да покажи, что ли! Моб громко протестующе промычал. Да все, надоел; Рэйген будет играть по-грязному! Схватившись за ребра Моба, Рэйген защекотал его, и мальчик тут же залился смехом, дрыгая ногами в сползающих носках. Стоило Мобу на секунду отвлечься, и Рэйген выхватил лист, несмотря на испугавшийся взгляд мальчика и неосознанной попытки остановить учителя экстрасенсорными силами. Испугавшись себя ещё больше, Моб прижал руки к себе, неловко зажмурившись и виновато опустив голову. — Это некрасиво… Мама говорит, Рицу рисует красивее, это… Я перерисую… Рэйген ошеломленно раскрыл рот. Все это время Моб потратил, чтобы нарисовать… Их вдвоём? Вместе? Наслаждающихся солнцем в углу листа, зелёной острой травой и невероятно громоздкими розовыми цветами! И облака синие-синие, а волосы Рэйгена ещё, казалось бы, нигде не были настолько яркими, галстук настолько лиловым, а глаза Моба настолько большими… Как на этом рисунке. «Шигео». Подпись… Чтобы Рэйген не забыл, кто нарисовал это, да…? Рэйген бы не смог забыть… Ему стало стыдно. И к глазам подступили слезы. Жирные, большие, горькие, которые трудно сдержать. Закрыв одной рукой глаза, Рэйген не смог не улыбнуться вымученно, печально и нежно. Моб… Не был обязан так стараться. Он не был обязан тратить свое время. Это из-за торта…? Это стиль проявить благодарность? Тогда почему он так стеснялся его показать? Ведь Аратака ещё ни разу в жизни не видел более красивых рисунков. — Я был грубым… — голос Рэйгена снова дрогнул, но в этот раз он не стал этого утаивать. Присев на корточки, Аратака взял в свои руки спотевшие руки Моба и, прикусив щеки, лишь бы не заплакать, взглянул в глаза своего помрачневшего ученика, что, казалось, тоже вот-вот заплачет. — Нет, вы добрый, вы очень добрый. У вас день рождения… — прошептал Моб. — Вы достойны большего… Если бы Рицу знал вас, то он бы нарисовал красивее… — Рицу — не мой ученик, — ответил Рэйген тихо. Его сердце сжалось в тепле. В чувстве нужности. — Не Рицу я выбирал торт. Не с Рицу я хотел провести этот день. А с тобой. В чёрных глазах Моба сияли печаль и неуверенность, но все же что-то было сильнее них вместе взятых: желание, чтобы Рэйген был счастлив в свой день рождения. И это желание сбылось. Аратака похлопал Моба по плечу, помогая ему собрать карандаши в пенал. И все же проводил домой, ни на секунду не отпуская его крошечной руки. Рисунок был тоже унесён домой, но уже в дом Рэйгена. Он долго рассматривал штриховку на облаках, подушечками пальцев ощущал ворсистость бумаги, недавно купленного альбома. И сердце Рэйгена горело, в нем что-то бурлило невероятными нежностью и теплом. Нет же… Никаким это не было долгом за торт. И это не была благодарность за терпение. Это было подарком. С которым Рэйген заснул в обнимку и спал счастливым, почти детским сном… *** Аратака ценил этот рисунок настолько, что спрятал его. Спрятал свои чувства будто бы, вложенные в любовь к этой вещи. Но времена изменились, и больше Рэйген не хотел прятать свои чувства. Он научился у Моба ценить и дорожить ими. Сидя на полу, прижимая к груди лист бумаги, пропахший пылью, Рэйген ласково улыбался всплывшим в голове моментам с маленьким Шигео. И где он сейчас? В старшей школе. Возмужавший, но все такой же важный и ценный. Все так же вызывающий чувство гордости за себя… И семейную необъятную любовь. Рэйген отложил этот рисунок на рабочий стол, где он пролежал до утра. В полдень он отправился в руках Рэйгена с ним до офиса, а затем, уже через полчаса, был прикреплён к доске благодарности клиентов, на самую середину. И солнце самым странным образом падало на этот рисунок, его освещая. И вечером Моб был так счастлив вместе с Рэйгеном смотреть на их прошлое на бумаге, стоя друг к другу очень близко. И улыбаясь даже шире, чем на рисунке от любви к каждому из них.