На дне

      Марат бы никогда не подумал, что этот чушпан способен хоть на что-то, кроме дребезжания по клавишам своего пианино.       Поэтому вытащить Андрея на кражу кепок было рисково. Безрассудно. Но всё же лучше, чем учить его времена английского.       На удивление, он неплохо справляется. Марат даже не думал, что этот хрупкий мальчик умеет так быстро бегать. Андрей превзошёл все его ожидания.       — Не ссы, чушпанело, — хрипло смеется Суворов, пока Васильев боязливо осматривает украденную кепку.       Они прощаются, и Марат сжимает чужую руку. Ладонь жжёт от прикосновения, и он отпускает её.       Потом Андрей пытается подтянуть его по английскому. Марат всегда слушает вполуха, постоянно скашивая глаза в окно и на стены, пока в конце концов не вытаскивает Андрея из квартиры, для того чтобы просто прогуляться. Они ходят по нейтральным территориям, едят мороженное прямо на улице, отжимают у мелких ледянки и катаются с горок, пытаются незаметно харкнуть какому-то прохожему на спину, бегают от ментов. И, в конце концов, смеются из последних сил чувствуя приятную усталость во всём теле. Спрятавшись в какой-то грязной подворотне, Марат предлагает Андрею сигарету. С замиранием сердца наблюдает за тем, как Васильев делает первую затяжку, смеется над тем, как он начинает кашлять и таращить глаза. Ничего, потом привыкнет. Марат же привык.       Они проводят с друг другом всё больше и больше времени. Это всё превращается в бесконечный яркий калейдоскоп сменяющих друг друга картинок. Со временем дружеские похлопывания по спине и шуточные драки подушками становится становится чем-то обыденным и приятным. Марат искренне улыбается, когда в конце учебного дня видит перед собой Андрея, который для вида начинает лепетать что-то про английский, на который они забили болт ещё неделю назад.       Марат учит Андрея драться. Бьёт сильно и жестко. Конечно же, Васильев не умеет обороняться. Он неумело машет руками, отчего Суворов снова сипло смеется.       — Дурачина, — снисходительно вздыхает Марат. — смотри, как надо.       И он надевает на Андрея боксерские перчатки. Терпеливо учит его наносить удар, группироваться. Выходит не очень, но Марат видит, как это всё равно нравится Андрею. Он видит это по его глазам.       Иногда они играют в хоккей с малышней. Бегают прямо по снегу и стучат о стенки «коробки» клюшками.       — Клюшку вернёшь? — спрашивает Андрей, заглядывая Марату в лицо позже, когда они уже уходят.       — Нет, конечно! — беспечно бросает Суворов, размахивая чужой клюшкой, которую отобрал у какого-то мелкого.       — Ты ж слово пацана дал, — Андрей выглядит так, будто в его мозгу случился переворот всех понятий.       — А чушпанам не считается, — ехидно отвечает Марат и даёт Васильеву лёгкий щелбан в лоб.       Андрей морщится и бормочет что-то похожее на — «кто бы говорил..», — и за это Марат даёт ему еще один щелбан. В итоге они катаются по снегу, хрипло дыша и мутузя друг друга кулаками.       Возвращаются домой уже поздно. На улице лёд и холодный ветер. Марат идёт впереди, а Андрей, вцепившись в рукав его куртки, идёт следом. Не успевает, тащится. Почти скользит, как на саночках.       — Ну чë ты там плетëшься как инвалид? — Суворов резко разворачивается и смотрит на Андрея. Васильев виновато шмыгает разбитым носом и тут же отпускает рукав чужой куртки.       — Нормально за руку возьмись и потопали, — бурчит Марат и протягивает ему свою ладонь. Андрей хватается, и Суворов чувствует чужое тепло. Ладонь у Васильева мягкая, словно бархат, и для Марата одно удовольствие сжимать ее в своей. Это было плохой идеей.       — Ну бывай, чушпан, — Суворов наконец отпускает ладонь Андрея, когда они подходят к развилке между дорогами до их домов. На улице уже темно. Марат долго смотрит на Андрея и, наконец, вздыхая, снова подхватывает того под руку.       — Пошли, провожу, а то не дойдёшь еще... — бормочет себе под нос Суворов. Андрей тащится за ним, глупо улыбаясь. Марат не думает о том, что волнуется за Васильева. Он думает о том, что отпускать белого и пушистого Андрея одного в темноту это и вправду неразумно. И чертовски страшно.       Этим же вечером Марат лежит в своей кровати и не может вытеснить из груди что-то тёплое и сладкое. А через несколько дней случается это. Это накрывает с ужасающе разрушительной силой. Это Марат видит с чужих голубых глазах, в чужом чуть хриплом голосе, в чужих привычках и эмоциях. Это Андрей. От этого хочется вырвать себе сердце из груди. Бить себя по голове до тех пор, пока не помутится рассудок. Вонзать в себя острие ножа снова и снова, пока не умрёшь. Хочется до боли в лёгких выхаркивать из себя всю ту гниль, которая породила это. Потому что это ненормально. Это смертельная болезнь, узлом обвивающаяся вокруг шеи. И Марат живёт с этим. Иногда он просыпается с мыслью о том, что всё. Всё прошло. Но потом в школе украдкой ловит на себе взгляд чужих голубых глаз и понимает, что нихрена не всё. Этот снежный ком только продолжает расти, давя Марату на разум, мешает трезво мыслить, когда Андрей находится в радиусе одного метра от него.       Его светлые волосы, его запах, его глаза, голубые-голубые, блять, глаза... Это те вещи, в которые Марат был готов нырять с головой хоть каждый день. Каждую секунду своего существования, каждое мгновение своего жалкого существования.       Но разве это чувства? Разве это вообще может существовать в природе? Любовь и чувства – это что-то лёгкое, что-то воздушное, что-то, чьë прикосновение ощущается как мягкое невесомое перышко, как дуновение тёплого летнего ветра. Что-то, что бывает лишь между мужчиной и женщиной. Между особями разного пола. А то, что происходит в разуме Марата – это не любовь. Это даже не отдаленная дружба. Это что-то грязное и порочное. Этому нет названия, ведь об этом не принято говорить. Об этом тихо перешептываются, молясь, чтобы никто не услышал. Об этом говорят в самых низких местах. На самом дне. Марат касается до дна самыми кончиками пальцев. Он ощущается на себе этот гнилой запах падали. Он ощущает это, когда в груди что-то шевелится при виде Андрея. Марату хочется взять нож и соскабливать со своих внутренностей этот черствый налёт, который порождают эти ужасные чувства. Но вместо этого он проглатывает это, закуривая очередную сигарету, надеясь, что серый дым вытеснит образ Андрея из его воспалённого разума. Марат бьёт кулаком очередного чушпана, а сам думает о Васильеве, он разбивает руки в кровь, а мысли только об одном. Об одном и том же.       Но иногда хочется атрофироваться от всего и просто чувствовать.       У них с Андреем появляется своё место. Это крыша одного из заброшенных гаражей, раскиданных по всей Казани.       — Что такое УКК? — спрашивает Васильев, сидя почти на краю гаража и болтая ногами. Он водит пальцем по бетонной крошке, где кто-то написал эту аббревиатуру красным мелом.       Марат медленно поджигает сигарету и подносит её к губам. Смакуя каждое движение, выдыхает дым.       — Универсам Короли Казани, — наконец отвечает Суворов и тут же ему хочется укусить самого себя за язык. Сейчас начнутся расспросы.       — Универсам? — намеренно спрашивает Андрей, поворачиваясь лицом к Марату.       — Ну да, — самодовольно тянет Суворов, — ОПГ наша так называется.       — Странное название, если честно, — Васильев цокает языком и ложится спиной на крышу.       Марат никак не реагирует. Он слышит в голосе Андрея озорные нотки. Дразнится.       — Это ты странный, — Суворов закатывает глаза и тоже ложится на крышу. Сердце на секунду замирает от того, как близко они с Андреем сейчас лежат. Он и не думал, что так будет.       — А если я.. — Васильев мнется и кусает губы. Марат, затаив дыхание, следит за каждым его движением. — Если я пришьюсь? Ты поручишься за меня?       Суворов видит в глаза Андрея искреннее, почти детское любопытство.       — Нет, — жестко отвечает Марат. — У тебя такое будущее впереди – музыкалка там, школа…       Он осекается от того, что чувствует, как Андрей начинает елозить и крыше и случайно задевает его плечом.       — Тошно становится от такого будущего, — устало выдыхает Васильев и подкладывает под голову руки.       — Идиот… — на выдохе произносит Суворов. — Если попробуешь пришиться, я тебе голову размозжу.       Андрей молчит и смотрит в небо. Марат тоже молчит.

***

      В следующий раз он увидел его только на сборах. Конечно, Марат это предвидел. Конечно, он это предчувствовал, конечно. Но не был готов к этому в реальности.       Андрей стоял там и говорил о том, что хочет пришиться. Он стоял и говорил, что Марат ручается за него, а Марат в это время думал только о том, что Андрей прямо сейчас роет под себя яму. Погружается в эту уличную грязь с головой. До самого дна.       — Эу, Маратка, зихеры за этим музыкантиком есть? — хрипло кричит Кащей.       Суворов молча мотает головой. Глазами вперивается в Андрея. Сверлит и буравит.       Говорил же, блять, не соваться сюда.       Грудь неприятно тянет, когда Кащей велит ему отмудохать Андрея. Традиция такая, видите ли. Марат подходит к Васильеву и несколько минут просто смотрит. У Андрея ахренеть какие голубые глаза, такие родные и добрые, но он уже буквально представляет, как из них пропадёт то самое выражение детскости и наивности, которые так полюбил Суворов.       Первый удар несильный. Он только разминается. Второй приходится в скулу. Потом в живот, грудь, голову. Марату даже уже не жалко Андрея. Тот сам виноват. Говорили же, не приходить. Его накрывает настоящая ярость. Суворов останавливается только когда понимает, что Васильев уже даже не пытается защищаться. Просто лежит на холодном снеге, подставляют своё лицо под чужие кулаки.       — Всё!! — орёт Кащей в своей привычной манере.       Марат поднимается и протягивает лежащему Андрею руку. Тот не с первого раза, но хватается за неё, как утопающий за спасательный круг.       Все возраста, начиная от скорлупы, пожимают Васильеву руку. Марат исподлобья наблюдает за этим. Он последний. Андрей, чуть улыбаясь разбитыми в кровь губами, протягивает Суворову свою ладонь. Марат схватывает его и пытается притушить все задние мысли, шепчущие об удовольствии от этого прикосновения. Он притягивает Васильева к себе и, обнимая, легонько хлопает по спине.

***

      Они сидят на старой детской площадке, недалеко от места сборов. Марат медленно закуривает сигарету и протягивает вторую Андрею. Васильев молча качает головой. Суворов пожимает плечами и убирает пачку в карман.       Андрей тяжело дышит. Марат смотрит на него. Нос разбит совершенно, на скулах кровоподтёки, губы опухли. Но даже в таком виде Андрей был просто совершенен. Марат хотел блевать от таких мыслей, ему хотелось прямо сейчас перерезать себе горло от этого, но и с такой же силой ему хотелось смотреть на Андрея, не отрываясь. В мыслях Суворов назвал себя жалким.       — Зачем ты пришился? — сипло спрашивает Марат выдыхая серый дым в воздух.       — Надоело чувствовать себя будто загнанным все время, — говоря чуть в нос, ответил Андрей.       — Я бы мог с этим помогать, — возражает Суворов.       — Почему тогда никогда не помогал?       Логичный вопрос. Марат не знает на него ответа.       — А потому что ты не просил, — шипит Суворов и даёт Андрею подзатыльник. Для этого он наклоняется чуть вперёд и на секунду замирает. Лицо Васильева так неумолимо близко, что стоит придвинуть ещё на сантиметр и они соприкоснутся носами.       — Ты в курсе, что у тебя кровь? — тихо произносит Марат. Он не знает, зачем это спрашивает, потому что очевидно, что Андрей знает об этом.       — В курсе, — шёпотом отвечает Васильев.       Время сужается от одного момента. Кажется, что даже пространство между ними становится гуще. Замерев, Марат чувствует лёгкий запах дешёвого шампуня и запекшейся крови. Да, именно так пахнет безумие.       И он не выдерживает. Наклоняется ближе, впечатывается своими губами в чужие. Целует рвано, дорвавшись. У него никого не было до Андрея, поэтому это так неумело, грубо, жестоко. Марат зализывает те самые раны, которые сам и оставил. Кусает в тех местах где ран ещё нет. Рычит в чужой рот и впивается ещё сильнее. Он будто голодающий, зависимый от наркотика и наконец получивший нужную дозу. Он будто борется с кем-то. Внезапно он чувствует, как Андрей начинает отвечать на поцелуй. И это срывает любые преграды. Голос в голове орёт, но эйфория от всего этого громче.       Наконец он отстраняется от Васильева. Банально потому что губы начали покалывать. Смотрит на Андрея круглыми от ужаса глазами и молчит.       На голову будто вылили таз обжигающе ледяной воды. То, что они сейчас делали не поддавалось никаким объяснениям. Абсолютно никаким. Внутри Марат весь сжался до маленького комочка. Вот сейчас Васильев встанет и пойдёт к старшим. Расскажет всему универсаму, что он, Суворов, пидор. И, о Боже, что будет потом?.. Но Васильев не двигается. Он не встаёт, не убегает, не кричит, и кажется, что даже не собирается махать кулаками. Он сидит и не двигается. Марат поднимается на ноги и просто смотрит на Андрея. Васильев сидит, ничего не говоря. Яркий свет фонаря освещает его бледное лицо, создавая блики. Марат думает о том, как он мог на это решиться. Заразить Андрея, чистого и пушистого Андрея этой ужасной болезнью. Подсадить ему это смертоносную опухоль. Собственными руками подвести к краю этой пропасти и потом столкнуть. На самое дно.       Они идут молча. На некотором расстоянии друг от друга. В голове пусто. Ноги уже по привычке бредут к дому Андрея. Не говоря ни слова, они стоят друг напротив друга. Марат думает. Тут уж ничего не скажешь. Он видит, что Андрей мнется. Хочет что-то сказать, но тут же проглатывает все слова, вместо этого Васильев хватается за рукав куртки Марата и дёргает, тянет на себя.       Суворов прикрывает глаза и позволяет заключить себя в объятия. И это так ужасно. Ужасно до разрыва костей, до самого скрежета. Он вдыхает родной запах и его буквально тошнит от того, что он сейчас делает. Хочется залезть под горячую воду и смыть с себя всю эту грязь. Ножом соскоблить эту гниль. Сердце бьётся часто-часто, и внутри всё прыгает и скачет. Он резко отталкивает Андрея от себя.       — Не трогай, блять, меня, — шипит Суворов, смотря в чужие испуганные глаза. Он смотрит и, кажется, умирает. Марат резко разворачивается и уходит. Прочь, прочь. Подальше отсюда. Куда угодно, где не будет этого всего.

***

      Серость дней затопила всё существование Марата. Они не разговаривали с Андреем уже, наверное, неделю. Сердце ëкало каждый раз, когда Суворов видел Васильева в школьном коридоре и на сборах универсама. Хотелось поговорить с ним, хотя говорить в общем-то было не о чем.       Совершенно случайно они столкнулись друг с другом в раздевалке. Было пусто, ведь уроки закончились уже как полчаса назад. Марат задержался в школе так надолго, потому что опять выслушивал очередной выговор Флюры Габдуловны. Что делал тут Андрей, было непонятно.       Даже не смотря на него, Суворов быстро одел куртку и хотел уже уйти, когда услышал:       — Стой! — голос у Андрея был глухой и низкий. Марат развернулся и посмотрел на него исподлобья. Внутри все кричало. — То, что было... — начал Васильев. Суворов не собирался мусолить эту тему.       — Не было ничего, — жестко отрезал Марат.       — Нет, погоди, — запротестовал Андрей. — Ты первый меня… — если он сейчас произнесет это ужасное слово, то Марат просто пойдет и спрыгнет с ближайшей крыши. — Поцеловал.       Разум сносит абсолютно. Потому что вот оно. Вот эта констатация факта. Дальше бежать некуда. Они на дне. Вместе.       Андрей делает шаг вперёд и накрывает своими губами губ Марата. Они почти вплотную прижимаются друг к другу, сбивчиво дыша и не совсем ясно мысля. Шатаясь, делают шаг назад, прячась в за вешалками. Марат до сих пор не согласен со всем, что происходит, но как же всë-таки хорошо. Андрей бормочет что-то прямо в губы Суворову, что-то о том, что ничего страшного, всё пройдёт. Конечно, ничего не пройдёт. Конечно, они оба знают это.       Они отходят друг от друга, чтобы наглотаться воздуха, а потом начинают все по новой. Это такое головокружение, такая эйфория, что кажется, будто сейчас все и вправду хорошо.       Марат прижимает к себе Андрея и старается ни о чëм не думать.       — А знаешь, — хрипло произносит, Васильев отстраняясь, — в универсаме много таких. Ну, как мы.       Мы. Это слово греет Марату душу, и отдаётся приятным теплом во всём теле.       — Я много чего подслушал за это время. Например, Зима и Турбо. Знал бы ты, что я увидел, когда зашёл вчера в качалку за забытой шапкой…. — продолжает бормотать Андрей. Марат усмехается про себя, думая о том, что между этими суперами и вправду можно отследить некую динамику. Он смотрит на пухлые губы Васильева и думает только об одном. Марат наклоняется вперёд, снова смазывает своими губами чужие. Растворяется в этом.       Всё, дальше бежать некуда. Они на дне. Но если Андрей и вправду что-то видел или слышал, то, возможно, на дне не так уж и плохо?