Серидзава наблюдал

Серидзава наблюдал. Ни в одном руководстве по успешной работе в каком-либо агентстве это делать не говорилось, а Серидзава все равно наблюдал за своим начальником внимательным и заторможенным от легкой нежности взглядом. Облегчало ли это отношения с неугомонным строптивым Рейгеном? Прибавляло ли лишний ноль в зарплате? Развивало? Учило чему-нибудь? Нет, а Серидзава все равно наблюдал. Карими глазами он следил за малейшим изменением в эмоциях карих глаз напротив. Немножко лопоухий, Серидзава сосредоточенно выслеживал перемену в тембре голоса Рейгена. Смотрел на его активную жестикуляцию, развитую мимику, резкие, артистичные выплески движений. Как он поправляет галстук на костюме, как судорожно прячет окурки своих сигарет от Моба, как тарабанит цепкими пальцами по клавиатуре гудящего ноутбука, как порой вальяжно раскидывается во все стороны, будто насытившийся бродячий кот с порванным ухом, стоит клиенту уйти, оставив после себя крупную денежку. Серидзава не чувствовал, что обязан будто бы хвататься за Рейгена, стоит ему появится в поле зрения; Серидзава хотел, Серидзава желал наблюдать из чувств глубочайших уважения, восхищения и благодарности, каким бы дураком Рейген ни раскрывался по мере их сближения. Нахождение поблизости друг с другом каждый день в небольшом офисе, особенно в безлюдные и спокойные дни, подстегивало Серидзаву смотреть… И узнавать безгранично-нелепую, но до чего же увлекательную душу Рейгена. — Вот ведь, — плюнул Рейген беззлобно, рассматривая из окна на задумчиво уходящего от агентства Шигео, — ты погляди… Он дорос до признания, Серидзава… Серидзава? Серидзава вздрогнул, засмотревшись на неожиданно помрачневшие движения Рейгена. Моб попросил у него совета, как признаться любимой девушке, но Рейген, как заметил Серидзава, и сам ничего не мыслил в романтике, хотя активно пытался показать обратное. В работе с Рейгеном Серидзава удивлялся все чаще и чаще тому, что они, между прочим, одного поля ягоды: что тот, что этот эксцентричен и толком не познал радости юности, что выливалось в неловкие и комичные ситуации. А иногда, как бы выразился Серидзава, немного печальные… — Да я… Задумался об этом просто немного… — прочистил горло Кацуя, улыбнувшись. — Грустно немножко, да? — Рейген понимающе улыбнулся в ответ. — Нам обоим под тридцатник, а мы только что осознали свою бесполезность в вопросе, в котором, по идее, должны были помочь школьнику… — Ну, мне вообще уже тридцать… — О… О-о-о, Серидзава, — Аратака неожиданно разочарованно закачал головой, — мы с тобою в полной заднице… Или только я? — столь же неожиданно он улыбнулся несколько ехидно. — Что, уже присмотрел себе девицу какую-нибудь из вечерней школы? Об этом задумался, да? — Нет, я… — Серидзава опустил голову. — Задумался о ваших словах, Рейген… — Ну, о моих мудрых наставлениях трудно не задуматься. — Нет же, — Кацуя почесал щеку. Он почувствовал, как Рейген недоуменно сверлит его взглядом. — Мне интересно… Почему вы так пессимистичны в любви? И так упрямо настроены, что настоящего вас никто не примет и не полюбит…? А-а… В смысле… — Уже настолько осмелел? Ты бы хоть раз выпил со мной для таких-то откровений, Серидзава… Рейген произнес это тоном несколько раздраженным, но Серидзава знал, когда Рейген раздражен, а когда — нет. Сейчас Аратака… Скорее разволновался, нежели озлобился. От непонимания, куда себя деть, он снова сел за рабочий стол, мышкой бездумно щелкая по главному экрану. Серидзава глубоко вздохнул, набираясь смелости будто бы, и продолжил: — Если у вас все же был негативный опыт, который мог на это повлиять… Я вас отлично понимаю! Э-э… Знаете, когда я играл в симулятор свиданий и решил вести себя так, как повел бы себя в обычной жизни, — Серидзава насупился, спрятав взгляд, — я вышел на концовки одиночки, и… Рейген рассмеялся. Но это был не тот смех, которому Кацуя внимал с огромным, но тихим рвением. Это был не тот смех, которым Рейген смеялся рядом с Мобом или обсуждая нелепых клиентов с Серидзавой. Серидзава не любил этот смех. Потому что смеясь им, Рейген заставлял себя смеяться в принципе. — Да не было у меня негативного опыта, — Аратака замахал рукой. — Ни девчонок не было, ни в симуляторы свиданий не играл. Когда влюблялся — уже не помню, да не так это важно. Просто один раз решил для себя, что все это чепуха, меня не достойная. — Вас не достойная или вы — ее…? Серидзава вжался в себя под пристальным взглядом Рейгена, но и своих глаз отвести от него не мог. Уголки светлых бровей Аратаки приблизились к переносице, их окружила куча мелких морщинок, как и затем поджатые от растерянности губы. Рейген не привык к вопросам о нем. Купаясь в своем тщеславии, обливаясь гордыней и затем вытираясь алчностью, Рейген не привык… Не привык, чтобы на него обращали внимание. — Серидзава, сомневаешься в моей уверенности в себе? Я уверен в себе целиком и полностью! Я уверен в своей настоящей личности и уверен, какого отношения она достойна. Ты не мозгоправ, чтобы мне сейчас нотации читать, ну-ка, прекращай… — А я в себе… Неуверен… — тихо ответил Кацуя. — Но меня настоящего все равно приняли. Мамочка, Шигео и вы, Рейген… Я был затворником двадцать лет, но каждый из вас принял эту мою часть. И вы принимаете Шигео, каким бы он ни был, хоть и отрицаете этого. А почему… Ваше настоящее лицо никто не сможет принять? — Ты его не знаешь, чтобы что-то об этом говорить. Я серьезно, Серидзава, — Аратака напряженно отвернулся, — хватит. Кацуя почувствовал, как на плечи Рейгена уселась тяжелая тревога, подкрепленная задумчивостью. Кацуя вовсе не хотел доводить Рейгена до этого состояния; Кацуя… Хотел поговорить, в чем-то убедить Рейгена, хотел… Показать свои чувства, взращенные за период этого тщательного наблюдения, осмотра за Аратакой. Хотел проявить благодарность за этот невероятный дар, поселившийся в самом сердце нежным кротким чувством, заставляющим всю душу трепетать при виде улыбки Аратаки. Каждый день Кацуя испытывал, как становится сильнее и лучше, стоит только прийти на работу в агентство, перекинуться взглядами с Рейгеном, поболтать с Шигео, неспешным шагом затем уйдя в вечернюю школу, сохраняя в голове эмоциональный и красноречивый голос начальника, мечтательно и умиротворенно, доверительно улыбаясь ему. Это было не чувством «вернуть долг». Кацуя хотел подарить Рейгену то, что Рейген подарил ему, взяв к себе на работу. Ведь когда любишь — это естественно отдавать искренность в ответ на искренность. — Я… Я думаю… — смущенно начал Серидзава приглушенно. — Ваше настоящее лицо — это нежный взгляд в сторону Шигео. Это жмурящиеся глаза и покрасневшие щеки, когда такояки оказываются слишком горячими. Это ваша улыбка гордости за себя, когда удается справиться с клиентом самостоятельно. Это фальшивая озлобленная гримаса, стоит только Экубо появиться в офисе. Это ваше наслаждение чаем, который заварил я. Это ваше честное беспокойство, когда Шигео о чем-то задумывается. Это ваш покой, когда вы смотрите вечером на закат из окна, хоть с нашей стороны его и не видно. Это ваше напускное безразличие, когда речь заходит про собак, как вы пытаетесь унять свою любовь к ним внутри себя. Это отвращение и страх от тараканов. Это ваша доброта, которая видна невооруженным взглядом. Это… — Серидзава, ты по мужикам, что ли? Глаза Серидзавы неожиданно покрылись пеленой, и ему стало жутко жарко, сердце забилось так, будто вот-вот пробьет грудину. Того не замечая, Кацуя покрылся глубокой пунцой, и повернувшийся к нему Рейген застыл, не смея двинуться. — Эй, серьезно, что ли?! — Аратака изумленно поднял уголки бровей. Он вновь спрятал лицо, опустив его. — Я… Я не знаю…! Я просто знаю, что вы достойны любви, в-вот я и… Рейген медленно встал и столь же медленно подошел к Кацуе, но он все равно не смог отреагировать достаточно быстро, попятившись и прижавшись к стене. А Рейген аккуратно прижался к его губам своими. Серидзава шокировано выдохнул Рейгену прямо в рот, и они нелепо стукнулись зубами, но Кацуя успел… Успел почувствовать. Мягкость искусанных бледных губ, остаток зеленого чая на них, еще теплого, еще сладкого, перебивающего ощущения любимых дешевых сигарет Рейгена с ментолом, которые особенно сильно не нравились Шигео о Кацуе. Он еще никогда не чувствовал чего-то настолько близкого и мягкого поблизости, тепло тела напротив успокаивало и доводило до мурашек, и, млея, Серидзава хотел бы еще, но Аратака отстранился, похлопав его по плечу, как любил это делать в качестве приободрения. — В средней школе, — тихо выразился Рейген, — я так же поцеловал девочку, которой думал, что нравлюсь… Оказывается, она проиграла в «камень-ножницы-бумага», а заданием было признаться мне. Я ее поцеловал, и она сказала мне, что еще никогда не испытывала ничего более отвратительного. Ну что, Серидзава, — Аратака черство поднял взгляд на Кацую, — все еще по мужикам? Но вместо отвращения и презрения увидел непристную нежность и взрывающуюся ласку в доверчивых глазах дрожащего Серидзавы, пытающегося спрятать в кулаках красные от смущения уши. Рейген обескураженно отошел от Кацуи, неверяще смотря на него. Аратака рвано вздохнул, его движения стали более резкими и торопливыми, он направился к выходу из офиса. — Уйти сегодня можешь раньше… Серидзава проводил Рейгена изучающим взглядом. Он почувствовал на самом себе, как стучало измученное одинокое сердце Аратаки. Разве можно… После нечто подобного…? Нет… Разве можно просто так бросить Рейгена Аратаку? Притронувшись к своим губам, Серидзава зажмурился, но вскоре распахнул глаза, набравшись решимости… Набравшись решимости и дальше наблюдать, покуда мир не прекратит питать жизнью людей, животных, растений и экстрасенсов.