More than friends

Уён не ревнует, просто его раздражает Донги, который пытается флиртовать с Саном и липнет к нему, трогает непозволительно часто, глупо смеется и улыбается. Уён не ревнует, но когда он слышит о том, что омега замерз и просит у Чхве толстовку, младший себя не контролирует, слова вырываются сами по себе из его рта: – Мне холодно, хён, – парень смотрит на альфу, даже для вида ежится. – Я же говорил тебе, чтобы ты оделся теплее, лисёнок, – Сан стягивает свою байку и отдает Уёну. Парень улыбается, благодарит и кидает взгляд на Донги, на лице которого читается недовольство. Уён не ревнует, но его убивает мысль о том, что рядом с Саном может находиться кто-то, кроме него. От чего он чувствует себя глупо. Они друзья, еще с момента рождения младшего. Их семьи дружат на протяжении долгих лет, поэтому ни для кого не было сюрпризом, что двое детишек сошлись. Уён тоже думал, что Чхве ему просто друг, только чем старше они становились, тем и чувства, которые испытывал омега, оказывались глубже и сложнее. Чон никогда не забудет истерику, которую учинил, узнав, что старший пошел гулять с каким-то омегой. Мальчик не понимал, почему он плачет, почему внутри так больно, но страх, что этот омега уведет его хёна, просто накрыл его с головой. Уён никого так не боялся потерять, как Сана. Чем взрослее они становились, тем сложнее было контролировать свою «не ревность». Вот и сейчас, находясь вместе с другим омегой, Чон не может с этим справиться. – Не хотите чего-нибудь выпить? Тут хорошая кофейня есть, – предлагает Чхве. На улице и правда похолодало к вечеру. Ему бы не хотелось, чтобы Уён простудился. – Сходишь за кофе? – Донги расплывается в улыбке. – А мы с Уёном тебя подождем. – Мне… – парень даже не успевает открыть рот. – Чай, я знаю, Ён-а, – старший улыбается и удаляется в сторону заведения, оставляя двух омег наедине. – И долго ты будешь его вот так ограничивать? Ни один омега в универе не может подойти к Сану из-за такой Горгоны, как ты, – недовольно фыркает тот, складывая руки на груди. – Я не виноват, что вы не нравитесь хёну. Его омега должен быть самым лучшим, а вы… не дотягиваете. – Ты кто вообще такой, чтобы решать, какой омега ему нужен? – Я его друг. – Именно, Чон Уён, ты его друг, а ведешь себя как его ревнивый омега, – Донги усмехается. – А ведь вы не пара даже. Все знают, что ты в него влюблен, поэтому и не подпускаешь никого. А ты не думал, почему он до сих пор не предложил тебе встречаться? Потому что не видит в тебе свою пару. С тобой круто, наверное, обсудить все на свете, но ты для него пустое место, если дело касается романтики и любви. Он носится с тобой, потому что ты для него как младший брат. Отпусти ты уже его. – Бред, – все, что может выдать Уён, потому что чужие слова бьют прямо по больному месту, проходятся по всем его ранам, сдирают корочку, заставляя их кровоточить. Омега все это прекрасно знает, поэтому чувствует себя еще более отвратительно. Он кусает щеку изнутри, чтобы не расплакаться прямо сейчас. Ему не стыдно перед Донги, ему будет стыдно перед старшим, потому что причину своих слез он объяснить не сможет. – Если бред, то позволь ему самому выбрать, с кем встречаться. Уён ничего не отвечает. Донги ведь прав. Парень просто использует привязанность старшего и манипулирует им, не позволяя подпустить никого ближе. Но что ему делать, если он задыхается от мысли, что Сану может нравиться кто-то другой? Что делать, если внутри начинает болеть так сильно, что хочется кричать? Уён думал над тем, чтобы признаться, рассказать о своих чувствах, но его пугает не страх быть отвергнутым, его пугает то, что Сан перестанет с ним общаться, что просто уйдет из его жизни и оставит совсем одного. Чон не выдержит это. – Ён-а? Все в порядке? – старший обеспокоенно смотрит на ушедшего в себя омегу. – Я устал… Пожалуй, пойду домой. Погуляйте без меня, – он пытается выдавить из себя улыбку, но выходит очень криво. – У нас с тобой в планах был просмотр твоего любимого аниме, поэтому можем просто пойти ко мне. Прости, Донги, ты милый парень, но у нас ничего не выйдет. Я ведь понимаю, почему ты напросился гулять, хотя это и было под предлогом проекта, – спокойно отвечает старший. Этот омега действительно его не интересовал, потому что его сердце принадлежало красноволосому юноше, который стоял в его байке, пытаясь скрыть свою радость от услышанных слов. – Оу, ну… спасибо за честность и кофе, тогда я пойду, – голос был явно разочарованный. – Хорошего вечера. – И тебе, – Сан кивает, а после берет ладонь омеги в свою. – Совсем замерз. – Неправда! Просто знаешь, не все такие обогреватели, как ты, – хихикает Уён, чувствуя, как внутри него разливается тепло. Сан выбрал его, снова. Возможно, его мысли слишком эгоистичны, но так было всегда. Альфа всегда к нему прислушивался, готов был не пойти на самую шумную и крутую тусовку их университета, если Чон не хотел, постоянно обедал с ним, ждал после пар. Младший уже не думает о мелочах, по типу одолжить куртку, если холодно или запомнить любимый напиток. Нет, у них была отдельная жизнь друг от друга, встреча с другими друзьями, однако… Уён и правда чувствовал себя особенным, потому что, не смотря на то, что Сан сам по себе был добрым и отзывчивым, только омега имел карт-бланш на «дружескую» вседозволенность. – Хён… какие омеги тебе нравятся? Почему ты отшил Донги? Он ведь… красивый, еще и черлидер, – омега не знает, для чего спрашивает. – Я никогда не задумывался, если быть откровенным. Мы ведь влюбляемся просто так, Ён-и, без особых на то причин, – он сильнее чужую ладошку сжимает. – В какой-то момент ты понимаешь, что тебе тяжело начинать день без любимой улыбки или такого необходимого «доброе утро», что тебе важно видеть своего любимого, чувствовать его рядом и знать, что у него все хорошо. Когда ты любишь, то тебе нравится в человеке все: его достоинства и его недостатки. Ты любишь всякие мелочи, например то, как очаровательно дуются его губки или то, как он кусает кончик карандаша, если на чем-то сосредоточен. Ты любишь его упрямство, капризность, ревность. Ты просто принимаешь человека таким, каким он есть. – Говоришь так, словно уже был влюблён, хён, хотя я ни разу тебя не видел с другими омегами. Дорам пересмотрел что ли? – смеется Чон, глядя вперед. – Да, – говорит он вслух. – «Влюблен в тебя, Уён», – остается не озвученным.

***

Вечер выдается восхитительным. Перед ними менажница, заполненная различными снеками, большая тарелка карамельного попкорна, они смотрят последний сезон «Атаки титанов», изредка прерываясь на дискуссии и обсуждения, хотя, если быть точнее, говорит в основном Уён, пока Чхве завороженно смотрит на то, как в чужих глазах горит огонь. Сколько Чхве себя помнит, столько времени он любил Уёна. Пусть в самом начале эта была дружба, которая со временем переросла во влюбленность. Сан боялся своих чувств, поэтому пробовал гулять с другими омегами, правда те не вызывали в нем никаких чувств, казались надоедливыми. Он помнит, как Уён обижался и плакал, поэтому пообещал себе, что больше никогда не заставит плакать своего друга. Но страх никуда не пропал. Старший не хотел, чтобы другие альфы на Чона смотрели, бесился, когда видел чужие валентинки или когда младший мило улыбался кому-то кроме него. Он помнит, как помял ящик, когда какой-то альфа просто взял и поцеловал его «друга», но ничего не мог сделать, потому что друзья ревновать не могут. Потому что он не может просто взять и заявить то, что Чон Уён принадлежит ему. Сан никогда не думал о том, что может нравится младшему. Нет, чужую ревность он видел, только почему-то всегда думал, что она дружеская, что Уён просто не хочет делить его с кем-то другим. Омега был для него недосягаемым идеалом, ангелом красоты неземной, с самым очаровательным смехом в мире и улыбкой, появление которой делало его день лучше. А чужие объятья грели его лучше любой куртки в мороз. Он любил в Уёне все: его карамельную кожу, мягкие волосы, которые сейчас горели красным огнем, пухлые губы, которые казались какими-то плюшевыми, очаровательные родинки, каждую из которых хотелось поцеловать, лисьи глазки, его яркую улыбку, звонкий и искренний смех, его умение открываться миру и любить его. Любил его маленькие ладони, что так правильно смотрелись в его, обожал то, каким крохотным младший всегда был в его объятьях. Чхве даже любил его эгьё, которое многие считали дурацким и стыдили младшего при любом удобном случае. Любил сладкий запах печенья с шоколадной крошкой, что вечно исходил от омеги. Сан любил Уёна за все то, что было в младшем. И с каждым днём держать внутри все это становилось все сложнее. – Хён, ты меня слушаешь? – М? – Я говорил о том, как сильно люблю Леви и мне грустно, что ему пришлось пережить столько всего, дабы выполнить клятву, данную Эрвину, – опять. Опять Уён дует свои губы, отводит взгляд в сторону, а Сан распадается на миллионы частей. – Прости, лисёнок, я устал немного, – ему срочно надо остыть, потому что либо в комнате стало душно, либо у него уже совсем едет крыша. – Ладно, прощаю, день и правда выматывающий. Мои вещи на месте? – Да, где лежат мои футболки ты тоже знаешь, – парень встает с кровати и, взяв нужную одежду, идет ванную комнату. Уён убирает снэки, моет на кухне кружки и свое лицо, потому что щеки горят невероятно. Этот вечер почему-то внутри него ощущается иначе. Атмосфера словно… более интимная. Нет, он часто сидел у старшего на руках, обнимался, но сегодня касания казались горячее, дыхание заставляло покрываться его тело мурашками, а лицо пылало, благо из-за отсутствия света в комнате этого не было видно. Когда он возвращается, то действует по обычной схеме: берет чистые полотенца, свои пижамные шорты и белье, а также одалживает одну из огромных футболок Сана. Радовало, что в квартире старшего было два санузла. К его удивлению, когда он после душа возвращается, спальня все еще пустует. Уён же ныряет под одеяло и ждёт. Сан появляется, а омега не дышит. Мокрые волосы прилипли ко лбу, капельки воды стекают по подтянутому телу, словно на зло очерчивая кубики пресса. Нет, это не первый раз, когда альфа предстает перед ним в таком виде, но это каждый раз выглядит слишком возбуждающе. Чон запоминает каждую деталь, чтобы после воспроизводить это в своих фантазиях. – Что хочешь на завтрак? – интересуется старший, пока укладывается рядом с омегой. – Вафли с шоколадным сиропом. – Хорошо, – свет на тумбочке гаснет. – Доброй ночи, лисёнок. – Спи сладко, хён.

***

Часы показывают начало второго часа ночи. Однако Уён все никак не может уснуть, кусает свои губы, ерзает, желая найти более удобное положение. Да и о каком сне может быть речь, когда за твоей спиной буквально спит тот, кого ты видишь во всех своих снах: как и обычных, которые заканчиваются свадьбой, так и тех, где он берет тебя во всех позах и на всех поверхностях. Нет, конечно, они спят вместе не в первый раз, но впервые младший ничего не может поделать со своим возбуждением. Он уже и овечек считал, и весь репертуар Арианы Гранде спел, и самые постыдные поступки с детства вспомнил, но ничего не помогало. – Черт, – тихо шипит омега, сжимая свои бедра. Его возбуждение совсем не проходит, хотя оно и не удивительно. Вся комната была пропитана альфой, а голове все еще была свежая картинка чужого мокрого подтянутого тела, по которому стекали капельки воды, словно нарочно дразня. Уён готов в голос скулить от того, как внизу все пульсирует. Возможно, он делает глупость, но рука сама тянется к промежности. Он проводит пальчиком между сжатыми половыми губами, чувствует собственную смазку. Как же грязно младший себя сейчас чувствует, но по крови разносится адреналин, отключая последние предохранители. Его уши горят от стыда, но он продолжает поглаживать себя, задевая и так чувствительный клитор. Он не замечает, как откидывает голову назад, а его дыхание учащается. Однако не только Чон не мог найти покой. Потому что в голове у Сана то и дело возникал образ Уёна в его футболке, что была определенно большой, красивые ключицы, на которых безумно хотелось оставить следы собственных зубов, мягкие бедра, которые сжать хотелось невероятно, а после оказаться между них, маленькие пальчики, которые так правильно смотрелись бы на его спине, оставляя после себя красные следы или сжимали его волосы, пока Чхве самозабвенно доставлял бы удовольствие своему омеге. Сан готов волком выть от того, как с каждым днём сдерживать себя и свои желания тяжелее. Из мыслей его вытягивает тяжелое дыхание младшего. Доходит до него не сразу. Нет, ему кажется, определенно точно, потому что не может ведь Уён прямо сейчас за его спиной доставлять себе удовольствие, верно? Или может, потому что феромон щекочет его ноздри, а Зверь внутри просится наружу. Сан осторожно поворачивается, смотрит на чужой затылок, на то, как приподнимается одеяло и не понимает, что должен делать. Но Уён решает все за него, потому что с его губ слетает тихое: «Сан-а», а у старшего слетают все тормоза. – Что такое, Ён-а? – парень прижимается ближе, укладывает ладонь на чужую талию, поглаживает, прикусывает мочку уха. – Что? – младший не сразу понимает, что его застукали. Он весь сжимается, думает над тем, что сказать. – Почему остановился? – альфа ладонью спускается к бедру, сжимает то, а после нежно поглаживает. – Кажется, пару минут назад тебя не особо волновало, что я рядом, верно? Я и не думал, что ты такой несдержанный, лисёнок. Что же тебя так сильно возбудило? Расскажешь? – Я... Х-хён... – омега прикрывает глаза. Он и правда чувствует себя грязным, но черт, ему скулить хочется от того, как горячий язык его чувствительного ушка касается, как зубы на мочке смыкаются. – Хён... – омега чуть ли не всхлипывает. Он не слышит в голосе старшего отвращения. Да и по его действиям понятно, что, кажется, не один Уён тут возбужден. – Ты хён. Твой запах, твоё тело, хён. Всё в тебе. Твои руки, которые я хотел бы ощутить на своём теле, твои бедра, которые я хочу объездить. Господи, твоя дурацкая татуировка, которой я хочу коснуться. Твои длинные пальцы, от которых, я уверен, я кончу просто во время проникновения. Все в тебе, хён, меня возбуждает до такой степени, что мне и течка не нужна, чтобы в Ниагарский водопад превратиться, – как на духу выпаливает младший, понимая, что нет уже никакого смысла что-либо скрывать. Либо пан, либо пропал. От такого откровения Сан даже на мгновение теряется. Ему ведь все это время казалось совершенно наоборот. Господи, какие они все-таки глупые, ведь давно уже могли бы закончить играть в друзей и, наконец-то, стать парой. – Знаешь, я ведь и подумать не мог, что эти очаровательные губки могут говорить столь откровенные вещи, – старший оставляет легкие поцелуи на чужой шее, пока стягивает одеяло. – Мне ведь думалось, что ты не видишь во мне кого-то, кроме друга, а тут оказывается, что лисёнок уже давно думает о всяком развратном. – Не говори так… Я… – омега пытается прикрыть свое лицо, но альфа не дает. Он нависает над ним, прижимая чужие руки по бокам от головы, а коленом раздвигает сжатые бедра. – Смотри на меня, Ён-а, – низко, хрипло и строго. Младший лишь хнычет, потому что его просто с ума сводит чужой голос, которому хочется подчиняться. Омега чувствует, как его киска сжимается, а бедра мелко подрагивают. Уён смотрит в чужие глаза, а там тьма, на дне которой черти играют, костры палят, в которых омега будет сам гореть. Сан больше себя не сдерживает. Он касается столь желанных губ. Сначала осторожно, словно боится напугать своим напором, пробует, нежно языком проходит, а после, почувствовав, как омега его обнимает, углубляет поцелуй, уже чужой рот исследует, пока свободной рукой под футболку пролазит. Кожа у младшего мягкая, Чхве уверен, что на вкус она будет как карамель. Чувствует дрожь под пальцами, ведет выше, касается уже твердого соска, слышит, как Уён в поцелуй мычит. – Ужасно сильно хочу тебя съесть, Ён-а, – старший спускается ниже, к шее, целует, оставляет после себя следы, что родителям завтра на утро будет стыдно показаться. – Ты можешь это сделать… пожалуйста… – Я тебя никогда не отпущу. Он отстраняется, смотрит на омегу. Грудь младшего тяжело вздымается, губы приоткрыты и распухли от поцелуев, длинные ресницы подрагивают, а в глазах читается нескрываемое желание. Старший стягивает шорты, замечая на тех влажное пятно, а после переводит взгляд на ткань нижнего белья. – Ты устроил такой беспорядок, лисёнок, – усмехается старший, прокладывая дорожку поцелуев от груди к лобку. – Но хён позаботится о тебе, сделает тебя чистым. – Не… говори такие вещи… это слишком… – пищит Чон, не зная, куда деть себя и свое смущение. Хотя поздно заделываться в монашки, после того, что он сделал и сказал. – А ласкать себя зная, что я могу проснуться в любой момент не «слишком»? – альфа ухмыляется, а после губами кожи бедра касается, ведет мокрую дорожку до коленки, кусает несколько раз, заставляя младшего громко простонать. Однако терпения на прелюдию остается не так много, потому что его так и манит чужой «цветочек». Сан целует лобок, а после проводит языком по ткани нижнего белья, заставляя омегу сжать бедра. – Даже сейчас ощущаю то, какой ты сладкий, лисёнок. – Х-хён… – нет, Уён определенно точно сегодня просто задохнется от смущения, потому что мало того, что чужой язык говорит грязные вещи, так прямо сейчас старший стягивает с него трусики, оставляя его абсолютно открытым и лишенным какой-либо защиты. – Что такое? – парень даже замирает на секунду, рассматривая чужую румяную вагину, блестящую от природной смазки, чуть опухшие внутренние очаровательно розовые губки и налитый кровью клитор. – Ты просто везде невероятный, Ён-а. – Заткнись! – пищит младший, пытаясь закрыть свое лицо руками. И Сан правда замолкает, находя своему языку другое применение. Он жадно припадает к чужой киске, лижет широко, собирая языком смазку. Уён же хватается пальчиками за подушку, а с губ слетает высокий стон. Нет, правда слишком. Старший дразнит дырочку, то и дело вгоняя в нее кончик языка, пока его нос упирается в горошинку клитора. Кажется, младший и правда не шутил, когда сравнивал себя с водопадом, потому что по подбородку Чхве во всю стекает смазка, он просто захлебывается в соках младшего. Чем сильнее нарастает возбуждение, тем более требовательным омега становится. Его пальцы сжимают чужие волосы, бедра вскидываются вверх, задавая свой собственный темп. Старший его не щадит, накрывает губами чувствительный бугорок, всасывает его, заставляя Уёна просто жалобно скулить. – Сан-а… хён, я… не о… останавливайся… – стонет омега, чувствуя, что оргазм уже слишком близко. А у альфы внизу узел лишь сильнее скручивается, потому что его имя звучит так правильно с чужих губ. Он сильнее вжимается в сладкую вагину младшего, продолжая ласкать клитор. Уён вскрикивает, сжимая чужие волосы слишком сильно. Он кончает прямо на язык альфы. Чхве отстраняется, смотрит на свою работу с довольной ухмылкой, облизывается, заставляя вновь тихому скулежу сорваться с чужих губ. Чон тяжело дышит, находится в послеоргазменной неге, смотрит на чужое красное и мокрое от смазки лицо и пытается опять прикрыть лицо. – Боюсь, теперь никакая сладость в мире не сможет мне понравится, лисёнок, – он наклоняется, разводит чужие ладошки и целует слишком грязно и пошло, позволяет омеге ощутить свой собственный вкус. – Я все еще голоден, лисёнок. Старший вновь впивается в чужие губы, пока аккуратно вводит в Уёна палец. Как бы ему возбуждение в голову не било, но навредить омеге последнее, чего ему бы хотелось. Он знает, что первый у Чона, поэтому и хочет сделать все максимально приятно для них обоих, потому что Уён тот, кто ему предназначен, тот, кого выбрал его внутренний Зверь. Омега чувствует, как на него накатывает новая волна возбуждения. Он хватается за чужие плечи, позволяет старшему себя подготавливать, оставлять следы, что завтра расцветут красивыми цветами на его теле. Однако Уёну тоже хочется. Чон тянется в чужой шее, оставляет на той поцелуи, легонько покусывает, чем вызывает чужой рык. Ему тоже необходимо заявить свои права, показать, что Чхве Сан ему принадлежит, что больше никто не может смотреть на него. Когда омега уже свободно принимает четыре пальца, старший вытаскивает те с характерным хлюпающим звуком, наблюдает за тем, как мышцы сокращаются вокруг пустоты и ухмыляется. – Хён, пожалуйста… – хнычет омега, лишенный приближающейся новой волны оргазма. Ему мало. – Какой нетерпеливый, лисёнок, – старший достает презерватив, открывает его и раскатывает по стоящему члену. Он смотрит на омегу, убеждается, что страха не видит и устраивается между разведенных ног. – Не молчи, если будет больно, хорошо? – Не буду… Сан входит плавно, внимательно следит за эмоциями на чужом лице, поглаживает чужие бедра, словно успокоить пытается. Он громко стонет, стоит ему оказаться полностью внутри омеги. Так тесно и горячо. Чхве наклоняется, оставляет легкие поцелуи на любимом лице, а свободной рукой переплетает их пальцы. Омега чувствует, как внутри все распирает, но боли нет. Он расслабляется, сильнее чужую ладонь сжимает. Когда дискомфорт уходит, парень сам дергает бедрами, желая получить больше стимуляции. Сан ловит чужое движение и, закинув щиколотки младшего себе на поясницу, начинает двигаться сначала плавно и медленно, все еще боясь навредить, только Уёна это не устраивает. Он требовательно просит быстрее, сам лично Зверя старшего с поводка освобождает, лично в его лапы идет, полностью доверяет. Спальня заполняется звуками шлепков и стонов. Омега свой голос срывает, что-то неразборчивое шепчет, сильнее прогибается, желая старшего глубже в себе ощутить. Кажется, Сан ему сейчас весь мир заменил. Омега дышит им, только в его руках существует, только сейчас жизнь на вкус пробует. Он тянется к чужим губам, мычит прямо с них, когда старший чувствительные точки внутри него задевает. Младшему до одурения, до ярких бликов перед глазами хорошо. Чхве его трахает и в киску, которая с каждым толчком все громче и громче хлюпать начинает, и в рот, с которого слюна вытекает. Стенки влагалища начинают сжиматься вокруг чужого члена, а сам лишь сильнее выгибается, желая создать столь необходимое трение. Уён понимает, что он находится на грани, потому что все возбуждение стекается в его промежности. Сан тоже чувствует, что близко. Он спускается ладонью к чувствительному клитору младшего, начинает круговыми движениями его стимулировать. – Хён… – ногти сильнее в широкую спину впиваются, а глаза младшего просто закатываются в накрывшем его удовольствии. Киска брызгает вокруг члена старшего, а каждую клеточку тела пронизывает электрических заряд райского удовольствия. Стоны омеги переходят в тихое хныканье, потому что он все еще чувствует, как Сан внутри него двигается, гонится за своим удовольствием. Чхве не выдерживает долго. Он утыкается в чужое плечо, сжимает зубами подушку и кончает. В комнате становится тихо, лишь тяжелое дыхание двух влюбленных нарушает эту минуту спокойствия. Сан выходит, смотрит на то, как из Уёна вытекает смазка, как его вагина приобрела яркий оттенок, какой опухшей она выглядит. – Как ты, лисёнок? – он убирает прядки волос с чужого лица, целует прикрытые веки. Старший укладывается рядом, прижимает к себе младшего. – Хорошо… даже слишком… словно сон… – омега утыкается в чужую грудь носиком, слушает, как бьется чужое сердце. Это ведь из-за него, верно? – Что будет дальше? – Не думаю, что, между нами, что-то изменится, кроме того, что ты теперь мой омега, Чон Уён, – Сан оставляет поцелуй на красной макушке, улыбается, когда видит, как на чужом лице улыбка расцветает. – Я люблю тебя, лисёнок. – И я, хён, очень сильно люблю тебя.