Дождь — это всегда хорошо

      В голове у Синдзи шумит дождь, он слышит, как сотни капель разбиваются об металлические листы крыши, куборем скатываясь вниз, соединяются с сотнями других капель, прежде чем с тихим всплеском отразиться на гладкой глади образовавшегося маленького моря десятками неровных кружков. Дождь — это плач богов, чьи сердца переполнены грустью и состраданием, если, конечно, боги умеет плакать. Если, конечно, боги вообще есть. Вслед за дождем в Токио приходит ветер, приносящий с собой холод и грусть. Дождь и ветер — это всегда грустно и холодно, особенно когда внутри тебя пустота, особенно, когда ты слышишь звон разрушенной колокольни, когда вокруг совсем ничего нет. Синдзи слышит, как и слышит, с какой яростью барабанит дождь по железной крыше.       Дождь — это хорошо, потому что боги все знают.       Синдзи, словно открытая книга, а боги, наверное, просто-напросто не умеют читать.       Холодные капли скатываются по мокрым волосам, впитываясь в кожу, разъедая ее, словно кислота, чтобы проникнуть немного глубже — в самую глубину души, теплющейся под кожей приятным внутренним теплом. Хочется разодрать грудь руками с металлическим шумом, с которым Ангелы во сне Синдзи разрывают его Еву. Во сне всегда идет дождь и всегда бешено, разрываясь от мощного звука, звонит колокол. Незнакомое ощущение внутри его тела легкое, как забытые сны, но снаружи очень холодно и печально, как сны, которые помнишь. Это заставляет Синдзи чувствовать себя живым, мокрым до нитки человеком, когда он открывает глаза, вдыхая полной грудью насыщенный озоном воздух.       Возле него, облокотившись спиной о железную балку, обдающую холодом, молчаливой стеной стоит Каору, и в глубине души Синдзи рад, что тот сейчас находится рядом с ним. Волосы Каору прибиты к голове дождем, заметно потемнели, и на секунду Синдзи становится очень стыдно. Каору слегка поворачивает голову в сторону чужого лица, улыбаясь, и, кажется, из-за этой улыбки тепло солнца разлилось по Токио. Свет освещает одну эту прекрасную половину, играя на бархатном лице маленькими кристаллами дождевых капель. Синдзи находит это очень красивым, сам Каору по мнению Синдзи очень красивый, красивее цветка цветущей сакуры и нежнее персикового плода. Каору что-то шепчет Синдзи, но тот совсем ничего не слышит: ровные шуми постепенно становятся одним сплошным гулом, а потом наступает полнейшая тишина.       Когда наступает тишина, отступают мысли — и это очень хорошо, потому что теперь ничто не сможет помешать Синдзи просто смотреть в сереющую даль с золотыми проблесками солнечных лучей и на улыбающееся лицо Каору, который теперь тоже просто смотрит, бросив попытки достучаться до стремительно пустующего сознания мальчишки. В глазах Каору совсем ничего не видно, будто глубокие тени изнаночной стороны вселенной в них поселились, бушуя в них штормом на море, Синдзи любит море и солнце, любит Каору, любит тонуть в черном бушующем море, падая в бесконечность холодной чёрной бездны — и это даже не космос — просто изнанка всего хорошего, это обратная сторона вырезанного из бумаги жёлтого солнца, когда наступает затмение.       Когда постоянно падаешь вниз, постепенно привыкаешь к холоду и невесомости — Синдзи привыкнуть не может, каждый раз его едва заметно трясет, потому что глаза Каору — это не просто море, это чёрная дыра в пространстве космоса, где совсем ничего нет. Глаза Каору — это просто тьма, Синдзи боится темноты. Наверное, страх — это первое его чувство, теплыми руками обнимающее все тело. Каору нравится наблюдать за меняющимся спектром эмоций на лице Синдзи, это всегда выглядит забавно и глупо.       Глупый Синдзи. Глупый Каору. Забавный дождь мерно барабанит по крыше с характерным металлическим звуком — это самое стабильное, предсказуемое и утешающее; забавный ветер уносит их куда-то высоко, на несколько километров над уровнем бушующего моря, свистит в ушах и целует виски ледяными касаниями. Наверное, поэтому Синдзи ненавидит дождь, потому что дождь — это всегда печально и холодно. Каору знает, насколько тяжело ему просто стоять рядом и смотреть на переливающуюся под солнечным светом золотеющую вдали маковку колокольни. Каору просто рад, что они вдвоем промокшие до нитки, как крысы, просто стоят рядом и молчат. Молчание — это всегда хорошо, молчание несет на себе спокойствие, спокойствие — это намного лучше. Рядом с Каору Синдзи чувствует спокойствие, поэтому Синдзи его любит.       Синдзи неловко просовывает свою ладонь в чужую руку, и между сплетенными в крепкий замок пальцами становится очень тепло и влажно, потому что он слишком сильно волнуется, и волнение волнами раскатывается по всему его телу. Каору не противна эта особенность синдзиного тела, он просто сжимает крепко его ладонь, потому что Синдзи на самом деле очень милый, и влажные от волнения вперемешку со страхом руки — это тоже мило. Он улыбается одними уголками губ, и чернота постепенно исчезает из его взгляда, шторм внутри него постепенно успокаивается, а в ушах шумит дождь — второе по степени приятности ощущение, которое он испытывал. Каору просто любит дождь. Он прикрывает глаза, оказываясь мысленно где-то там, чуть дальше, где железные листы крыши уже не в силах закрыть его от ливня, чувствует, как капли стекают по его телу и как рубашка стремительно мокнет. Капля огибает его подбородок, стекает по вытянутой шее, скрываясь за воротом рубашки — это очень щекотно и забавно. Каору просто чувствует, что так оно должно быть, а Синдзи просто чувствует себя виноватым, потому что Каору тоже мокрый.       Иногда чувств внутри Синдзи становится так много, что они переплетаются между собой, отразуя клубок и тогда становится страшно. Самое страшное, что это чувство неопределённости и нецелостности никак нельзя выразить словами и преобразить в настоящую целостную мысль. Синдзи не любит все ненастоящее, нецелостное и неопределенное. В такие моменты синдзи просто падает, а тепло чужой ладони, сжимающей его собственную, служит точкой опоры в бесконечном полете. Синдзи ненавидит себя за то, что заставляет Каору падать вместе с собой, не позволяя тому отделиться. Каору просто рад, что Синдзи ему доверяет. В своем мысленном бесконечном падении они не говорят ни слова, и молчание можно считать второй точкой опоры, не такой надежной, как рука Каору, но Синдзи просто рад, что что-то заставляет его твердо стоять на ногах.       — Ветер слабеет, значит скоро закончится дождь. — Говорит Каору и как он похож на Синдзи с прилипшими к вискам волосами. Синдзи смотрит на него и думает, что в чужих глазах вот-вот увидит собственное отражение. лицо напротив него улыбается, скрываясь за белыми солнечными лучами, очень красиво и спокойно. Синдзи любит моменты, когда Каору просто говорит. Дождь действительно кончается. Тишина внутри его головы вибрирует, пропуская только чужой голос, Синдзи отчетливо слышит этот шёпот, но понять никак не может, что Каору чувствует.       Дождь — это плач богов, так может каору просто бог, который ничего не чувствует? Боги не будут плакать, если ничего не чувствуют.       Синдзи уверен, что это так.              — Я не люблю дождь, поскорее бы он прекратился, — отвечает Синдзи, — я слышу его шум и звон колокола постоянно. Мне не нравится дождь, потому что из-за него я плохо слышу тебя.       — О чем ты говоришь, Синдзи? Колокольня давно разрушена.       — Правда? Значит мне просто кажется. Я слышу звон целый день, интересно почему они так долго звонят… Это звучит очень грустно и одиноко, так дождь разбивается о крышу.       — Это всегда очень грустно и одиноко, — отвечает Каору. Он находится так близко, что Синдзи правда начинает видеть контуры своего лица в черных зрачках. — Звон колокола — это всегда тревожно. Особенно, если колокольня разрушена.       Синдзи смотрит туда, прямо внутрь, на собственный силуэт и больше во взгляде совсем ничего нет. Значит Каору не слышит тишину. Каору совсем ему не верит.       — Я не сумасшедший.       — Я знаю. Однажды я тоже его слышал. Колокол всегда звонит по кому-то, Синдзи. никогда не спрашивай, по ком звонит колокол, возможно, он звонит по тебе.       — Прости, Каору, наверное, дождь и вправду сводит меня с ума.       — Ты не любишь дождь, — говорит он очевидную вещь.       — Да, ты прав.       Дождь перестаёт так интенсивно барабанить по крыше, на маленьких озерцах луж мелкими кругами проявляется начавшаяся морось. Когда заканчивается дождь, всегда становится свежо и светло. Синдзи любит запах земли после дождя, пробивающий легкие свежестью. Каору выходит на открытый свет, смеется, подставляя лицо прямым солнечным лучам, на ресницах играют образовавшиеся капельки мороси разноцветными драгоценными камнями. Синдзи с усилием трет глаза вплоть до того момента, пока перед ними не начинают плыть красные пятна, чтобы избавиться от этого визуального эффекта. Ничего не меняется, и он, пользуясь моментом, просто всматривается в расслабленное лицо Каору.       Это красиво.       Чертовски.       Синдзи рад, что может просто смотреть на Каору, разговаривать с ним и так по-детски невинно брать его за руку. Рядом с ним всегда спокойно. Иногда Синдзи рад бесконечному падению, потому что рядом с ним всегда будет Каору, держащий его за руку.       Некоторые японцы говорят, что дождь — символ перерождения. Синдзи думает, что это чертовски глупо.       — Смотри, Синдзи, дождь заканчивается. Когда заканчивается дождь, на небе обязательно появляется радуга. Радуга — это всегда красиво.       — Хочу посмотреть на радугу, — мечтательно тянет Синдзи, как будто никогда в жизни не видел радугу.       — Пойдем. — Зовёт Каору, бесцеремонно взяв Синдзи за руку. Тянет его в сторону высокого холма, где с их положения, если поднять голову вверх, совсем не будет видно неба. Бубнит себе под нос, что Синдзи обязательно понравиться, что радуга — это очень красиво, особенно сейчас, на сереющем небе, особенно, если она раскинется над рекой. Синдзи вдруг понял, что правда никогда не видел настоящей радуги. Помнит, что ее показывали по телевизору на какой-то образовательной передаче, на детских рисунках других и фотографиях в интернете, а сам либо правда никогда не видел, либо просто не смотрел. Или забыл, как это обычно бывает с детьми.       Но Каору обязательно покажет ему радугу, он обещал.       Обещания нужно держать и Синдзи знает, что Каору не соврет.       — Нужно подняться еще выше, — шипить сквозь зубы Каору. Его волосы уже начали принимать привычную укладку и слегла распушились. Синдзи только не может понять, вспотел ли Каору или это просто рубашка после дождя еще не высохла. — Чертова дорога, — прикрикнул он, спотыкаясь на очередной кочке. Шнурки безвольными змеями тащатся вслед за ним, норовясь забиться под подошву другого ботинка. Сам Каору заметно устал: стал ворчать больше обычного и идти вверх по склону холма медленнее. — Все размыло после дождя и теперь идти тяжело.       Синдзи молча кивает, хотя совсем не чувствует усталости. Смотрит в напряженную спину мальчишки, потом поднимает взгляд, смотря, как же красиво солнце играет в чужих волосах. Кажется, что все ровно так, как должно быть. все в облике Каору чертовски правильное, словно с любовью вылепленная мастером глиненная фигурка. Рядом с ним Синдзи выглядит несуразным, кривым и грубо вырезанным из деревянного полена, словно страшная деревянная кукла.       Солнце несчадно слепит глаза, но Синдзи просто не в состоянии отвести взгляд от идущего впереди, прямо на встречу теплому свету, Каору. Они останавливаются на самой вершине, где ветер ласково касается их одежды и волос, обдувая и высушивая. Становится, тепло.       — Подними голову, синдзи. Ты увидишь чудо.       Он правда поднимает голову, но в первые несколько секунд совсем ничего не видит — слишком ярко. Все вокруг зеленое, голубое, и желтое, как зелёная, трава холиа, голубое небо и бьющаяся под ногами река, и желтое-желтое солнце. Мороси почти не видно, но Синдзи лицом чувствует, как собираются на нем капли. Если повернуть голову чуть налево, где Каору стоит, вытирая вспотевший лоб рукавом рубашки, то можно заметить, разноцветный кусок полудуги радуги. Ее закрывают покусанные деревьями облака, и сама она кажется слегка надкушенной ими же. Глаза широко раскрываются и Синдзи понимает, что это и в правду очень красиво, но не красивее Каору.       Ничего не свете не может быть красивее Каору.       — Знаешь, Синдзи, я очень устал. — Шепчет он, опускаясь на корточки возле него. — Но я очень-очень рад, что показал тебе радугу.       — Она очень красивая, — поддакивает Синдзи, делая шаг ближе к речке и радуге.       — Она совсем скоро пропадет, — отвечает Каору, — потому смотри хорошенько и запоминай.       — Почему?       — Не знаю, — неопределенно жмёт плечами Каору, — просто все красивое быстро исчезает.       — Неправда, — не соглашается Синдзи, отрицательно матая головой, — ты никуда не исчезнешь. Я знаю, что ты не исчезнешь. Ты никогда не уходишь, даже когда хочешь.       — Верно. Я не уйду, даже когда захочу, я все равно не оставлю тебя.       Синдзи кажется это забавным и очень глупым, с силой он отрывает взгляд от лица Каору, смотря на радугу. Он действительно запомнил ее хорошо: от яркости каждого ее цвета до мягкой волны ее изгиба. Радуга — это правда хорошо и красиво, настолько, что Синдзи не может подобрать подходящих слов, чтобы описать это явление. Она появляется, когда боги плачут, потому что слезы богов — дождь — это символ перерождения.       — Запомни, Синдзи, после всего плохого обязательно начнется что-то хорошее. Боги плачут не просто так, Синдзи. Радуга — это белая полоса, дождь — черная. Они беспрерывно будут чередоваться неединожды в год. Ты запомни это, Синдзи. Дождь — это перемены, если ты не любишь дождь, значит боишься меняться. Это хорошо. Все чего-то боятся. Это делает тебя человеком.       Глупый Синдзи, оказывается в мире все гораздо проще. Все гораздо прозаичнее и подводных камней, во всяком случае в детском упрощенном мире, совсем нет.       Так считает Каору, но почему-то Синдзи ему совсем не верит или хочет верить, почти. Это не правильно или правильно только на половину, на какую-то маленькую часть.       Синдзи не знает.       Впервые Синдзи просто недоверчивый ребенок, хотя Каору ему охотно хочется верить. Но не сейчас, когда мир заметно упрочился до простых «хорошо» и «плохо».       — Говорят, что в конце радуги обязательно находится что-то очень хорошее. Если ты хочешь, мы можем проверить, пока радуга не исчезла.       — Нет. — Говорит синдзи, — Там совсем ничего нет.       Каору молчит. Синдзи знает, что на конце радуги ничего нет — только черная изнанка мира, такая же, как изнанка вырезанного из бумаги жёлтого солнца во время затмения. Изнанка — почти как космическое пространство — холодная и чёрная, похожая чёрную кляксу. Изнанка — это просто нечто существующее, где постоянно идет дождь, но радуги никогда нет, наверное, потому что в ней постоянно темно и совсем нет света. Синдзи хотел бы отправиться к концу радуги, но ничего бы не нашёл. Он боится, что условная изнанка затащит его в вечные холод и черноту, где совсем ничего нет, как в пустыне. Только в пустыне есть песок и небо, в бесконечном пространстве — ничего.       — Иногда ты говоришь странные вещи, — говорит Каору, любуясь радугой.       — Прости, просто иногда все намного сложнее.       — Иногда мне кажется, что ты уже взрослый, Синдзи. Пожалуйста, не взрослей раньше времени.       — Я стараюсь, Каору. Ты говорил, что нельзя спрашивать, по ком звонит колокол, почему?       — Потому что колокол не звонит без причины. Так говорил один писатель, и это действительно так. Когда звонит колокол, становится грустно и больно, потому что что-то хорошее исчезает из мира, я тебе уже говорил.       — Говорил. Ты тоже иногда говоришь странные вещи.       Больше они ничего не говорят, просто наблюдают, как радуга медленно бледнеет, исчезая на небе. Когда заканчивается дождь, действительно что-то случается, начинаются перемены.       — После дождя всегда появляется радуга. Дождь — это не всегда грустно, Синдзи.