Друг

      — Ағай, а ты знаешь, что такое любовь? — робко спросил еще совсем юный Юра.        — Мөхәббәт? Что за вопросы, ҡустым? — запрягающий бурую лошадь Данис скосил на младшего взгляд и ответил: — Мөхәббәт - это когда тебе очень хорошо с женщиной, ты постоянно думаешь о ней, хочешь защищать и оберегать. Нисек миндә менән Ксенией.       — А можно любить только девочек? — приподняв бровь, задал еще один вопрос. Он только недавно начал изучать окружающий его мир. Какие-то понятия и вещи были для него совершенно не ясны.        Оседлав лошадь и еще раз посмотрев на брата сверху вниз, Агидель отчеканил:       — Мужчины могут любить только женщин, а женщины лишь мужчин. Так заведено природой. Другие такие связи ненормальны. — он натянул удила и со звонким "но-о" умчался, оставив Юру наедине с не самыми позитивными мыслями.        Когда старшего и след простыл, Юра сглотнул вязкую слюну. Неужели... Нет-нет, быть такого не может! Но ведь и Аня сказала ему то же самое. Но если это против природы и ненормально, то... Ничего не понятно. По описанию этой самой "любви" он был точно влюблен, но если мужчина может любить только женщину, то... Опять ничего не сходится! Может он и правда спутал дружескую симпатию с настоящей любовью? Но когда именно он невзначай или случайно касается его, по телу пробегают мурашки, а сердце бьется, как после продолжительного бега по полю золотой пшеницы. Когда он своими янтарями смотрит в его душу, будто пытаясь найти что-то сокровенное. Когда он после тяжелого дня, проведенного на посевах, так мягко и нежно улыбается ему, а от этой улыбки в районе грудной клетки разливается тягучее, как сосновая смола, тепло. Все эти эмоции и чувства он получает только от него, от своего дорогого друга Кости. С Аней не так. Все по-другому. И сердце бьется в том же ритме, что всегда. И нет того приятного душевного трепета.        Может он и правда ненормальный?.. Пф, чушь какая. Нет конечно! Запутался он и все, с кем не бывает по молодости? Вот полюбит он какую-нибудь милую девчонку, и все будет хорошо!        И вот он полюбил Анюту. Жаль, конечно, что она ему отказывает постоянно, но ничего, он пронес эту любовь сквозь года!        Но ту ли любовь, о которой он думал? Он соврет, если скажет, что ни разу за столько лет не искал в этих рыжих волосах двухцветные пряди, которые из-за бега и ветра часто перемешивались на макушке. Что не искал в двух ярких огнях тот самый блеск янтарных глаз.        Но все это позади. Он подавил эти неправильные чувства. В этом ему, в частности, помогло и общество. Теперь все по-другому. Теперь в его сердце есть только Анюта.        — В общем, я... — Аня судорожно втянула воздух. Было видно, что она волнуется. — Я люблю тебя.        Татищев впал в ступор. В ушах зазвенело, стало даже как-то дурно.        — Я п-поняла это недавно, где-то весной. — схватив и легко сжав плечи Юры, она продолжила: — Я подумала, как я могла тебя не замечать все это время? Я думала и думала, и у меня не выходил твой образ из головы.        Через пелену в сознание Татищева долетали открывки ее речи. С каждым словом он все глубже и глубже уходил в свои мысли.        Ну вот, ты наконец дождался этого признания. И что? Из чувств только пустота и ничего более. Ни радости, ни восторга, не того самого трепета. Ничего. Неужто это на самом деле то, что он так страстно хотел все два столетия? Это ли необузданное пламя он желал заполучить? Он вновь запутался в себе...        Аня отступила на полшага, чем вывела Юру из транса.        — Я дам тебе время подумать над моими словами и над нашими отношениями. Не торопись с ответом, — уже уходя, она бросила: — Позвони мне, как примешь решение. До встречи, Юрочка.        «Не выходил твой образ из головы». Эти слова заставили его по-настоящему задуматься. Чей же образ на самом деле не покидал его? Он не смеет об этом думать.        Быстрым движением достав из кармана мобильный, он написал Косте. 

«Костян, ебанешься, она мне в любви призналась»

«Пишу щас и аж не верю, почти 300 лет за ней носился, уже смирился, и тут она такое выдает»

      Уже в аэропорту Перми он проверил телефон на наличие новых уведомлений. Никаких сообщений нет. Даже от Кости.        «Опять работает, а сегодня вообще-то выходной. Ему бы отдохнуть», — думает Татищев, грустно вздыхая.       Как бы он сейчас хотел встретиться с ним и выпить вместе, расслабиться и рассказать о том, что тревожит... Нет, он не поедет в Екатеринбург, пока не разберется в самом себе. 

***

      «Три месяца. Три месяца прошло, Юр», — проносилось в голове курящего на балконе Татищева.  Прошло три месяца, а он так ни-че-го не понял. Ну как он может быть педиком? От подобного аж передергивает.        Сейчас в нем спорят маленький ребенок без предрассудков и строгий взрослый, в которого вбили эту неясную ненависть к таким "больным" людям. И каждый был уверен в своей правоте.        Если его спросят, кто ему нравится, Юра с уверенностью назвал бы имя девушки с огненно-рыжими волосами.       Ему нравится Аня. Но как нравится? Как подруга. Он через силу признал это, но... Да много еще этих "но"!        — Блять, хуй с ним! — потушив сигарету о пепельницу и оставив ее там же, Юра вышел с балкона на кухню. — Надо просто выпить пивка и все будет заебись.        О да, ведь охмелев, он не станет думать над чем-то таким сложным, конечно... Вот только Юра не учел то, что его опьяневший мозг будет подкидывать все возможные образы лучшего друга, как бы намекая о том, что тут и думать-то не о чем.        — Да сука! — ища что-нибудь покрепче, Юра громко ругался то ли на себя, то ли на отсутствие алкоголя.        Сложно было признать, что все то, что ты с таким трудом подавлял много лет, опять лезет наружу. Может быть, если бы не те злосчастные слова Даниса и общества, он принял свою любовь намного легче. Но ключевое тут "если бы".       И вот снова ненависть и отвращение к самому себе. Ужасное разъедающее его изнутри чувство. Лучше бы он и вовсе ничего не чувствовал. 

***

      Прошел еще один мучительный месяц. Алкоголь, а уж тем более табак, что давно стал его неотъемлемой частью, перестали хоть как-то помогать.        Юра понимал, что с этим всем надо что-то делать, но для этого надо было встретиться с Аней и Костей. Страшно. Очень страшно...       Неожиданно тишину в квартире нарушил оглушающий звонок входной двери.        «Да кого там черти принесли?» — он лениво встал с дивана и поплелся к двери, попутно посмотрев на часы, висевшие в коридоре, которые показывали 1:43. Кому он понадобился так поздно?        Татищев на всякий случай посмотрел в глазок, в котором толком ничего не было видно. Он смог рассмотреть только темно-русые волосы.        «Может, Илюха? А хотя нет, сейчас выходные, а он сто пудов в Приволжье и вообще... » — пока он думал, открывать или нет, в дверь начали, откровенно говоря, долбиться.        — Да открываю я. Нахуй так тарабанить-то?! — открывая дверь, раздраженно крикнул он. — Чё надо... А?        Оцепенение охватило его в мгновение, когда он увидел человека, представшего перед ним.        — Привет, — поздоровавшись, Костя, пошатываясь, прошел в квартиру.        — И тебе здорóво, — пропустив друга, Юра осмотрел того с ног до головы. — Когда успел перейти на темную сторону, джедай?        Хоть Татищев и пытался шутить, но тревога нарастала с каждой минутой, а вопросов возникало все больше и больше. Что случилось с Костей? Что он делает в Челябинске? Почему он в таком состоянии? Где тот самый блеск золота в его глазах? И что он, твою мать, сделал со своими волосами?!        — Эй, — увидев, как Уралов, запнувшись о свою же обувь, начинает падать, он подхватил того, помогая дойти до кухни. — По какому такому поводу надрался?        — Надо поговорить, — промямлил Костя, уже садясь на кухонный диван. Он будто и не слышал, что ему говорили.       Юра оперативно налил воды и поставил стакан на стол перед Костей.        — Тебе бы отоспаться для начала, — тяжело вздохнул он. — И вообще, какого хуя ты в Челябинске? — в ответ было мычание. Смирившись, что ответы на вопросы сможет получить только на утро, он направился в гостиную, чтобы подготовить новое место для сна.        — Нет, стой! — Уралов схватил чужое запястье и посмотрел таким просящим взглядом, что Юра не смел оставить того одного даже на минуту, но и оставаться один на один по понятным причинам тоже не хотелось. — Выслушай меня, пожалуйста.        — Да слушаю-слушаю, что ты хотел? — он понимал, что Костя не мог просто так напиться, да еще настолько сильно. Наверняка его что-то гложет. В таком случае Татищев не имеет права остаться в стороне. Со своими проблемами разберется потом. Он сел рядом.        — Знаешь, Юр, — он отпустил худое запястье и сделал глоток ранее налитой воды. — Наверное, это и правда неправильно и... — мысли путались, и для того, чтобы нормально построить предложение, Уралову нужно было время. — В общем, тебе же Аня призналась, ты, наверняка, очень рад. Давно ж об этом мечтал. И мне бы порадоваться за друзей, но не могу. От этого к самому себе такое отвращение...        Иногда он переходил на еле различимое бормотание, но Юра внимательно его слушал и не перебивал.        — Скорее всего, после моих слов ты и видеть меня не захочешь. Но, Юр, ты же сам знаешь, сколько боли приносит любовь.       Да, он прекрасно знает. В голову вновь начинают залезать абсолютно ненужные сейчас мысли.        — Может, если я все расскажу, не будет так больно? — опустив голову и уперев свой взгляд в столешницу, Костя нервно перебирал пальцы. — Я... Я испытываю совсем не ту любовь, которую должны испытывать друзья, Юра. Прости... — сказал он шепотом.        Голова в мгновение опустела. Хотелось закурить, но пачки сигарет поблизости, как на зло, не оказалось. Хотелось просто убежать от этого всего. Но от себя-то не убежишь.        Как бы Юра не противился, но снова появился тот самый забытый трепет, который в последний раз посещал его только в молодости. Руки начало потряхивать.       И все же не до конца приняв, как сам про себя говорил, свою "пидорскую" натуру, он не знал, что отвечать на слова Уралова.         — Костян, ну чё ты скис-то... — и правда! Юра же никогда не покрывал благим матом "гомосеков". От своих же прошлых высказываний стало очень стыдно. Тишина уже начинала раздражать, а он все никак не мог произнести заветных слов. — Ну, это, — кусая губы до крови, он пытался сказать хоть что-нибудь. Паника в душе нарастала. — Короче, давай попробуем, хули нет!        Минута молчания.       — Чего? — до пьяного Кости не дошло то, что хотел сказать Татищев.        — Чего-чего, я тоже... — он снова запнулся, подбирая более приличное выражение. — Ладно, давай лучше утром нормально поговорим, а то тебя совсем разморило. Да и мне еще надо всю эту хуйню осмыслить.        Юра ушел в гостиную, а до Уралова еле-еле начало доходить то, что имел в виду друг... Или между ними теперь что-то большее, чем дружба?