Невозможность

-Уйди! Прочь! Убирайся, чтобы я больше тебя никогда не видел!!! Мартен со всем рвением его души швыряет в человека напротив первое что попадается под руку. Это оказывается пепельница из стекла. Та не попадает в цель и разбивается о стену позади с ужасным треском. Стекло как осколки калейдоскопа падают по всему полу и отражают лунный свет наполняя комнату яркостью. Чужое лицо освещается, но вместо ожидаемого ехидства или радости победы Мартен видит сердечную боль и страх на дне глаз. Это последнее что он видит перед тем как упасть от боли в груди на колени, а после заваливается на живот, когда сознание уплывает в такой опасный момент. На периферии силуэт протягивает к нему руки и падает на россыпь осколков разбитого стекла чтобы поймать падающее тело и уберечь его от боли соприкосновением осколков на полу. *** -Мартен. Мартен, вернись ко мне. Погружаться в пучину темноты своего создания до ужаса приятно. Хотя бы тут он увидит покой и отдых, которых не сможет найти по ту сторону. Звавший его человек не имеет никакого значения. Не представляет важности. -Мартен, прошу, очнись… Холодная рука касается щеки и гладит ее слишком нежно чтобы быть реальностью, а не сном или вымыслом. Прохлада была как спасительный глоток воды в тридцатиградусную жару. Вот только Сервас не был в жаре и не нуждался в воде. Но было просто-напросто приятно. Головная боль чуточку сбивала марево в голове, но не давало сознанию вернуться обратно в реальность, давая ему остаться в пучине. Рука снова возвращаться на место справа и уже переходит от щеки на скулу, а после плавно оглаживает кадык и остается на шее, где бьется его пульс. Спокойно. Равномерно. Не загнано как последний месяц то и дело готовый остановится в любой момент. -Мартен Сервас. Просыпайся… Глаза против воли открываются и сознание возвращается. Первое что он понимает это своё положение между чих-то ног и крепкие объятия. Тепло. Пахнет дорогим парфюмом, который он не может себе позволить и есть ли смысл, если от тебя постоянно пахнет сигаретами. Провальный план. Голова против воли откидывается назад тут же звенит как колокола в церкви. Словно их сотни, а может и тысячи. Сразу же становится жарко, боль возвращается как душевная так и физическая. Болит спина и голова, что сейчас ощущается пустой, густой от дымки перед глазами. Почему-то слеза очерчивает путь от уголка глаз вдоль виска, задевает ухо и падает куда-то на пол, а может и на одежду. Через титанические усилия он возвращает голову в исходное положение и наталкивается на лицо, которое предпочел бы не видеть никогда в жизни. Он настолько часто его видел в последние года, что может описать каждую морщинку или родинку. Он может. Потому что знает. Каждый чертов раз он смотрел и запоминал. Говорил себе, что для расследования. Чтобы в толпе сразу же узнать, если такое случится. — Ты вернулся. Я так рад. Ты не приходил в себя. Я испугался. Ты такой горячий… Предложение осталось недосказанным. Они утонули в дерганом глотке собственной слюны, а язык поспешил облизать пересохшие губы. Взгляд бродил по лицу, после остановился на чужих губах, заставив сглотнуть повторно. — Я…сказал тебе…убираться…исчезни с моей жизни…умри там, где я не увижу и не узнаю. Оставь меня… Слова давались сложно, шепотом, через кашель, словно он болен, но на деле сорвал голос. Сейчас бы глотка воды, которой нет под рукой и достать ее можно разве что с вазы, где находятся орхидеи. Рукам он пытается выбраться, отталкиваясь от чужой груди и выбирается из кокона-объятий и ему это позволяют. Отползает к противоположной стене и откидывается на нее спиной, ощущая даже через легкую куртку ее холод. Вот он. Чертов глоток спасения. В чужих объятиях было до одури жарко, но чертовски приятно. -Ты мне не нужен. Проживи остаток своей жизни дальше в бегах и желательно на другом конце света. Одна нога вытягивается вперед чтобы колено перестало содрогаться в судорогах. Вторая подминается под себя. Руки прижимаются к груди. Такие холодные. Еще чуть чуть и их можно будет разбить молотком, как ту самую пепельницу, как в дешевых фильмах. Но это кажется только ему. Потому что тело велит ему вернуться в тепло, безопасность, от которой отказался минуту назад предпочитая холодную стену одиночества горячей любви. -Мартен. Нет. Прошу, я так больше не смогу. Умоляю… Мужчина приползает на четвереньках и пытается коснутся чужой босой ноги, но ее быстро сгибают в колене. Сказав ему нет. Протянутая рука дрожит и ставится на место, где секунду назад была босая стопа. Голова падает между рук. Просит снисхождения, прощения, шанс. ОН в отчаянии. — Нет, Юлиан, нет… Я проживу без тебя. При упоминании своего имени чужая спина вздрагивает. Голова поднимается и целует чужую голень, когда слеза омывает щиколотку. Он не может. Больше нет. Пытался много лет забыть, найти другого или другую. Вот только все это время сердце было против, искав того самого всю свою жизнь. Он отдал его в один момент без желания вернуть обратно. Если Сервас может прожить без Юлиана, то Гиртман не мог прожить без Мартена. Какого это ощущение, когда твои холодные ноги целует отчаявшийся человек, разыскиваемый преступник мира, серийный убийца. Он в твоих руках. Сломай ему пару костей и за такое скажет спасибо. Собственная болезненная улыбка вперемешку с горькими слезами освещается светом луны, когда напротив чужие глаза выдают лишь вечную боль и горечь потерянного времени и безгранично любви, огранённая слезами. Отчаявшийся и потерянный. Оба упустили половину жизни, не имея возможность создать новую.