closer

      Он написал лишь два сообщения, тридцать минут просматривал меню в любимом ресторанчике и, по правде говоря, так ничего не выбрал. Приглушенный писк, раздающийся с коридора, сообщает о необычном госте. Не с каждым Чимин делится паролем от своей двери, не каждого зовёт к себе поужинать и выпить. Не каждый второй носит имя Чон Чонгук.        Опуская босые ноги на пол, он вылетает из кухни — прямо как в детстве бежал встречать родителей. У Чонгука руки заняты толстыми пакетами, из которых то и дело торчат продукты, по ощущениям, он опустошил целую витрину продуктового. От Чонгука сладко пахнет, а маленькие вьющиеся прядки волос желают сбежать из-под панамы. Он принюхивается ещё и ощущает едва заметный кондиционер, исходящий от выглаженной одежды. Весь с ниточки приоделся ради их маленького ужина на двоих, это согревает чиминово сердце, что учащенно бьется, почувствовав кое-кого особенного.  — Я ничего не заказал, — сознается сразу.  — И хорошо, я приготовлю нам ужин.        Чимин готовить тоже умеет, в конце концов, его папа содержит собственный ресторан не первый год. Этому ремеслу, если так можно выразиться, хочешь не хочешь, а научишься. Но он вспоминает не с целью пожаловаться! В какой-то степени это как бег, очень хорошо расслабляет и помогает остудить голову. Но место шеф-повара Чимин не стесняется уступить, когда на пороге квартире появляются эти кроличьи глазки с округлым милым носом. Он достает маленькие блюдца, пока острый нож стучит по деревянной доске, чтобы Чонгуку было куда складывать овощи. Подсказывает, где лежит масло для сковороды, хотя Чонгук знает — помнит каждую мелочь в этих белых стенах, — но в этот раз не вредничает. Позволяет помочь.        В шипящее масло отправляется лук, и тем временем Чимин аккуратно прячется за спиной, подглядывает и вдыхает ароматы приправ, которые подготавливает Чонгук для разделанного мяса и лапши.  — Хочешь выпить? — предлагает Чимин, во время вспомнив о паре припрятанных бутылок соджу. У него не такая кладезь алкоголя, как у того дома, но оно и к лучшему. Держать себя в руках не всегда получается, поэтому раз в месяц он покупает себе ящик или около того, чтобы в случае желания хорошо провести вечер. Чонгук молчит, лишь кидает неосторожно взгляд изголодавшихся не по еде глаз. Кивает головой. — Хорошо. А хочешь, включу музыку?        Чон закусывает нижнюю губу, пока аккуратно вбивает яйцо в их блюдо на вечер. Пахнет аппетитно, заставляя желудок изнывать, острый соус со смесью приправ добавлены так кстати. Придавая будущему ужину безупречный вкус.  — Хочу... — обрывает себя на конце. Вместо этого снова вдыхает аромат. — Думаю, получится вкусно. Выглядит потрясающе, а?  — Будь осторожен! — кивая, просит Чимин. Но Чонгук так уверенно подбрасывает получившееся в сковороде, лишь минутами позже сбавляет огонь.        Когда ужин вот-вот будет готов, он начинает накрывать стол. Подготавливает подкладки под горячие блюда, порцию салфеток рядом, чтобы быстренько привести себя в порядок, палочки для еды прямо на глубокие тарелки. Соджу припрятана на верхних полках, к счастью, подключенная система освещения при открытии дверец очень спасает. В одну руку Чимин сгребает бутылку в темном стекле, пару рюмок хватает подушечками пальцев и во вторую тоже самое. Встает на носочки, чтобы дотянуться, и совсем не чувствует чужого сопровождения. Чонгук на минуту забывает смысл своего существования, честно говоря.        Помогая себе палочками и подбирая как можно больше сочной в соусе лапши, он, толком не прожевав, довольно урчит. Пара капель стекает по подбородку, но Пак быстро избавляется от них одним движением ладони. Чонгук смотрит с улыбкой и чувством выполненного долга на Чимина, а соджу приятно оседает в горле.  — Ты так аппетитно ешь, Чимини-хён.        Тот проживает внутри свою маленькую богемскую рапсодию. Пальчиками прикрывает рот, пока язык собирает остатки соуса на персиковых губах.  — Если мы жили вместе, мне кажется, я бы больше ни разу не притронулся к готовке. Ах, — вздыхает чересчур драматично. Чонгук соврет, если не скажет, как это льстит его самолюбию, его хён не щадя подпитывает. — Нам нельзя жить вместе, Чонгук-а. Это будет катастрофа.  — Не говори так! — Ты меня разбалуешь.  — Неправда. Я тебя погоняю, будь здоров, — облизывается он. Чимин тихо хихикает, решая вместо ответа пополнить пустые рюмки. Соджу всегда действует бесповоротно, точно в обозначенное время. Он бы сказал, с особой пунктуальностью. Но не оно им движет в большей степени, а Чонгук, что задорно улыбается, сверкает своими глазами и выглядит безупречно вкусно, соблазняюще, так что у Чимина все внутренности в узел сворачиваются. Он так безоговорочно любит, но слова не складны на языке. Всё, на что сейчас способен — заурчать.        Тарелки отправляются в раковину, и он обещает вернуться к ним к утру, в крайнем случае загрузит посудомоечную машину. Чонгуку руки поотбивает, если захочет помочь. По возможности оба прибираются на столе, чтобы хоть издалека казалось, что чисто. Сознание малость помутневшее, но за свои действия Чимин готов ответить головой, тело расслабленно, но ненадолго.  — Пошли, — Чимин ведет его за собой, чувствует, как их пальцы переплетаются друг с другом, а музыка утихает за спиной, как только удаляются от кухни. Добираются до мягкой кровати быстро, и Чимину даже усилий прикладывать не приходится, чтобы повалить тяжелое тело да самому пристроиться сверху. Свет в комнате приглушенный, почти что темно, но им двоим достаточно. Чонгук лапки свои пристраивает на талии, ноги растягивает пошире, чтобы Чимину было удобней. Тот медовыми поцелуями покрывает чувствительную шею, не спеша поднимаясь к губам.  — Ты меня разбалуешь, — повторяет Чонгук сказанную кое-кем фразу ранее.  — Неправда. Я тебя погоняю, будь здоров.        Чимин сам раздевает его. В какой-то мере считает своим долгом, благодарностью или комплиментом. Хотя, если бы все обошлось и заказанной жаренной курочкой, он уверен процентов на девяносто девять — их мягкие задницы обязательно оказались в тех же обстоятельствах необъятной чиминовой постели. Черная футболка уходит на ковер первой, к сожалению, до стула тянуться далеко. Чужое возбуждение ощущается постепенно, перед глазами ничего не видно, а вот бедром ощущается вполне. Что ж, это льстит. Чимин клюет в родинку под губой, слабо царапает кожу об пирсинг, вызывая у лежащего под ним тихий стон.  — Прости, я неуклюжий...       Чонгук головой мотает, пальцы зарываются в ворох чужих, мягких, как облачко, волос. Тянет снова на себя. Пусть задевает пирсинг, что угодно сколько угодно раз.  — Ты сладкий, — бормочет Чонгук, осматривая самое красивое в его жизни лицо. Чимин — настоящая сладость в его руках. Зубы аж сводит до безумия, насколько желает его, насколько готов раскрыться ласковым чиминовым пальцам. Как живот стягивает от ожидания, пока стягивают белье, а кожу покрывают маленькими невесомыми поцелуями. Чонгуку хочется от удовольствия закрыть глаза, но в то же время... разве может? Ему так мало, кошмарно мало. Хочется запомнить каждый фрагмент, как пленка всё записать, до скрежета выучить. Пылинки сдувать, чтобы никто не запачкал.  — Ты тоже. Но в этот раз очередь хёна, правильно? — улыбается хищно, безумно. Чонгуку так сильно нравится. Ему хочется сказать: вперёд, дерзай. Я весь твой. Но.. его хён уже все сам прекрасно знает. В его полномочии отдаться чувству и наслаждаться. Он угует — тихо, почти неслышно, пока обнаженные бедра поддувает от легкого холода. Чимин наклоняется вниз, на пару секунд оставляет его поскучать, чтобы дотянуться до ящика. Смазку разогревает на пальцах, и лишь немного погодя, подушечками обводит подрагивающее от предвкушения колечко мышц. Растяжка проходит плавно и тягуче, чтобы Чонгук уж больно не заскучал, Чимин языком обводит багровую головку члена. Погружает ее внутрь, заставляя упереться в щеку и вызвать очередной стон удовольствия из собственного рта.       Ещё чуть-чуть и он полезет на стену. Конечно до пика пока далеко, и это хорошо, Чонгук не простит себе, если так быстро кончит. Хотя, честно говоря, посмотреть как его сперма окрасит лицо хёна.. отзывается зудом по коже. Быть может не сегодня. Чимин уже двумя пальцами двигается не спеша, постепенно ускоряя движения, разводя ножницами. К комку нервов подбирается, но специально не давит, не доходит до конца. Но от медовых звуков Чонгука сам едва ли держит себя в узде. — Хочу тебя внутри, хён... пожалуйста.       И вот они дошли до жалобных мольб. Чимин улыбается, выпуская член изo рта. Тот звонко опускается на живот, пока нить слюны не обрывается. — Но я ведь уже? Чонгуки, милый, попроси конкретнее? — он говорит искренне. Ну почти. Можно было бы сказать, что у него нет совести, только вот просящий под ним и сам не раз себя так вел, когда Чимин сам был на его месте. Умолял. — Мои пальцы слишком коротки для тебя, а?       Он надавливает сильнее, вызывая у Чонгука громкий стон. Звучит как услада, но недостаточно. Чимин знает, тот может громче. — Нет, нет.. — он выгибается в спине, но сильно ситуацию это не спасает, когда на бедрах такая твердая хватка. — Хочу твой член. Пожалуйста, Чимин.       Будь он проклят, но к этому голосу, к этой жадной просьбе — можно привыкнуть. Чимин к этому времени заканчивает растяжку, поэтому липкие пальцы выскальзывают. В голове уже представляет как трахает Чонгука, удерживая на месте, заставляя по новой звать его по имени, то хёном. Снова просить, умолять, разговаривать, вслушиваясь в любимый голос, покрывая горячее тело поцелуями. — Тогда объезди меня.       Эта мысль приходит рвано, почти внезапно. Стонущий Чонгук в его постели, обжимающий его член, это самый главный десерт, который представлен в особенном меню Пак Чимина. Но на первенство выбивается новая картина. Ему нужно запечатлеть это своими глазами. И судя по чужому урчанию, Чонгук идею одобряет. Они меняются местами и это определенно новое чувство ощущать тяжесть веса на своих коленях в такой ситуации. Его плоть зажата между чужими ягодицами и в некоторой степени они меняются ролями. Взгляд у Чонгука жадный, хоть и с проблесками тех самых мольб. Он хочет, чтобы его обняли, обласкали, любили.       Приходится приподняться, чтобы пальцами захватить член и аккуратно приставить к своему анусу. Чонгук трется, теперь уже его очередь изводить хёна, заставив искусывать собственные губы до покраснений. — Не хочешь попросить? — интересуется он, посматривая на жаждущего Чимина сверху-вниз. Тот в ответ шлепает по ягодице. — Не я изголодался по члену.        Чонгук усмехается, явно соглашаясь и противясь в одно время. Малость он даже жалеет, что предложил такой расклад, хоть и чувствовать Чонгука на себе — сплошное удовольствие, заставляя до бесконечности точно мурчать его сердце. Но спор на этом заканчивается, когда тот насаживается быстро, почти до конца, из обоих тел выдергивая протяжный стон. Время для прелюдий закончилось, потому он двигается быстро, поднимаясь и опускаясь, вызывая внутри необъяснимое ощущение эйфории. И хоть у них вся ночь впереди, получить первое наслаждение — важнее всего. Не хочется себя мучить, пусть разольется прямо сейчас.  — Чонгук-а... хорошо...  — Дотронься до меня, — просит Чонгук, и теперь для него любое слово — призыв к действию. Ладонью обхватывает член, почти сразу начиная в такт толчкам двигать рукой. Чимин сам подтягивается, чтобы уткнуться в желанные губы, пока оба приближаются к взрыву.        Чонгук приходит первым спустя невнятное количество времени. Минута или же пять, десять или сразу тридцать? Пачкает их животы, но продолжая двигаться рвано, даже если самого трясет после оргазма. Чимину приходится поменять их местами, чтобы в момент выскользнуть из чувствительного нутра, изливаясь на тот же живот. Самого тело не держит, потому Чонгук аккуратно ловит в свои объятия. Слишком быстро становится липко и грязно, но это можно пережить.        Рой бабочек плотно уживается внутри.