Болтливая пылинка

Безупречность. Винтовая лестница уводила по кривой вверх. Выверенные по силе и скорости шаги разрывали ткань пространство-времени, неся человека в будущее. Собственно, только в эту сторону обычно это пресловутое пространство-время и разрывается, хотя, как и любая ткань, может быть аккуратно разрезана или распорота в других направлениях. Главное — знать, какую ниточку поддеть. Да и человеком называть поднимающего по винтовой лестнице собственного дома можно было с большой натяжкой. Безупречно белые одежды отличались не только ослепительностью, но и отсутствием каких-либо дефектов, навроде пылинок или мятых непреднамеренных складок, свойственных любой бренной ткани. Уже тогда Шурф Лонли-Локли выходил за грани чего-то столь же обыденного и простого, как понятие "человек". Одиночество. Кабинет во весь третий этаж небольшого особняка, который Шурф привык воспринимать как абстрактное понятие "дом", встретил почти теряющей линии и текстуры белизной — столь важные выразительные средства были словно лишними. Впрочем, всё было лишним. Как только надо было найти что-то совершенно противоположное Безумному Рыбнику, чтобы надеть на себя личину и скрыть запах от привидений, жаждущих его убить, быстро обнаружилось, что безумие хочет вместить весь мир. Оно жаждет поглощать и изучать, хотя бы одним глазком, на полминуточки, но внимание нужно всему в этом сумасшедшем мире. Вычистить своё сознание от этого было крайне сложно. Наверное, даже невозможно. Любит же Джуффин заставлять всех и вся делать немыслимое, за гранью понимания... Впрочем, к чести начальника стоило отметить, что он и себя через подобное же горящее кольцо из игольного ушка возможностей регулярно заставляет прыгать в безжалостной дрессировке: "А-ле оп!" И всё же пустота внутри уже перестала быть спасением: Макс помог избавиться от кровожадных Магистров. Зачем было и дальше держать дистанцию от мира, от других, от себя? Затем, что это было удобно. Нынешний Шурф Лонли-Локли — одинокий, спокойный, безупречный, надёжный, сильный, — это лучший Мастер пресекающий ненужные жизни для Малого тайного сыскного войска. Осталось только подождать, пока они закончатся — все эти ненужные жизни. Шурф подошёл к белому подоконнику, рассматривая цветной мир за окном. Он ничего не чувствовал, кроме безразличия. Или так казалось? Он никогда себя не понимал в полной мере. Его собственные чувства оказались самой сложной загадкой. Ведь, возможно, только возможно, ему было отчего-то грустно. От чего? Макс снова смог появляться в мире Стержня. Всё, казалось, вернулось на круги своя, словно снова по мановению Вершителя нарушился привычный ход вещей: поток времени потёк в обратном направлении, а затем замерз в самых счастливых моментах. Маленький побег. Дыхание по квадрату уже не спасало. Шурф шумно выдохнул, принимая решение. Он быстро, даже, если так позволительно выразиться в сторону совершенства, слегка нервно подошёл к книжным полкам, открывая потайной ящик в стене за ними. В длинных изящных пальцах образовалась белая тонкая палочка, а именно — далёкая от всех идеалов мятая самокрутка с марихуаной из другого мира. Несложная магия позволила заняться пламени, а гораздо более спокойный, чем череда предыдущих, вдох заставил травку ароматно тлеть, наполняя легкие чем-то очень близким к спасению. По-настоящему успокоившись на выдохе, Шурф скосил глаза на книжные полки. Там почила на белом дереве та самая пылинка. — Мне нужно, — пояснил Шурф зачем-то, — иногда не-быть тоже благо. Пылинка вежливо молчала. Впрочем, не то чтобы она умела говорить или что-то в этом роде. Голосового аппарата у единственного обитателя чистилища под названием "кабинет Шурфа Лонли-Локли", естественно, не было. И всё же иногда было явственное ощущение полноценного разговора, без слов и понятий. Впрочем, осознала же пылинка, что должна локализовать своё присутствие строго на книжных полках? Поняла! А Шурф ей это объяснял на человеческом языке. Правда, не на одном, а на каждом, который мало-мальски хорошо знал для того, чтобы донести ключевую информацию. Можно было бы сказать, что для пылинки это — крайне много чести, но не каждый человек мог похвастаться достаточной смелостью, чтобы спрятаться от уборки безупречного Мастера пресекающего ненужные жизни, а потом предстать перед его очами. И так несколько раз! Воистину: безумству храбрых поём мы песню... Мгновения наполнялись тотальным движением всемирной материи всё так же вперёд по накатанным и неотменяемым рельсам. Быстро растворяясь, к потолку возносились клубы марихуанного дыма, словно стеснительно понимая свою неуместность. За окном всё так же жил цветной яркий мозаичный Ехо. А на душе у Шурфа становилось теплее. В один прекрасный или не очень момент кто-то словно переключил невидимый тумблер. Р-р-раз! — и Шурф уже похихикивает в голос просто от себя, вселенной, белого ковра, белого потолка, белого шкафа, книг в белой обложке, белого подоконника, белого лоохи, — вот так Безумный Рыбник и попал в психлечебницу! Так ведь Макс называл Приют Безумных из своего мира? — Э, чувак, так дело не пойдёт! — Рыбник оттянул в сторону белоснежную ткань, скрывающую его фигуру. — Ядрёна пятна! Мгновенно вся одежда потеряла белизну, покрывшись живыми кляксами словно бы масляной краски. Сочные насыщенные цвета, как игривые дельфины, прыгали друг на друга, догоняя, переплетаясь, перерождаясь. — Хи-хи-хи, — обрадовался Рыбник, довольно зажмурившись до солнечных лучевидных морщинок у глаз. — И ты считаешь ЭТО — красивым? Недовольный писк привлёк внимание. Колдун внимательно присмотрелся к полкам: — При чём тут "красиво"? Это ярко! Живо! Интересно! — У тебя просто нет вкуса, признай это, — тонкое бурчание заставило нынешнюю личность Шурфа поддаться изменчивому настроению и нахмуриться. — А с кем имею честь обсуждать проблемы жизни, вселенной и пятен? — Нет, это ты чужой в этом кабинете, тебе и представляться первым, пятнодел! — Хах, чувак, это я-то тут чужой?! — Как ты меня назвал?.. — Чувак... — Как невоспитанно и грубо! Хозяин этого кабинета никогда так не выражается! — А кто, по-твоему, хозяин этого кабинета? — Безумный снова довольно захихикал от абсурдности ситуации. — Это книжный червь! — Кто-о-о? — у Рыбника чуть глаза на лоб не вылезли, а ведь попробуй удиви безумца! — Он вытянутый, худой, всегда читает — ну то есть сэр Книжный червь собственной персоной, а не вы, сэр Недоразумение. — Откуда тебе знать, ты даже не существуешь! — Я мыслю, следовательно, я существую. — А может, я мыслю за тебя? А? — Это как? — кажется, пылинка даже испугалась. — Ну я накурился и придумал тебя, этот дурацкий кабинет, какую-то нелепую версию себя... Ну вот это вот всё! — Фух, — судя по звуку, пылинка с облегчением выдохнула. — Ты просто дурак. А я уж думал... — Ха-ха-ха! — Рыбник закатился от смеха, опрокидываясь спиной на тонкий ковер. — Тц-тц, ещё один признак дурачины... — Ха-ха, ты говоришь как Макс! Но у меня есть причина смеяться! — И какая же? — Ты! Ха-ха-ха! Колдун в цветастом лоохи остервенело катался по ковру и хохотал. Краски, будто тронутые растворителем, стекали с его одежд и пачкали безупречную белизну, прожигая пространство ядовитыми оттенками. Пылинка обиженно молчала, но это явственно наполняло воздух едва уловимой тяжестью. В итоге Рыбник сел по-турецки перед полками, пялясь выше головы туда, где должна была находиться обитательница (или обитатель?) рабочего кабинета нелепого, по его мнению, Шурфа Лонли-Локли. — Ну вот смотри. Я - изначальная личность. Шурф - вторичная. Ему же надо было как-то сублимировать моё безумие. Вот он и собрал её в сингулярность. — Что? — Сингулярность — это ты. Понимаешь? — Кто такой Шурф? — В смысле?! — Рыбник настолько сильно удивился, что брови Шурфа спрятались под тюрбан. — Ты не понимаешь? — Ну так ты по-человечески вопросы задавай, а не как пустота, сжатая донельзя! Ха-ха-ха. — Ты сказал, что Шурф - вторичная личность, но кто это? — Хм... Это я! И это твой друг! — Нет у меня таких друзей. — Ну Шурф - это Книжный червь, что здесь обитает. — Нет! Книжный червь хороший. Он убирает другие пылинки, которые неразумны. Он делает мир чище и светлее. Он ценит меня и постоянно слушает! — Ок, слушает так слушает. А понимает? — Рыбник не мог вспомнить ни одного полноценного диалога, как сейчас, к примеру, между Шурфом и мелкой пылинкой. — Понимает! Вернее, почти. Ну, я так думаю. Ведь я же его понимаю, а он не глупее меня, а уж тем более — тебя! А ещё он открывает для меня книги! — Серьезно? — Рыбник нахмурился, усиленно вспоминая за Шурфом повадки доброй бабушки, которая переворачивает страницы для слишком ленивого внучика, но ничего не выходило. — Да! Как только он открывает одну из этих книг, я вижу другие миры! Они яркие, интересные! Опасные, но не очень! Ведь для Книжного червя нет ничего слишком опасного. — Ага, кроме меня... — Рыбник нервно втянул воздух через палочку цвета апельсина и выдохнул зеленый дым. Самокрутка давно закончилась, так что пришлось курить магию. — И ты для него не опасен! Вот придёт он и всё-всё уберёт! Даже тебя! — Удивительно разумная пустота... Да, когда-нибудь придёт, когда-нибудь уберёт, но быстрее я сам отсюда уберусь. — Вот и убирайся. — Да не торопись ты. Рано или поздно, так или иначе, как говорится. Так ты утверждаешь, что как только этот скучный Шурф берёт книгу, то ты испытываешь эмоции, видишь картины других миров? — Если ты продолжаешь называть Книжного червя Шурфом, то да, всё верно, — было ощущение, словно пылинка горделиво вздёрнула нос. — Ну, что и следовало доказать. Рыбник сейчас почти напоминал Шурфа: сидя расслабленно на полу, он источал спокойствие, уверенность в собственных словах, и, что не очень характерно для его альтер-эго, пускал кольца разноцветного дыма. — Что, — холодным писком спросила пылинка, — именно следовало доказать? — Ты - дырка в пустоту, куда мой скучный двойник сливает свои эмоции. — Что? Ты просто хам! Я - не пустота! — А что ты? Ты просто физическая точка, которая не имеет размера, но имеет массу. Глупость, короче! Рыбник снова обидно весело и свободно рассмеялся, будто пылинке в лицо. На самом деле он знал, что она существует вполне реальная и ощутимая по воспоминаниям Шурфа, но дразнить такую мелочь было до внезапного забавно! А как умалить маленькое? Сделать его ещё незначительнее! — Если хочешь знать, то моё происхождение очень благородное! — Это какое же? Сила всё ещё текла через его тело, как и столетия назад, когда он сошёл с ума от невообразимого потока волшебства, а оттого Рыбник словно не мог усидеть на месте — постоянно кувыркался, вращался, вставал и садился. Но он довольно серьезно отнёсся к рассказу пылинки. Может, оставшееся от Шурфа любопытство всё ещё ворочалось внутри его глупого сердца; билось белым бельмом внутри груди чистой пульсирующей необъяснимой приязнью к мелкой точке из грязи — пятну несовершенства в совершенном кабинете. Хотя на самом деле обиталище колдуна больше не было ни белым, ни уж тем более безупречным. — Кхм-кхм, — откашлялась пылинка, привлекая к себе внимание, видимо, Рыбник всё же умудрился о ней слегка забыть. — Так вот. Раньше я была частью чего-то огромного, сияющего, пульсирующего! Оно было родным и тёплым, как объятия любимого человека. Оно сияло, согревая все вокруг. — Очаг? Ты была в очаге? — Нет, оно не лежало, оно было подвешено где-то. А рядом было ещё такое же. Почти круглое, но скорее овальное. Ц, хотя нет, скорее неправильной формы. Ну не важно! Главное — свет и тепло, вот что оно источало! — Ты был звездой? — скучающим тоном спросил Рыбник, рассматривая то потолок, то цветной ворс ковра, пока катился боком к стене. — Да да, очень похоже! Я был чем-то вроде звезды! — Как скучно... Чтобы подтвердить свои слова, Рыбник улегся на животе, болтающимися ногами в сторону шкафов, и с интересом уставился в противоположную стену огромного кабинета. — Почему это "скучно"??? — Потому что, — резонно ответил Рыбник. Колдун щёлкнул пальцами, и на дальнем углу ковра занялось едва видимое, мерцающее как далекая звезда, пламя. — У тебя мало времени, рассказывай свою историю быстрее, — предупредил он. — Ну не помню я, чем точно был! Но похоже на звезду! Я — великая звездная пыль! — Вот это-то и скучно. Все выдуманные профанами личности обязательно "великие" и "звёздные". Ну, зато тебя точно придумал не я, а именно Шурф. Ведь ты скучный. Сейчас я сожгу кабинет, и ты исчезнешь вместе с ним. — Ты не посмеешь! — Уже посмел. Это тебе не просто уборка, это тотальное уничтожение! Ха-ха-ха-ха. Рыбник взлетел под потолок, весело хохоча. Он знал, что Шурф не простит его, если поместье сгорит или кто-то из живых пострадает, но пылинка была придурью, атавизмом желания общаться — в этом Безумный был уверен. Скучной придумке — скучная смерть. Рыбник знал, что сможет локализовать свой волшебный пожар лишь в кабинете, а иного и не требовалось. — Стой! Не надо! Я расскажу великий секрет! — Валяй! Несмотря на пренебрежительный тон, Рыбник обратился в слух, ведь больше всего на свете любил великие секреты. — Тебя поваляешь... Ай, полки гарью покрываются! Спасите!!! Помогите!!! Хулиганы дома лишают!!! Притуши пламя, дурачина! Пожав плечами, Рыбник повелся на провокацию: огонь смиренно приник к пожираемому с чавканьем и треском ковру, притворившись просто слишком неуемным живым ворсом. Единственным белым пятном в этом мире оставался шкаф с книгами. — У-у-у, хули-хулиган-хулиганище! — У тебя три секунды, пока я не потерял интерес окончательно. — Я был частью личности, которая тебя знает! И тебя не люблю! Рыбник почему-то сразу вспомнил мёртвых магистров, которые за ним охотились. Мертвецы вполне могли при жизни отделить от своей души маленький кусочек и сделать живым вместилищем ненависти. Стало до холодных мурашек не по себе. При таком "якоре" даже почти уничтоженная душа может снова восстановиться, это вопрос времени. — Ты только что сказал, что был звездой... — Чем-то похожим на звезду! Да, был! А сейчас я вспомнил, что был частью личности, которая знала и тебя, и сэра Книжного червя! А потом он рассеял кусочки себя... Пламя утихло, словно втянувшись в пол. Рыбник активно соображал, что это могло значить. Может ли быть, что опасность сохранилась? Вот почему он не менял личину сэра Шурфа: в ней он был бесстрашен. Страх неприятной липкой жижей наполнял Рыбника и проливался наружу. — У тебя сердце течёт, — писклявый голос пылинки вырвал колдуна из раздумий. — Что? А, да. — Прекрати немедленно! Книги на нижних полках пострадают! — Это самые никчемные экспонаты его скучной коллекции, — парировал ложью Рыбник, ведь для Шурфа все книги были сокровищами. Пришлось спуститься из-под потолка. Колдун задумчиво почесал лоб, понял, что кусок ткани мешается, и скинул тюрбан в красочное болото, коим стал пол. Из его груди действительно бил чёрный родник страха. Рыбник был тем ещё трусом на самом деле. — Прекрати!!! — взвыла пылинка. — Ну когда уже вернётся мой Книжный червь? Верни его! Ну пожалуйста!!! Я буду снова болтать, а он внимательно слушать! Он никогда меня не понимал, но зато я понимал его!!! — Мне нужно знать... Мне нужно это знать до того, как Шурф вернет контроль. И я должен набраться смелости сделать это сам! — Что? Что ты бормочешь, как безумный? — Я и есть Безумец! Океюшки, иди сюда! Рыбник пролевитировал к стеллажу, остановившись глазами прямо напротив ничтожно маленькой былинки, которую и заметить-то было сложно. Если подумать, она всегда была с Шурфом. Могла заглядывать ему через плечо, следить, собирать информацию. Пылинка — предатель! — Есть одно заклинание на сбор целого из разбитого магическим путём. Если ты часть сияющей души какого-то могущественного колдуна, то я и Шурф должны это знать. Ты слишком опасен, чтобы оставаться в живых. — Нет! Пощади! Нам же так было хорошо с моим любимым Книжным червем, не разлучай нас! Я сделаю всё. — Скажи, чьим кусочком души ты являешься? — Я!.. не могу сказать... — Тогда не обессудь, чувак. Рыбник забрался поглубже в воспоминания Лонли-Локли, выуживая нужное заклинание. Он поднял руки и начал чертить вязь в воздухе, проговаривая древние слова. Пространство зазвенело, распадаясь на нити. Их становилось все больше и больше. Словно каждая точка пространства соединялась с каждой другой такой же точкой по всему кабинету. Нитей, связывающих всё сущее, оказалось много больше, чем самого сущего. Пение колдуна нарастало и будто споткнулось. Затем появились странные скрипящие звуки, словно из глотки Рыбника раздавался скрежет незаточенных ножниц. Нити дрогнули и опали. Все, кроме одной — той самой звёздной сияющей нити, что вела к пылинке на полке, а другим концом терялась в... — Сейчас и проверим. Не только Шурф способен решать мои проблемы, но и я его! — Ты об этом пожалеешь, — с плачущими нотками, но очень уверенно сказала пылинка. Впору бы задуматься, но Шурф не умел отступать, а Рыбник не привык терять время на скучные измышления. Тем более действие марихуаны проходило, надо было спешить. — Посмотрим! — с этими словами колдун схватился за сияющую нить. Был страх, что сила чужой ненависти испепелит его или хотя бы подпалит руки, но этого не случилось. Скорее, стало спокойно и счастливо. И эти чувства так естественно заполнили все внутренности, как тепло от горячей камры распространяется по организму. Звездная нить укоротилась, притягивая верещащую пылинку в жилистую ладонь. Как только ничтожно маленький объект, связанный со своей изначальной целостностью, оказался внутри сжатого кулака, нить стала сокращаться с другой стороны, уходящей в разлом между пространством, временем и бытием. Словно сам стал невесомым призраком, Рыбник оторвал ноги от земли и поплыл за тянущей его силой, как рыба на крючке. Его протянуло через неприятное ощущение. Словно разлом вовсе не для людей был, а только лишь и исключительно для маленьких частичек звездной пыли, а тут тело лезет, пусть и не в полной мере материальное. Хумгат встретил звенящей бездонностью темноты и света. Шурф ощутил себя тем самым молодым неуёмным колдуном, что был вынужден сидеть и дышать, не-быть и дышать, дышать и дышать. Налет Безумного Рыбника слетел мгновенно, словно его личность всё же испугалась и уступила место более смелой. Или это Хумгат запомнил своего гостя иным и транслировал свои ожидания, фиксируя форму. Шурф растерянно посмотрел на свою ладонь. Он снова не слышал пылинку, хотя был уверен, что она общается иначе: теплом, пульсацией, ощущениями и мечтами, в конце концов. Болтливая она. И смелая. Пылинка была рада снова его видеть — отчего-то возникла непоколебимая уверенность в этом. Кого-то напоминает... Тем временем нить изначальной связи продолжала сокращаться. В Хумгате открылась дверь далеко-далеко, и оттого похожая на звездную точку вдали. С усилием нить рванула на себя, словно зацепилась за что-то. Шурф сильнее сжал ладонь, воюя с сопротивлением. Он не собирался отступать. Нить дрожала, словно на другом конце звездной лески билась за свою жизнь огромная рыба. Нет — даже кит! Шурф хишно оскалился: такое развлечение было на грани его возможностей! Ему требовалось всё мастерство, вся сосредоточенность, все остатки недюжинной магической силы, только чтобы удержать пылинку со связью в руке. Вдруг сопротивление прекратилось. Дверной проем перестал сиять маленькой звёздочкой вдали, но вместо этого стал быстро приближался, ослепляя. Свет был такой интенсивный, что Шурфу пришлось прикрыть глаза. В проёме точно кто-то стоял. От него исходила сила, тепло и веселье, словно кит добродушно заинтересовался тем дураком, что тщился поймать его на удочку. Это существо сделало шаг в Хумгат, переступая порог, и дверь мгновенно закрылась, отсекая ослепительный белый свет. — Как? Макс??? Ты?! Совершенно ошарашенный, Шурф взирал на невозможное, самое прекрасное в мире существо — неподражаемого сэра Макса. Только в этот раз он был иным. Глазам, ограниченному по своей природе органу восприятия, казалось, что фигура перед Шурфом состоит из светящихся точек и звёздных скоплений. Два особенно ярких пятна были в районе груди. Они пульсировали, меняли оттенок, радостно ускоряясь от встречи со старым... другом? — Сэр Макс, — а Шурф был уверен, что это именно он, потому что узнал бы его в любом обличие. — Что ты тут делаешь? — Пожинаю плоды своего безумия. Вернее, безумной одержимости, ведь любовь - это помешательство в чистом виде, схождение с ума и восхождение на пик сумасшествия. Но я был уверен, что ещё столетие минимум ты меня не раскроешь. Уж такого могущественного колдуна, как я, конкретно тебе не превзойти. — Ты стал чуть более заносчивым. — Правда? Мне казалось, что скромность никогда не была моим коньком. — Да уж, но я всё равно многого не понимаю... — А тебе и не нужно. Хотя, судя по твоему взгляду, ты от неведения сейчас ещё раз сойдешь с ума. Ох, и что мне делать с тобой, бедствие ты мое? Хорошо, объясню, притом как ты любишь: всё-всё по порядку. Хотя слишком далеко в прошлое не будем заглядывать, хорошо? Ты уже понял, что я не "твой Макс"? — Шурф понимающе кивнул, — ну, тогда на всякий случай проговорю, что я из далёкого будущего. Настолько далекого, что смотреть так далеко в будущее пока не можешь ни нынешний ты, ни нынешний я. Мы оба сильно изменились с тех пор. Словно нарушая свои же слова, звездный Макс вдруг обрел плоть и совершенно привычный вид. Он протянул руку, чтобы огладить щёку Шурфа, который потерял свою невозмутимость и выглядел растерянным, бегая взглядом по лицу своего товарища, снова и снова ища признаки обмана или самообмана. На лице же Макса отражалась грусть и ностальгирующая радость бесконечнее самого Хумгата. — Я так скучал по тебе. До сих пор скучаю по каждой твоей грани. От ребёнка, самоуверенного послушника, молодого колдуна, Безумного Рыбника, Шурфа Лонли-Локли и дальше до каждого, каждого, каждого! Каким бы ты ни был, ты просто восхитителен. Я научился бегать по Мосту Времени как к себе домой, дробить себя на части, но так и не могу отказаться от всех вас в сторону только одного твоего воплощения! Каждая твоя личность должна принадлежать мне... Он сжал ладонь прямо перед лицом Шурфа, словно поймав пылинку момента и притянул её к себе, прямо к нелепо торчащей чёлке, зажмурившись и опустив голову, но затем резко поднял обе ладони открытой внутренней стороной и улыбнулся, совсем как обычный Макс. — Прости-прости, я не собираюсь и никогда не собирался уничтожать твою жизнь. Сейчас мы вместе и мне этого должно быть достаточно, но ты же знаешь, какой я жадный? Всегда до глупости наивный и глупый, привязчивый к вещам и людям, даже просто личностям, которые уже не существуют. Нам друг друга мало, и я знаю, что ты тоже всегда стремился присвоить мою жизнь! Макс дважды стукнул себя по кончику носа, а затем, нарушая все личные границы, которые, скажем прямо, никогда и не чтил, дважды коснулся кончика носа Шурфа. Лонли-Локли стоял как громом поражённый. Хотя скажите какая глупость: где это видано, чтобы такому сильному колдуну хоть на йоту навредил небесный раскат простого громкого звука? Его и тысячей молний не заставить удивиться хоть на секунду. А тут на тебе! Макс стоит перед ним, но вовсе и не он, а другой кто-то. В некотором роде гораздо больше "Макс", чем тот, что ждёт в нужном времени и пространстве, потому что наконец не скрывает безмерную силу и могущество; но в то же время гораздо меньше тот самый дружелюбный сэр Макс, которого так любит всё Малое Тайное Сыскное Войско. И это самое невозможное из могущественных существ Вселенной говорит, что они вместе? Шурф не знал куда себя деть от непрошенного, самого стихийного в его жизни счастья, сжёгшего и затопившего его одновременно, вневременно, меньше чем в момент. Но оставалось столько вопросов, из которых его могучий разум, словно по кирпичику, уже выстроил непробиваемую стену. Между ним и этим "Максом" пропасть времени. Не "он" встречается с Максом и пытается присвоить его жизнь, а некий "он-в-будущем". А кто это? — О, ты такой милый в этом воплощении, когда растерян и счастлив одинаково безмерно! Шурф, только тебе нечего опасаться. Твои следующие метаморфозы такие же великолепные, как те, что ты уже прошёл. И я всегда буду рядом. Видеть, запоминать, любить. Я знаю, что расставание с личиной Мастера пресекающего ненужные жизни, вечно безупречным сэром Шурфом из Тайного Сыска далось тебе сложнее всего. Но и не торопись. Главное, чтобы тебе было комфортно. — Но при чём тут пылинка? — нашёл в себе силы задать вопрос Шурф. Сэр Макс снова коснулся, но на этот раз всё ещё сжатой в кулак ладони сэра Шурфа, словно нежно прося отпустить часть себя. Он выглядел грустным. — Я был так глуп тогда. Рядом с тобой. Смотрел с восхищением, открыв рот, ловил каждое слово, мысль, оттенки настроения, и всё равно много позже понял, насколько мне этого мало. Мне так грустно, что я так много упустил. Постоянно отвлекался, творил глупости, куда-то убегал к другим в объятия. И, знаешь, мне так неприятно было ощущать вот эту потерю: глупую, непреднамеренную, закономерную, но оттого только ещё более досадную. И я отделил часть своего сердца, сжал до ничтожности, чтобы было сложно обнаружить и понять, а затем отправил к тебе. И я даже не подозревал, насколько тебе было одиноко всё это время. Вернее, знал, ты же рассказывал, но не понимал в полной мере. А ещё не думал, что ты так быстро меня раскроешь. — Значит, это твоё сердце? Шурф задыхался от счастья и восторга. Вопреки молчаливой просьбе он прижал кулак к своей груди. Макс прав — он хотел его присвоить. Всего. И сдерживался раз за разом. С такой сложной задачей могла справиться только такая личность, как сэр Шурф Лонли-Локли. Может, в этом секрет, почему он продолжает цепляться за эту свою ипостась? Потому что только она может держать в узде страшный эгоизм безумного желания присвоить. Восторг от обладания даже маленькой частицей самого дорогого человека был чуть ли не более оглушающим, чем первое попадание в Хумгат. А если Макс хочет присвоить его не меньше... До Шурфа дошло. Дыхание сбилось окончательно, уйдя в хаотичный громкий галоп, а глупое единственное сердце вторило эхом. — Да, эта маленькая пылинка — та часть моего сердца, которая страстно полюбила именно того тебя, сэра Шурфа Лонли-Локли, и никакого другого. Она тебе может показаться маленькой, но моё сердце заполнено тобой полностью, так что можешь представить, каким ты ещё будешь. Макс развел руками, словно все-все пояснил, хотя только больше запутал. Сколько же времени пролегает между этим Максом и самим Шурфом? — Шурф, незабвенный, мне жаль, но тебе придется мне довериться. Всему своё время. — Ты заставишь меня забыть?.. Шурф уже догадывался, как пойдёт развитие событий. Но внутри него разгорелось страстное пламя. Он хотел соединиться с Максом, стать единым целым. Хоть на полмгновения присвоить его себе полностью и почувствовать взаимность. — А ты почти не меняешься, правда, сэр Совершенство? Макс обращался за спину Шурфа, но тот не успел среагировать, как вдруг его парализовало. Это произошло одновременно с ощущением теплой ладони между лопаток. Кто-то подкрался совсем незаметно и использовал незнакомую, немыслимую в Хумгате магию. Веки Шурфа все больше поднимались, пока он понимал, что сзади находится сила, ничем не уступающая Максу перед ним. — Я только рад. Я же говорил, сэр Свобода, что очень быстро раскушу твой трюк. Я тогда, конечно, не обладал всесилием Вершителя, но был внимателен и крайне сосредоточен. Голос. Это был голос самого Шурфа, но только чуть раскатистее. — Только спор ты выиграл благодаря марихуане, — посмеялся Макс. — Ну, какими путями к нам приходит Судьба, не так важно, важно — какая. Слушая их диалог, настоящий сэр Шурф не мог не только уйти, но даже выдавить хоть полстона. — Ох, жестоко всё же прошлого тебя вот так держать. Давай я всё исправлю! Макс подходил медленно, но Шурф всё равно не мог пошевелить хоть пальцем. Он давно не чувствовал такой беспомощности. — Т-с-с, — Макс приложил указательный палец к его губам, — это лишь сладкий сон, не более того. Ты ведь лучше других знаешь, что ничего реальнее снов нет. Макс медленно приблизил своё лицо к нему. Долго глаза Вершителя бегали по чертам такого далекого, родного, его первого Шурфа Лонли-Локли. Он был всё таким же восхитительным, сколько бы времени ни прошло. Шурф замер, ожидая неизбежного экстаза от признания, контакта, прикосновения. Если бы он мог расплавиться звёздным светом и слиться с Максом, то сейчас ровно так и сделал бы. — Отдай моё сердце, сэр Шурф. Вернее, ту его часть, что любит только и исключительно тебя, — Макс шепчет прямо в губы всё ещё парализованного Шурфа. Вдруг ладонь словно сама собой разжимается, и маленькая ниточка втягивает пылинку на её место в груди Вершителя. — "Я люблю тебя" — это так мало. Ты — часть того, что является моей жизнью. А теперь, пожалуйста, забудь. Макс целует его, а Хумгат взрывается в разуме Шурфа бесконечной чередой фейерверков, неосторожно плавящих своим жаром саму суть пространства и времени. Затем Шурф открыл глаза и увидел безупречно белый кабинет на третьем этаже, без изъянов и текстур. Растерянно похлопав ресницами, колдун повернулся к окну, за которым яркими красками дышал Ехо. Осмотревшись ещё раз, он нашёл свой тюрбан на полу рядом с пеплом от скуренной самокрутки. Сэр Шурф растерянно почесал лоб, силясь вспомнить, что же творил Безумный Рыбник, но в голове были лишь пустота и счастье. «Может, стоит позвать сэра Макса в "Обжору"? Кажется, я соскучился по его обескураживающему присутствию», — подумал сэр Шурф и тут же послал зов коллеге. Он был рад, что грызшие его сердце грусть и тоска наконец отступили. Настолько, что совсем забыл проверить единственную обитательницу рабочего кабинета и просто умчался на встречу с сэром Максом.

***

В Хумгате две веселые энергии стояли рядом. Макс так и не отпускал своей личины, с которой проходил всю свою могущественную, смешную и нелепую молодость. Напротив него поток света менял свою форму и цвет чуть ли не каждую условную секунду не-времени. — Словно тебя поцеловал, — Макс коснулся растянутых в довольной улыбке губ. — Меня и поцеловал, просто очень давно, — признался поток и тут же принял старую личину в белом лоохи. — Я же говорил, что никогда не был достаточным дураком для твоих детских игр. — А ты стал заносчивым со временем, — вернул шутку Вершитель. — Пожалуй, мы друг друга действительно стоим. Шурф подошёл и обнял Макса. Две сущности проникали друг в друга светом и теплом, словно две огромные Вселенные смешивали свои ланиакеи, галактики, туманности и даже пустоты. Двое всего лишь обнимались, стоя в Хумгате. А значит — в Нигде. А значит — Навсегда.