первая мысль - это ты

–может, мы счастливы, но бессимптомно? — ваня наклоняется, чтобы поднять с асфальта желтый кленовый лист. они возвращаются со съемок по обыкновению вдвоем, почему-то (ваня не запомнил ответа лёши) пешком, под темнеющим тяжелым небом и моросящим дождем. ильин отказывается от предложения разделить с лёшей место под зонтом и потому мокнет, как дворовый пес, в своей неизменной красно-зеленой куртке и с гитарным чехлом на спине, по пути останавливаясь чуть ли не у каждого столба, потому что «стой, щас я рилс сниму» и по причине «погоди, у меня шнурки развязались». лёша борется с желанием толкнуть ваню в ближайшую лужу. –а ты всегда строчками из песен говорил, или я только сейчас заметил? — лёша сует замерзшие руки глубже в карман и ежится от пронизывающего ветра. и ведь не впадлу ваньку еще листья собирать по пути домой, в такую-то погоду… –пойдем уже, жрать хочется! — лёша бросает фразу через плечо и вздыхает, выше поднимая воротник куртки. ильин напоминает ему мурзилку, только вместо берета — обычная шапка, и шарф не красный, а синий, и до мерзости длинный. наверное, планирует покончить как айседора дункан. до дома они доползают только в девятом часу: прокуренная лестничная клетка партизански молчит, будто на всем этаже из живых остались только два силуэта, копошащиеся у замочной скважины в слабом свете желтой лампочки. в квартире шамутило ничего нового — ваня подмечает это, разуваясь и кидая свою куртку рядом с лёшиным зонтом, — разве что у двери жмутся и скучают по владельцу ванины рыбьи тапки. ваня любит оставаться у лёши в гостях. можно подумать, что ильин прописан в его квартире — он слишком часто ночует у лёхи, когда приезжает. здесь у ильина завелись даже маленькие предметы собственности: своя чашка в серванте, в кухонном шкафу — купленные специально для него пакетики зеленого чая и песочное печенье, целая полка, выделенная под его вещи, свое полотенце, по традиции — красное, а лёшино — дурацкого синего цвета. здесь по-другому не бывает и быть не может. в пределах этой квартиры немного иначе работают земные законы и, конечно, имеются свои негласные правила. например, отрицание каких-либо личных границ (первым его внес, очевидно, ваня). лёша зажигает газовую плиту и ставит кипятиться чайник, взглядом случайно цепляясь за разноцветные бумажные квадратики на холодильнике, как в идиотских американских сериалах. это тоже придумал ваня. «чтобы ничего не забыть» — говорил он, будто потом не оставит лёшу один на один с этими бесполезными списками покупок и напоминаниями о съемках в клубе. среди них даже можно отыскать желтую записку с мелким текстом — слова одной из ваниных песен, которую он так и не дописал. ильин оставляет свои незначительные, незаметные следы везде, где находится, делится частичкой своей нескладной, не вмещающейся в стандартные рамки сущности с пространством. есть вероятность, что однажды от вани не останется и крошки, если он будет так расточителен. ваня любит макароны-звездочки: они напоминают ему о настоящих звездах на небе. еще ваня любит супы-пюре: по консистенции они похожи на еду космонавтов. но больше всего ваня любит проводить время с лёшей. его очень занимает просто сидеть и наблюдать за шамутиловской рутиной, этим его бытом «нормального» человека, платящего по счетчикам и перестилающего постельное белье каждую среду. лёша научил его дружить, веселиться «по-взрослому», научил ждать встречи и скучать по человеку — лёша всего лишь в москве, а ване кажется, что это другая, недосягаемая даже для него, планета. ваня считает, что лёша для него — как лис для маленького принца: они могли бы прожить эту жизнь, не зная друг друга, но если уж встретились — разъединиться уже не сумеют. их давно перестали воспринимать по отдельности — это стало обыденностью. «шамут без ванька — как каша без масла» — говорят парни из клуба. лёша когда слышит такое — молчит, не подает виду, но уголки его рта предательски ползут вверх. ваня как увеличительное стекло — ловит тоненький луч лёшиного света и рассеивает его, заполняя пустоту. ванины добивки к лёшиным шуткам — как рифма в последней строчке стиха — смертельно необходимы. шамутило думает, что спустя два года общения какая-то часть ивана ильина точно осела в нем навсегда, как табачная смола от сигарет в легких. отныне до конца своих дней он повязан с ним кровью и, видимо, галстуком. ваня ильин — космическая сингулярность, а его зрачки — точно черная дыра, но лёша уже сто раз пересмотрел «интерстеллар». ваня ильин — майор том, и лёша его диспетчер из центра управления с земли. ваня ильин — свалившийся с луны мальчишка из заставки «дрим воркс», поэтому лёша подарит ему удочку на день рождения. ваня ильин — нечитаемый двоичный код, и лёша за две недели знакомства разгадывает его быстрее, чем нео из «матрицы» за весь фильм. ваня ильин — иррациональное число в дробной степени, и можно считать, что лёша каждый день сдает экзамен по высшей математике. ваня ильин вылез из рассказов рэя брэдбери, притащив на землю в бездонных карманах своей ветровки все самое странное, что есть во вселенной, не забыв ключ от лёшиной квартиры и сердца. внутри ванька — будто нарисованный барашек, которого никто, кроме него самого, не видит, и лёша грешен тем, что он этого барашка нарисовал. лёша думает, что любить ваню — все равно, что совать пальцы в розетку. никогда не одобрялось взрослыми, но попробовать хочется. –лёх, я твою футболку возьму, ладно? а то моя сырая. сырая от слова сыр? –не знаю. (еще бы она не сырая была, ты же полчаса торчал под дождем в легкой куртке). –и штаны тоже давай. сушить все будем, — лёша приказным тоном заставляет ваню стянуть мокрые джинсы и остаться в удлиненных черных боксерах. шамутило мельком бросает взгляд на голые бедра ильина и зависает секунды на три, заметив на ваниных ляжках аккуратные россыпи родинок, будто ваня сам нарисовал их себе, чтобы потом фломастером соединить точки в созвездия. шамутило сухо сглатывает, сжимает чужие джинсы в руках и, шаркая тапками, уходит в ванную, оставляя на полу след из капель. ване толком ничего не остается, кроме как найти пульт от старого, запыленного по ненадобности телека, и включить лигу «квн». «совсем как дед», — думает лёша, слыша из гостиной известную на всю страну мелодию заставки, — «и привычки у него не меняются». на столе с пожелтевшей клеенкой в цветочек — ваза с лёшиными любимыми конфетами «марсианка», но не то чтобы ему сильно нравился их вкус, просто он покупает их каждый раз, когда случайно видит на полке в магазине. да и название как-то косвенно напоминает о ванином происхождении. –какие деффевые коффеты, — говорит ваня с набитым ртом, запихивая третий шоколадный шарик себе за щеку, –со вкусом…ирамису? — ильин читает с черно-бирюзовой обертки и переводит взгляд на лёшины серые, безразличные ко всему радужки. –тирамису, ванёк, — лёша устало вздыхает и встает из-за стола. –смотри не подавись. я пошел тебе кровать стелить. иногда лёша подозревает себя в том, что совсем не хочет, чтобы ильин уезжал в свой петербург. ему кажется, нет, он знает об этом — без ванька ему долго не протянуть. ну, то есть, совсем. наверное не сможет даже сделать вдох, будет хватать ртом воздух, как выброшенная на берег рыба. ваня уезжал домой — и в квартире шамутило начиналась какая-то бесконечная тоска: по самому ильину, по его ненавистным песням, смысл которых понимает только ваня и которые он тихо наигрывает, перебирая струны и рифмы как гречку — невпопад, рвано, но, в общем, вполне сносно, в своем особенном, ваньковском стиле; по питеру, который шамутило почти и не видел толком, по всегда ребячьему взгляду карих глаз, которые отчаянно пялились ему прямо в душу, когда находили в темноте зала стейджа среди зрителей. стены давили на него с четырех сторон, и тогда он сбегал от себя. на улицу, в клуб, куда угодно, просто садился в машину и наматывал круги на каршере по району. вани не было в радиусе пяти метров — шутки выходили какие-то совсем тухлые, вещи валились из рук и спалось плохо. наверное, лёша бы умер от скуки, если бы ванек исчез из его жизни так же неожиданно, как и появился, но, к счастью, сейчас ильин рядом с ним и в ближайшие часы вроде не собирается улетать в космос, а значит баланс абсурда в мире лёши не нарушен и все идет своим чередом. –лёх, иди сюда, потрогай, у меня лоб горячий? — голос из кухни прерывает шамутило на половине мысли, и он бросает её, не в праве сопротивляться, уже инстинктивно шагая в сторону знакомой интонации. лёша тыльной стороной ладони касается лба вани и поджимает губы в жесте «а я ведь тебе говорил», немного осуждающе глядит исподлобья и, уже смирившись, мысленно обращается к ильину с вопросом «интересно, на твоей планете знают, что такое ибупрофен?», на что ваня молча пожимает плечами. «теперь еще и мысли читает, приехали» — лёша убирает руку и тянется к верхней полке кухонного шкафа. шамутило минуты две роется в аптечке, а потом протягивает через стол блистер таблеток в одной руке и термос — в другой. –тебе бабушка компот передала, держи, запьешь. еще не хватало мне, чтобы ты тут с температурой слег, — лёша рассыпает эти слова в воздухе немного небрежно, будто с одолжением, но по-честному вкладывая в подтекст проявление огромной безосновательной (как ему казалось) заботы, не вмещающейся в его такое маленькое сердце. ваня прячет это чувство где-то там, далеко, под прошлогодней листвой, тремя слоями одежды и грудной клеткой, но, если честно, он готов мурыжиться в дождливой осенней москве до бронхита и потери памяти, если эта москва у лёши дома. шамутило не ругается, не злится, как мама вани, даже не ворчит по-старчески, просто ставит на плиту кастрюлю с бульоном и начинает возиться с готовкой. ваня шмыгает носом и достает из чехла гитару. ильин помнит, что соседи в доме леши не любят слишком громких звуков, поэтому если и играет на гитаре у него в квартире, то очень тихо, едва касаясь струн и почти неслышно напевая мелодии себе под нос. –бог придумал дискотеки… эти полчаса кажутся вечностью: ваня играет, леша варит суп, одновременно вслушиваясь и пытаясь понять, с кем же и куда там уходит ванёк. звенящая тишина после последней ноты режет слух, выдергивает лёху из прострации, и он как-то размыто смотрит на ваню, который давно закончил играть и теперь ждет реакции. –о, а может я слова напишу? про капоне это твое, — шамутило делает вид, что не пропустил мимо ушей все, что сейчас говорил и играл ильин на протяжении двух минут. –давай. только мне на английском еще нужно будет. сможешь? — ваня приставляет гитару к дверному косяку и она тут же с грохотом падает на паркет. наверное, соседи снизу уже готовятся стучать по батареям. –а тебе зачем? с собаками разучивать будешь? — лёша отпускает колкость и отворачивается обратно к плите. суп почти убежал из кастрюли. лёша думает, что не понимает ваниных песен. он слушает их вполуха, но никогда не перебивает. ваня берет в руки гитару и лёша замолкает, не осмеливается даже вставить слово, подпирает голову рукой и терпеливо ждет конца. он никогда не признается в том, что ему нравится слушать ваню и видеть, как сильно он увлечен и погружен в процесс, как его взгляд в какой-то момент перестает быть сосредоточен на чем-то конкретном и ваня утопает в собственных мыслях. шамутило «играет на бубне», уступая ильину место солиста и позволяя ему лишнюю минуту побыть в центре всеобщего внимания. и ему нравится это. лёша не вещий, хотя снится ване с четверга на пятницу (да и в другие дни недели тоже, чего уж). ваня путается в словах и без остановки несет полный бред, когда лёша рядом — значит точно чувствует себя в безопасности и комфорте. никто и никогда не принимал его так, как «ша» — всю эту его бесконечную энергию, чересчур громкий смех и тактильность, будто ваня прожить не сможет без этих незаметных касаний на сцене. у шамутило на правом плече, кажется, уже есть маленькие вмятинки от пальцев ильина, которые ваня оставляет на коже даже через пиджак, словно дотрагиваясь из раза в раз он пытается убедить себя, что парень в синем галстуке напротив и правда его партнер по шоу. суп не успевает остыть в широкой тарелке с аккуратным голубым окаймлением, потому что ильин чуть ли не всасывает его в себя в первые же минуты три. они сидят в тишине: ваня слишком занят запоздалым обедом-ужином, а лёша — думскроллингом ленты твиттера. он отрывается от телефона только раз, ловит себя на разглядывании ваниной довольной физиономии и решает, что этого будет достаточно. лёше все кажется, если ваня моргнет, с его ресниц прямо на румяные щеки посыпятся звезды. на ваню смотришь — и хочется улыбаться от его наивной нелепости и простоты, которую он тайком принес с собой из детства. он никому не говорит, как ему удалось это сделать, и даже лёша еще ни на шаг не приблизился к раскрытию этого большого секрета. странно, но если бы ваню спросили, в каком моменте своей жизни он хотел бы оказаться перед смертью, он без тени сомнения ответил бы — в этом. здесь всем хорошо: лёша, так отчаянно ищущий покоя и умиротворения, наконец не чувствует себя пусто, ваня, вечно обвиняемый другими в неусидчивости, не чувствует себя неуслышанным (и голодным). здесь все в порядке и все на своих местах — ваня не может просить о большем. все приятное когда-нибудь кончается, и наутро ваня с очень виноватым видом и очень тяжелым рюкзаком мнется на пороге в ожидании такси до вокзала с принципиально полуразвязанными шнурками и надеждой, что он не опоздает на поезд. лёша, заспанный, разбуженный, по ощущениям, минут семь назад, опирается плечом на дверной косяк и изо всех сил старается не заснуть обратно. ярко-красная, как тряпка матадора, футболка на нем немного ему велика — вероятно, спросонья стащил первую попавшуюся с полки ванька. –лёх, я еще приеду, может, через неделю… –вали уже, — лёша не выносит ранних подъемов и долгих прощаний. ему всегда хочется, чтобы ванек остался хотя бы еще на день, на час, на пару минут. вот бы ваня остался хотя бы еще на жизнь.