Найти неизвестную

Что-то это да значит. «Не ищи ничего лишнего, чувак. Либо да, либо нет, все просто». Просто. Просто выходит так, что Эл не мог не искать. Он даже не искал — видел, чувствовал, верил, а потом эта самая вера со всего размаху разбивалась обо что-то твердое. Да хоть об стену комнаты Гусейнова, где он постоянно находил разноцветные резинки для волос, фантики от шоколадных протеиновых батончиков и провода. Бухаров точно разорится на зарядках. Учитывая то, что Вова говорил это о двойке по биологии, просто так нарисовавшейся на неаккуратно вырванном из, судя по карандашным расчетам, тетради по алгебре листе — к межличностным отношениям это не относилось, да и, зная Бухарова, ни к чему не относилось. Просто так сказал. Наверное, Елена Викторовна просто очень не любила математику, иначе отсутствие каких либо минусов и плюсиков в работе оправдать было нельзя. Просто два тебе, Гусейнов. А у Вовы все просто. Вове бы на тренировку не опоздать. У Вовы всегда — тренировка. Потом он увидел фиолетовый засос на шее друга, случайно, в раздевалке перед физкультурой, и не смог оставить это просто так. Гусейнов выбивал правду колкими шутками сквозь неприятную тяжесть в животе, в которой винил сосиску в тесте из столовой и вышло так, что «Да, Элыч, я не пошел с тобой гулять, потому что подцепил девчонку из параллели, а тренировок по вторникам у меня никогда и не было». Ничего из этого, он, конечно, не сказал, но красноречиво поднял брови вверх. Они опоздали на физкультуру, а Элу стоило бы наконец выучить расписание друга, чтобы быть дураком хотя бы наполовину. Да и какой он вообще друг, если о похождениях Вовы узнал случайно и, скорее всего, блять, последним? После этого сидеть рядом с ним за партой оказалось прямо-таки невозможным, особенно на литературе, когда он старательно изображал засыпающего от скуки, почему-то именно на плече у Эльдара. С другой стороны: на ком же еще? Не на Лёхе же, которого, несчастного, пересадили за первую парту, подальше от Сашки и поближе к Ксюшке, или подальше от троек и ближе к пятеркам. Севастьяновой не жалко. Жалко у пчелки, а Вовины волосы, которые угрожала отрезать каждая встречная-поперечная учительница, лезли в лицо, и плечо, которого касалась вовина щека, начало странным образом жечь. Пришлось переходить к тяжелой артиллерии — тянуть руку. Правую, на которой все еще ощущались чужие прикосновения. Потом выяснилось, что для вытянутой вверх руки нужен повод, иначе получилось так, что Эльдар забирал лавры у Квашонкина, с его-то нездоровыми стремлениями, и не придумав ничего лучше, он отпросился к директору, еще двадцать минут слонявшись по школе, не зная, куда себя деть и с нездоровым интересом посматривая в окно. Немудрено. Вообще Вова — он такой. Ему только дай потрогать, схватить за руку, обнять, выдохнуть сигаретный дым сладкого чапмана прямо в лицо и в такой же опасной близости громко рассмеяться, сверкая белоснежными зубами. И что-то это да значит, если поздоровавшись с очередной девушкой, которая его откуда-то знает, Бухаров поворачивался к Элу и кривился. Гусейнов всегда говорил что-то вроде: «Не нравится — не общайся» и лишний раз его не трогал: вдруг потом он так же оборачивался к кому-то, пока Эл не видит и так же картинно обтирал руки о брюки, поджимая обветренные («Весь вечер с Юлей на морозе целовались, а у нее гигиеничка закончилась») губы. Ему эти проблемы не нужны. Эти проблемы нужны только сотне девочек из школы. Всего-то. И вообще, Санёк говорил, что девчонки не считаются. Наверное то, что Вова выбирал тусоваться с Элом — великая честь, если его девчонки ужасно сильно ревновали к Гусейнову. Сам он так не считал, но посмеивался. Странно, почему именно Вова? Он ведь уже занят. Однажды дошло до угроз с разных аккаунтов в телеграме, но Эльдар просто не мог относиться к этому серьезно, особенно, если в личку ему писала восьмиклассница, делающая минимум по две ошибки в сообщении. Бухаров говорил не обращать внимание. «Чувак, ты у меня один-единственный и люблю я только тебя. Ты же это знаешь, да?». Эл знал. И все это его совсем не волнует. Как говорила вся коалиция училок: «Волноваться вообще нельзя. По поводу ЕГЭ — можно», а Гусейнов — примерный ученик. Экзамен его совершенно не волновал, даже если «можно». Его только Вова волновал, но совсем не сильно. Можно и потерпеть. Когда Бухаров прогуливал, то есть, конечно, тяжело болел и находился почти при смерти, терпеть становилось ощутимо тяжелее. Это заметила даже Люция Генриховна. Одним апрельским днем вместо того, чтобы решать очередной номер из учебника, Эльдар с тоской смотрел в окно, считая листья на деревьях, так кстати росших под окнами второго этажа. Примерно на пятидесяти трех, математичка рявкнула: «Гусейнов! Ищешь своего непутевого товарища? Лучше ищи неизвестную! Я проверю твою работу в конце урока!». У нее было плохое настроение, такое бывает, Вова бы сказал — климакс, но Эльдар, честно говоря, ее прекрасно понимал. Ни о каких неизвестных, Гусейнову не думалось. Тоже настроение плохое. В конце урока он получил заслуженную двойку, потому что главная неизвестная, которую, к сожалению или к счастью, не нужно искать, валялась на своей кровати и в ус не дула. Точнее, дул: с недавних Бухаров очень захотел себе усы, «как у сома», но все еще совершенно не волновался. Нервных клеток, говорил, лишних нет.

Схватил пару из-за тебя

12:54

Сам виноват 12:54

Ты останешься неучем 12:54

Ладно я больше не буду прогуливать 13:01 Элыч 13:12 Приходи сегодня на чай 13:12 На чай Эл, конечно же пришел. А куда деваться? Там его встретил Вова, старательно делающий виноватый вид и держащий в руках учебник по алгебре: «Элыч, помоги неизвестную найти». Элыч, как отличный друг, товарищ и брат, естественно готов помочь. Иногда, когда друг зависал с очередной Катей-Машей-Алиной-Аленой-Элиной, он думал, мол, «Хороший друг, блять. Всем бы, сука, таких друзей». Просто иногда его девчонки начинают надоедать, но это ничего. Можно пережить и решать математику самому, без видеозвонка (про личное посещение можно даже не заикаться). Вместо чая они решали алгебру, потом с азартом кинулись на геометрию, решив проверить, кто решит больше задач за двадцать минут. Чуть не убив друг друга в процессе, стремясь помешать мыслительному процессу, они договорились на ничью и толстовку в пользу Эльдара: в пылу битвы Бухаров плеснул в друга водой из чашки. Гусейнов на это нисколько не обижался. Эл обижался на то, что толстовка друга пахла чужими приторно сладкими духами. Пришлось шутливо от нее отказаться, предложив другу мыться почаще (и смыть с себя наконец всех этих девок), потому что противно не только надевать, но и держать в руках то, что трогал еще десяток пар рук. В итоге, из недр шкафа Вова, строивший из себя униженного и оскорбленного, достал свитер, колючий, со странными зелеными ёлками, раза в два больше Бухарова, и на следующий день Эл пошел в нем в школу. Конечно, чуть не схватил сердечный приступ от перегрева, но это того стоило. Вова никак не прокомментировал покрасневшее лицо Гусейнова, но весь день как будто старался быть ближе. Наверное, охранял свое имущество от повреждений, но назад не потребовал ни через день, ни через два. Эл сам вернул его обратно, чистый, выстиранный и заботливо вычищенный от катышков его мамой, а Вова растерянно обвязал его вокруг пояса, сказав что-то вроде «Я думал, что ты его оставишь, чувак». И что-то это да значит. На самом деле Эльдар победил в соревновании всех девчонок со счетом один-ноль. Вернуть Вове кофту — фактически отказаться от статуса избранницы. Друг всегда делал вид, что не в курсе о «культе», но Эл знал, как это ему льстит. Еще бы, а как по-другому? Он быстро влюблялся в каждую избранницу, а потом так же быстро убегал к в гости к Гусейнову с рассказом о том, что «опять не та». А как можно найти «ту», если ты крутишь маленькие романы на переменах с каждой, кто имеет смелость подойти, целуешь «самую симпатичную», а потом все повторяется? Менялись только слова, которыми Эл утешал друга, но и их с каждым разом становилось все труднее подбирать. Еще немного, и придется заводить известную каждому песнь про непростой год. Бухарову ведь вообще все равно, потому что главное, чтобы кто-то был рядом и открыть бутылку Эссы, тайком пронесенной в рюкзаке. Семнадцать лет, ума нет. Гусейнов ему нужен для балланса Вселенной: с мозгами, без девушки и паспортом. Паспорт, в общем и в целом, в этом списке был ни к чему. Максимум для фен-шуя. Вова никогда не звал Эла бухать с ним, так, иногда просил «легально купленную сигарету». Что-то это да значит, если придя к Элу после очередной попойки Бухаров промычал что-то про то, что «Ты мне друг. Я хочу жить с тобой, а не пить» и заснул, сидя на табуретке, звучно всхрапывая, пока Эльдар разрывался между объяснением сего действа своей матери, и попыткой расшнуровать вовины ботинки. Мама и так все понимала, Вове ничего не нужно понимать, а вот Гусейнов ничего не понимал, не понимает и понимать явно не будет. Точка. Для себя он давно решил, что нужно просто научиться плавать — это необходимый минимум, чтобы ходить с Бухаровым в бассейн. В ярко оранжевых плавках и шапочке он был неподражаем, единственнен и знаменит тем, что буквально сражался с водой. Он не останавливаясь ни на секунду плавал от бортика к бортику целый час, приговаривая «Вот сейчас нас точно сожрут акулы», скорее в шутку, но кто ж его разберет. Ни с кем больше Вова не ходил в бассейн. По крайней мере, Элу очень хочется так думать. А потом… Элыч 01:34 Приходи на день рождения 01:34 Сообщение не внушало доверия. Одиннадцать лет Бухаров никогда не звал Гусейнова на праздник, они отмечали только вдвоем, на лавочке, в парке, в восьмом классе — в ментовке, в ресторане, в подъезде, в Сочи… На «общем» дне рождения Эл ни разу не появился. «Ты не все», — бурчал Вова, сразу утыкаясь в телефон, словно стесняясь этого. Вот есть нормальные друзья, а есть… с Эльдаром ни бухнуть, ни день рождения нормально отметить… Гусейнов ведь не против, Бухаров сам не хотел, непонятно почему. Но понимать Вову, опять же, себе дороже. Элу и так все нравилось. Он и не думал об этом совсем, так просто наблюдал за происходящим и делал выводы. Выводы делались плохо, но и грабли, на которые Гусейнов продолжал наступать с первого класса похоже были сделаны из поролона, иначе… с такими повреждениями головного мозга не живут. Это же не хламидии. Это — Владимир Бухаров, приятно познакомится. На дне рождения Эла, все-таки собравшего задницу в кулак и решившего идти, встретила разношерстная компания: Леха, Идрак, пара вовиных друзей-бальников и, мать, ее, Света из одиннадцатого «Б», которая окинула его нечитаемым взглядом и продолжила строить другу глазки. С прической, макияжем, в платье, вся такая, сука, из себя, она сидела, вертела бокал с водой в руках и резко контрастировала с «сугубо мужской компанией». Эл хмурился, наблюдая, как Вова буквально разывался, ведь все этой пизде было не так и не эдак. На месте друга он давно послал бы ее на все четыре стороны, но, к сожалению, Гусейнов сегодня голоса не имел. Идрак никак это не комментировал, Леха переглядывался с Элом, пожимая плечами в стиле ну-ты-сам-все-понимаешь-бро-любовь-она-сука-такая-бро, а друзья-бальники поглядывали на время и хотя бы старались вовлекать всех в разговор. На столе одиноко стояла бутылка детского шампанского, которую принес Эл, в тубусе от дорогого, французкого, выпрошенный у отца. Настоящий подарок застрял где-то под Тверью, а идти на праздник с пустыми руками — нехорошо. По крайней мере, так мама говорила. Увидев содержимое новогоднего, мать его, пакета, (если стебать — то до конца), Вова улыбнулся так, словно Эл подарил ему не химозное дерьмо из Пяторочки, а звезду с неба и полцарства впридачу. Ничего это не значит. На запястье именнинника уже красовалась абсолютно безвкусная цепочка с сердечком. Да, с подароком Эл проебался. Но это же его лучший друг — он простит. Бухаров широко улыбался, шутил лучше, чем на разминке, танцевал под музыку из отстойного плейлиста своей девушки и подливал всем сок. За водку на празднике жизни отвечал Квашонкин, а за то, чтобы набухаться раньше всех, уснуть и ничего не помнить… Эльдар мужественно решил взять это на себя, иначе, блять, просто невозможно. Хлеща водку с нотками сока, он постепенно терял себя в пространстве, познакомился, кажется, с ослом из шрека, который очень хотел выяснить как у него дела и что-то разбил. Вова ничего на это не сказал, Вова вообще этого не заметил, зато заметил Идрак. Убеждения о том, что «Брат, тебе уже хватит» от такого же пьяного друга, который отказывался говорить без акцента, совсем не работали. Слова про разбитое сердце он близко к своему не принял и, как настоящий бро, выпивал то, что находилось у него в стакане. Элу ведь уже хватит. Главной ошибкой вечера был уход бальников, потому что экологичная, здоровая и радостная атмосфера держалась только на них. Откланявшись, они унесли с собой здравый смысл и последний островок трезвости, оставив в квартире Вовы Леху, поющего гимны всех стран, которые знал, но к его чести, переставшего наливать; Идрака, понемногу сползавшего с кресла на пол и оставившего попытки спасти Гусейнова от опьянения; Свету, которая не отлипала от Вовы и, собственно, именинника, заплетающимся языком пытавшегося вести диалоги о следующей игре с Элом, про Россию с Мирзализаде и про старость с Лехой. Со своей девушкой он не разговаривал, по крайней мере вслух. Правильно, а зачем? Язык тела с этим прекрасно справлялся. — …вали на хуй отсюда! — Эльдар, честно говоря, очень плохо понимал, что он, где он, и почему, черт возьми, так громко. Он видел перед собой только светлые патлы, отвратительно красный рот и, боковым зрением, ошарашенный взгляд Бухарова. Света просто достала, со своими дешевыми понтами и духами, со своим тоненьким смехом и тем, что Вова любит ее. Последняя мысль, была абсолютно лишней, но Гусейнов был не в том состоянии, чтобы контролировать еще и это. Он и ситуацию-то слабо контролировал. А Света, с явным чувством превосходства, сказала что-то про то, что «Это не тебе решать» и «Вова, ты хочешь, чтобы я ушла?». В таких ситуациях Костян говорил свое коронное «Да, ситуация» и исчезал. Эльдар решил последовать примеру одноклассника. Даже не дослушав, он молниеносно вылетел из квартиры, уронив вешалку и кое-как втиснув ноги в, почему-то ставшие маленькими, кроссовки. В трезвом виде Гусейнов побаивался лестницы, но какая вообще разница, когда твоему лучшему другу вообще все равно, ушел ты, или нет? Теперь, наверное, больше не другу, потому что друзья не портят праздники. Хороший друг, просто ахуенный. Поэтому Бухаров его и не звал. Теперь это все ничего не значит. Физически отгоняя от себя мысли, маша руками перед лицом, Гусейнов полз до дома, борясь с желанием снять ужасно давящую обувь. Рассола на них на всех точно не напасешься, а самое гадостное, что мама думала, что Эл останется у Вовы на ночь. И как он теперь домой? «Мам, твой сын долбоеб»? Мат в доме не приветствовался, а без него, простите, абсолютно никак: весь смысл теряется. Зло идя вперед, Гусейнов чувствовал, как кружится голова, на языке крутятся дурацкие песни и как болит сердце. Потому что нечего было делить банку энергетика с Бухаровым на двоих — он вредный, так взрослые говорили, даром, что Эл уже три месяца как «взрослый». На двоих с Вовой, у Вовы, Вова, Вова… Даже его голос отпечатался где-то в голове так крепко, что не избавишься. Как будто он побежал за ним. Как будто ему там совершенно нечем заняться. — …ну Элыч, мать твою! Не показалось? Эл обернулся. Не показалось. Картинка была очень смазанная, но Бухарова он узнавал всегда. В оранжевой шапочке, без волос, без усов, в парике, гриме Бабы Яги… узнавал, короче. И сейчас узнал. «Ласты свои забери, — недовольно буркнул Вова, подойдя ближе, — на скамейку пошли». Эльдар опустил взгляд и действительно — взгляд зацепился за свои красные кроссовки сорок третьего размера. Спасибо, что помнит еще. Не такой пьяный Бухаров за ручку довел Гусейнова до ближайшей скамейки, странно пахнушей чем-то резким, перед каким-то подъездом, усадил, сам завалился рядом и ткнул его локтем в бок. — Элыч, а это че было вообще? — Просто, — Эл пожал плечами. Ну а что еще сказать? — Просто? — недоуменно переспросил Бухаров, усмехнувшись. Бороться с жжением от его прикосновений не было никаких сил. Он опять близко-близко. «Пьяным можно все», — решил Эл и неловко ткнулся губами в полуухмылку Вовы, буквально на пару секунд и сразу же отстраняясь. Спасибо Квашонкину, впервые его привычка наливать все, что горит и не горит, привела к чему-то, что не грозит жизни и здоровью. Лучше уж так, чем по очереди прыгать в сугробы со второго этажа «Освежиться». Бухаров не отстранился, он смотрел на Эла и ничего не говорил. Гусейнов смотрел в ответ, его так в детстве научили: всегда смотри в глаза. «Ну вот так», — он криво улыбнулся и хихикнул. Сделал все-таки. Сто один-ноль в пользу Гусейнова. Восьмиклассницы просто умрут от зависти. А Вова… Вова придвинулся еще ближе: — Можно? Ему можно все. Что-то это да значит.