Купидон из публичного дома

Я же не слышал ничего, кроме раскатов бури; я видел огненный град, губительный дождь из рубинов и изумрудов, обрушившийся на Содом и Гоморру, и он, пианист, стоял обнаженный в багровом свете, подставляя себя ударам небесных молний и адскому пламени Оскар Уайлд, "Телени" — Испражнитесь мне в рот. — Это чересчур даже для моей профессии. Ему было двадцать два, но его глаза были все ещё большими и детскими. Его верхняя губа сложилась в редкостно красивую форму: форму крыльев чайки. Дамиано обошёл его вокруг, вдохнул запах его тёплых соломенных волос. Дальше Томас не мог ничего ни говорить, ни помнить: он закрыл глаза, и качался на волнах его поцелуя. Он будто бы входил в транс, он топал ногой, он качал поднятыми вверх руками и тряс задом. Дамиано кружил вокруг него, Томас танцевал рядом с ним. Они какое-то время вальсировали вокруг Рождественского дерева, которое стояло посреди комнаты, блистая украшениями. Дамиано повалил его на диван, обхватил локтем его горло, и поцеловал его ещё жарче. Впоследствии он приподнял его, как ватную игрушку, запрокинул его голову на спинку дивана, и медленно целовал его в губы, прислушиваясь к своим ощущениям. — Но клиенты никогда не целовали меня так долго. — Возможно, у них просто нет вкуса к изысканным блюдам. Он поправил на своей груди паутину кожаных ремней, бросил на него взгляд и весьма натуралистично обмахнулся веером. Дамиано целовал своего Купидона: его бледную, эфемерно узкую грудь, на которой почти не росли волосы. Он провёл яйцами по его губам, и с упоением склонился над его ногами, на которых расположились джунгли рыжеватых, плотных волосков: ему нравились такие контрасты. Он целовал его ноги и вылизывал его ступни. — Вы самый восхитительный одушевлённый предмет, который я когда-либо оплатил. Томас метнулся вниз, расслабил ошейник, который слегка сдавливал его горло, опустился на свои согнутые, поджатые колени. Дамиано поднялся, и делал круги вокруг него, как акула вокруг своей случайной жертвы. Он взял его за волосы, и трахал его глубоко в глотку. Томас задыхался и откашливался. Потом Дамиано оттолкнул рукой его лицо. Дамиано переместился на диван. Томас метнулся вслед за ним. — Возможно, вы не показывали клиентам ни своих талантов, ни своей девичьей грации, ни своей подлинной красоты, поэтому они не ценили вас так, как им следовало. — Но где она, моя подлинная красота? — Она рассеяна отовсюду, она рассредоточена даже в воздухе, но ощутить её сможет только особенный творческий человек, художник. — Вы излишне меня поэтизируете, я всего лишь дыра между ног и всё... Он намеренно выговаривал это тонким голоском прелюбодея и мужеложца, встряхивал волосами, одной рукой обнимал его за шею, и курил на его коленях, курил. Его чистые детские глаза контрастировали с вульгарными ногами в его голосе. Дамиано замер с приоткрытым ртом. — Вы так легкомысленны, но от этого не менее прекрасны. Он дождался, когда Томми оближет губы и бросит окурок в пепельницу. Он схватил его на руки, и бездумно кружил по комнате. Когда устал, он вместе с ним опустился на тёплый, покрытый однотонным ковром, пол. Он накрыл его голову острыми выступами своих скул. Он обнял его даже ногами и будто бы в таком состоянии задремал. Очнулся он от собственного забытья, когда трахал Томми. — Вы первый, кто пытается доставить мне удовольствие. Томас лежал под ним с согнутыми, поднятыми к груди, ногами и по-рыбьи открывал рот. Дамиано смотрел на его анус, который расслабился и будто бы распух. Он прихватывал горячими губами его бледные соски, его маленький острый кадык, который постоянно ускользал от него из-за быстрых движений. Он сменил темп на более медленный, и поцеловал его нежное Адамово Яблоко так, будто оно было женскими губами. — Ты так любишь эту часть тела. Почему? — У меня к нему особенная, бережная любовь. Эта часть тела сигнализирует, что ты всё-таки мужчина, Andros. Гениальное творение природы, воплотившее в себе и мужские, и женские черты. Дамиано поднял его ноги выше головы, и в таком положении трахал своего Купидона: его горло раскрылось, Дамиано впитывал губами, своим дыханием, своим языком его сладостные крики. *** Когда их члены и яйца освободились от тяжести, они спали в объятиях друг друга и видели один и тот же сюрреалистический сон. Руки Дамиано покружили вокруг его сосков, пощипали его за задницу, затем нырнули под его юбку. — Вы долго будете ощупывать меня? Томас будто бы слегка нервничал. — Я наслаждаюсь ощупыванием вас. Сначала Дамиано трогает маленькую, аккуратную задницу, потом приподнимает юбку, и переходит на член, лобок. Его язык скользит между мягкими и плотными волосками. Он будто бы действительно пробует его кожу на вкус, как хищник перед трапезой. — Вы очень странный клиент. — заключил Томас, не глядя на него. Дамиано ничего не говорил, он просто встал и поравнялся с его лицом, взял своего Купидона за нижнюю губу и подбородок. — Вы не трахаете меня, вы будто дирижируете... *** — Идите и переоденьтесь, я за это заплатил. Ваши мысли, должно быть, также драгоценны, как красота вашего лица и тела, Mon Gracieux, Mon Plaisir. Художники народ ленивый и праздный, потому любит ритуалы. Я сижу на диване, а вы меня вроде бы развлекаете... Томас пнул его коленом в грудь, укусил за нижнюю губу, посмотрел в его глаза с горечью. Потом он запрокинул его голову на спинку дивана, обхватил его уши ладонями, и какое-то время целовал своего единственного римского бога. Когда он вернулся, он ступал по полу босыми ногами так, будто пол был холодный. — Идите смелее, не стесняйтесь своей красоты. Томми вложил в движения всю свою природную мягкую грацию. Его волосы слегка взмокли и опустились на плечи мягкими золотистыми волнами. — Покрутитесь. Какое счастье, что я предоставил вам полную свободу выбора для второго образа. Его член прикрывала лишь узкая чёрная полоска кожи, скреплённая сзади и по бокам блестящей фианитовой нитью. Когда он двигался, нить подпрыгивала и шевелилась на его бёдрах. Дамиано внимательно осмотрел его, поцеловал его губы до крови, и сорвал с него эти трусы. Томми сел к Дамиано на колени, выгнул талию, обхватил его шею руками. Всё в его позе выдавало пассивное, подчинённое положение. Он раздвинул ноги, показывая ему ещё расслабленное, не сузившееся лоно любви. — Если бы вы знали, как прекрасны вы теперь в своей умопомрачительной слабости. Сначала он поцеловал его в живот, потом наклонился ещё ниже, и поцеловал его растянутую дыру. — Ваша особенная притягательность и красота — в вашей принадлежности мужчинам. Вы очень красивы, Томми, но вы совершенно не знаете об этом. Возможно, это одна из ваших множественных добродетелей, так как истинная красота тиха, застенчива и скромна. Давайте подкрасим ваши соски оранжевым, и вы будете готовы к употреблению. Вы моё гурманское блюдо, и я имею право добавить в него нужные специи... Томас дрожал на его коленях, не глядя в его глаза, и ёрзал на заднице. Его возбуждали прикосновения губной помады к таким чувствительным частям тела, поэтому он вздрагивал. — Делайте со мной что хотите. Томас чувствовал задом, как горит, расширяется и пульсирует его член. Он передвинул задницу ещё дальше, чтобы полностью покрыть его дёргающийся, обезумевший орган. Он затрясся ещё сильнее, покраснел и зажмурился. Дамиано подхватил его на руки, и бросил лицом на диван. — Вы будете оттраханы самым лучшим образом. — сказал он таким голосом, будто от этого зависела его жизнь. — Ты совсем не хочешь смотреть в мои глаза. Почему? — Я потом посмотрю в твои глаза, но сначала оттрахаю. Он плюнул ему между ягодиц, плюнул на свой член, и осторожно, но твёрдо вставил ему без прелюдий. Он смотрел на его временные мучения, заглядывая в его лицо сбоку, словно торжествуя. — Вы ещё не привыкли, Томми, к таким вторжениям? Кажется, я влюблён в вас, особенно в этот момент. — Ты сегодня груб. Дамиано толкнулся несколько раз, потом вытащил член, и долго водил головкой по мягким губкам ануса. Томас чувствовал себя покинутым и одиноким. — Вставьте мне хоть что-нибудь. Дамиано прислоняет его мокрый лоб к постели, поднимает его зад высоко вверх, и трахает большим чёрным дилдо. — Давайте, подмахивайте мне. Я же вижу, что вам это нравится. Дамиано бил кулаками в расширенное окончание дилдо. Томас стонал, и чем громче были его сладострастные крики, тем больше Дамиано злился на него. Когда Томас затрясся и кончил в его руках, Дамиано трахал его глотку этим же дилдо. — Иногда мне кажется, вам не нужна семья, вам просто нужен член. Ешьте эту грязь из собственной задницы. Он откинул эротический предмет, и как-то истерично, будто бы в состоянии аффекта, целовал его губы. Потом он с силой буквально надел его на свой член, посадив его сверху. Он водил языком по кончику его носа и грозно дёргал его то вниз, то вверх. — Вот смысл вашего существования. Вот то, в чём вы так сильно нуждаетесь. — Вы просто представляете меня с другими мужчинами, поэтому ревнуете, вот и всё. Дамиано ударил его по щеке. Он развернул его к себе лицом, прижал его острые колени к своей груди, и в таком положении трахал своего Купидона, крепко зажмурившись. — В такие минуты ты волосатое, бездумное, механичное животное. — сказал Томас, покрикивая от наслаждения. Его волосы намокли и прилипли к лицу. Он отдал свои губы полностью в его власть и медленно качался на волнах его поцелуя. Томас кончил во второй раз. Его тело напряглось в его руках, потом расслабилось. Дамиано продолжил его трахать, когда из него выливалась сперма, и даже ускорился, чтобы усилить его оргазм. Последнюю каплю он выдавил пальцами и почти торжественно стряхнул на пол своими руками. Она лежала на плиточном полу и долго сохраняла свою форму. Дамиано склонился над ней лицом. Потом он высунул язык, встал на четвереньки, развернулся к Томасу задницей, и пропитал этой каплей свой анус. — Слижи это. Томас лизал его жопу и яйца и постоянно теребил свой член. Когда Дамиано от возбуждения едва держался на ногах, Томас помассировал двумя пальцами его простату, и довёл его до оргазма. Дамиано поднял его на подоконник, и снова трахал своего Купидона, меняя позы и грозно натягивая на свой неумолимый нефритовый стержень. Мышцы перекатывались по его телу, он кусал его губы, он был воплощённой симфонией маскулинности. Они ненадолго разъединились. Томми прилёг на бок, раздвинул ноги, и поглаживал свой анус. Длинные струи слюны потянулись в его приоткрытый рот, так происходило всегда, когда Дамиано был сильно возбуждён. Дамиано взял его за горло. — Скажите, что вы мой. Томас гладил свой анус, внутреннюю поверхность бёдер, свой ещё налитый член. — Я ваш, но это вовсе не из страха. Из любви к красоте и удовольствию. Дамиано поцеловал его живот, посадил его на свой член, и прямо на себе переместил его на постель. Он трахал своего Купидона членом и ещё двумя пальцами, подняв его ноги выше головы. Купидон метался на подушках, стонал в его рот и царапал его спину неровными, острыми ноготками. Потом Дамиано толкнул его лицом в свой пах. — Поговорите с ним, Mon Gracieux. Томас накрыл его член своими ангельскими губами. Дамиано притянул его за уши, и трахал его глубоко в глотку. — Вы удивительно прекрасный ангел, Томми, и я рад, что ваш чудесный рот занят, поэтому вы не можете ничего возразить. То, ради чего вы в первую очередь созданы, — это плотская любовь. То, что возникает между нами весь день и будет возникать всегда, это не процесс соития и не грех, это самобытная симфония обожествления. Дамиано схватил его за уши и трахал его глотку очень грозно. Когда он ослабил хватку, Томас рванулся из его рук. Он опустил свой лоб низко к полу, а зад поднял высоко вверх. Он оттягивал в сторону левую ягодицу, показывая свой припухший вход в Эдем. Дамиано метнулся к нему, и с большим количеством слюны целовал его дыру, чередуя с поцелуями в губы. Томас привстал, и сам натянул задницу на его член. — Двигайтесь как можно медленнее, моя симфония обожествления. — Сделайте своё дело, не отвлекайтесь. — Вам нравится сеанс нашей магии? Томас подтянул свою задницу ещё ближе к его члену. Дамиано подвёл его к подвесной конструкции, подкрасил его соски красным, продел его ноги в разные стороны импровизированных качелей, и трахал своего Купидона.