a lesson in vulnerability

Опять она, думает Геральт. Эта чертова улыбка. Улыбка, которая должна ужасать, но поселяет в его сердце ощущение безопасности и тепла, всякий раз, когда он видит знакомые тонкие клыки. Они служат напоминанием о нечеловеческой сущности Региса, которое, однако действует по-особому на ведьмака: разглаживает хмурость лица, успокаивает сердцебиение, снимает напряжение с почти всегда напряженных грузных мышц. Незнакомые, не совсем еще ясные эмоции неизменно одолевают его каждый раз, когда вампир сверкает своими клыками в прямодушном, весёлом смехе, а его темные глаза мягко поблескивают при взгляде на Геральта чем-то, до боли напоминающим привязанность. Даже любовь. (На самом деле Геральту немного было известно о любви. Ненависть была знакома ему больше. Когда кто-то плюет в его сторону, называя монстром или мутантом, смердящим пивом и желчью. Но любовь? Ведьмак действительно мало что знал о любви, за исключением того, что это слово вряд ли подходило такому, как он, попусту не могло подходить, даже если бы он отчаянно захотел этого.) Ничто в Регисе больше не пугает его. На самом деле никогда не пугало, если говорить совсем честно. — Что-то стряслось, друг мой? — спрашивает Регис в своей неменяющейся деликатной манере, однако улыбка медленно стаивает с его бледного лица, как рассеивающийся туман, оставляя лишь полунамек на усмешку, губы постепенно растягиваются в тонкую полоску, скрывающую клыки. Это незначительная деталь, но не для Региса, и Геральт замечает ее, а еще то, как вампир слегка отклоняется, после чего подтягивает ноги к себе и сцепляет руки в замок на коленях, словно отгораживаясь. Регис как будто закрыл дверь между ними. На короткий момент она оставалась приоткрытой, когда Регис позволил Геральту заглянуть в святилище своего разума, место, где его природа чудовища просто существовала, без отягощающих страхов и осуждения. Его клыки были просто клыками, естественным продолжением его самого, такими же безобидными, как неправильная форма носа или ониксовый цвет его глаз. Это был Регис, позволивший показать себя таким, какой он есть, больше не воздвигая барьеров между собой и миром. А затем, так же внезапно, как эта дверь открылась, вампир захлопнул ее. Зараза, выругивается про себя Геральт. Почему я продолжаю все портить? — Извини. Мысль потерял. — Хм… Мне действительно интересно, какие мысли глубоко притаились в голове знаменитого ведьмака Геральта из Ривии. Быть может, идеи о том, что наша компания будет есть на ужин? — Регис улыбается, но не разжимая губ, даже когда продолжает говорить спокойным тоном. — Я, например, с удовольствием отведал бы супа. А может быть снова рыбу? Ведьмак лишь криво усмехается в ответ, чувствуя, как напряжение, сковавшее его грудь, немного проходит. Возможно, он не отпугнул Региса — по крайней мере не совсем. — Для высшего вампира не проблема поймать немного рыбы, верно? Готов поспорить, ты прекрасно дышишь под водой. Эти слова вызывают на лице вампира явное неодобрение. — Прошу тебя, Геральт, тебе же известно, что это не так. Я не могу дышать под водой — я не сирена и не русалка. Хотя ты знаешь, что у меня нет такой физиологической потребности, за исключением, конечно, моментов, когда приходится разговаривать, петь или наставлять наших друзей всякий раз, когда они без лишней надобности подвергают свою жизнь опасности. — Да, да, я знаю, ты вампир. Только смотри, чтобы твои клыки не напоролись на что-нибудь не то в темноте. — Довольно любопытно слышать это от того, кто может ясно видеть в полном мраке. — Кто бы говорил, Регис, — парирует Геральт, однако же со снисходительной нежностью в голосе. Сквозь темную пелену облаков пробивается луч лунного света, и блеск серебряных глаз, который выдавал в Регисе нечеловека, становится более заметен. — Хм, и как я раньше не замечал, что твои глаза действительно светятся в темноте. Лицо вампира светлеет, и Геральт сразу понимает, что ему не избежать импровизированной лекции. — Ах, они на самом деле светятся из-за тонкой мембраны, находящейся за сетчаткой. Тапетум светлый, слой сосудистой оболочки глаза, действует как отражатель света, позволяя свету возвращаться на сетчатку, тем самым активируя фоторецепторы и передавая эти внешние сигналы в затылочную зону. Это в конечном итоге улучшает способность видеть в условиях слабой освещенности, и именно поэтому у дневных видов, таких как, например, люди, обычно нет такой мембраны, потому что они не ведут ни ночной, ни сумеречный образ жизни и не получили бы от этого такой пользы. Кроме того, оттенок блеска глаз животного отличается от вида к виду, но что интересно, все вампиры, независимо от классификации, обладают серебристо-серым. — Это слишком длинный и заумный способ сказать, что у некоторых видов развились специальные мембраны в оболочках глаз для ночного видения, чтобы лучше охотиться в темное время суток. — Полагаю, это довольно хорошее обобщение… — Регис замолкает, его изучающий взгляд скользит по лицу Геральта. — А известно ли тебе, что у тебя, как ведьмака, тоже есть блеск в глазах — цвет, который можно увидеть без помощи отражающего источника света? Ведьмак моргает. — Нет… Правда что ль? Он никогда особо не задумывался обо всех метаморфозах, которые произошли с его телом и организмом после череды сложных мутаций. К тому времени, когда он покинул Каэр Морхен, ему больше не хотелось иметь ничего общего с тем, что напоминало бы о том, насколько он по-настоящему бесчеловечен. Но это не означало, что сейчас ему не было любопытно. Годы, проведенные на Пути Ведьмака, смягчили последствия Испытаний Травами до такой степени, что он больше не просыпался от кошмаров, в которых ошеломляющий запах пота, крови и слез казался слишком реальным. Воспоминания все еще мучили его, задерживаясь на краю сознания, но он укротил их, позволил времени пройти, сделать их его частью вместе с физическими шрамами от выпитых зелий и экспериментов. — Да. Твои глаза светятся довольно красивым золотистым — вполне подходящим, учитывая твой цвет глаз. Скорее всего, это незаметно для людей или даже ведьмаков, но это вполне объясняет, почему ты, кажется, с большей решительностью заставляешь людей держаться на расстоянии ночью. В тебе есть нечто, что кажется опасным, не считая твоих мечей и брони, но люди не смогли бы точно сказать, что именно, кроме, возможно, угрожающей ауры, исходящей от тебя. — Или это просто моя уродливая физиономия и дрянная натура отталкивают простой народ. — Геральт, — мягко начинает Регис, — хотя обычно мне импонирует твое искрометное остроумие, ты слишком суров к себе. В тебе нет ничего, как ты выразился, уродливого — ни в физических чертах, ни в характере. Я говорю серьезно. Ты намного больше, чем человек, который охотится на монстров, — заканчивает вампир серьезным тоном, не допускающим возражений. Ведьмак с неловкостью потирает шею, намеренно избегая безапелляционного взгляда Региса. Можно ли чем-то возразить на это? Ненависть к себе всегда была для него так же привычна, как рукоять меча, стиснутая в пальцах. Но на самом деле довольно приятно слышать, как кто-то говорит иное. Видит хорошее в нем как в человеке, а не просто ведьмаке. — Спасибо, — в конце концов благодарит он, прежде чем они оба погружаются в отдалённое жужжание цикад, наполняющее сумрак ночи. Между ними сохраняется короткое дружеское молчание, пока уши Геральта не улавливают, как Регис пододвигается, запах целебных трав становится ярче, а затем внезапно чья-то рука осторожно ложится ему на плечо. Вампир мягко сжимает его, удлиненные ногти лишь на мгновение являют свою остроту, призрачно скользнув по тонкой белой ткани рубашки ведьмака. — Не за что, Геральт. Я всегда буду рядом, чтобы напомнить тебе о твоих лучших сторонах — о том, кто ты есть на самом деле. Ведьмак решается на то, что хотел сделать уже давно: с того злополучного дня, когда стрела пронзила грудь Региса в разгар битвы на мосту, а его охватил неподдельный ужас от мысли, что он может потерять его. Геральт заключает Региса в объятия, чувствуя, как вампир на мгновение напрягается, его аналитический ум, вероятно, вспыхивает от удивления внезапным жестом привязанности. Но вскоре Регис обнимает его в ответ с той же нежностью, которая у Геральта ассоциироваться только с одним единственным травником и лекарем-вампиром. Пряди серо-черных волос мягко щекочут щетинистую щеку ведьмака. Регис легко уступает прикосновению Геральта, довольный смешок срывается с его губ, горячее дыхание овевает шею ведьмака, и Белый Волк позволяет себе удовлетворенно закрыть глаза. Доверяет, думает Геральт. Регис доверяет мне. Вампир доверяет ведьмаку, который однажды приставил меч к его горлу. Эта удивительная мысль согревает его грудь странным, необъяснимым чувством, в природе которого он не может наверняка разобраться, точно не сейчас, не с Регисом в его руках. В конце концов Геральт откашливается, несколько неловко, но не спешит отпускать вампира. — Знаешь… тебе не обязательно прятать свою улыбку, Регис. Не рядом со мной. Мне жаль, если я заставил тебя думать иначе. Геральту хочется сказать больше, быть столь же открытым и честным, каким может быть с Регисом, но слова застревают в его горле, отказываясь сходить с языка. И хотя пока он не решается высказать их, не перестает думать о них. И поскольку мы друзья, и ты мне небезразличен, я хочу узнать тебя — всего тебя. Сломить стены, за которыми ты прятался все это время. Я доверяю тебе, Регис. И ничто это не изменит. Вампир неторопливо отстраняется и улыбается, по-настоящему, обличая клыки. Это заставляет что-то затрепетать в медленно бьющемся сердце Геральта, но ведьмак не ощущает ни паники, ни беспокойства. Вместо этого он отдается чувству — чувству, которое не боится назвать любовью.