Beautiful

      Сынмин смотрится в большое зеркало, морщась и поглаживая свой слегка выпячивающий живот. Он рассматривал свои, теперь немного пухлые ляжки и мягкие бока, что и заставляло его хмурится и морщить свой аккуратный нос.       М-да, кто же знал, что он так поправится, забеременев. Хотя, ни для кого не секрет, что беременные, вообще-то, прилично так набирают вес. Но бывают и исключения, для таких худых с детства людей, как Сынмин. Но почему он не получил это исключение? Нет, он не перестал из-за этого меньше любить своего ещё не родившегося малыша, просто видеть себя таким, наверное... Непривычно?       Из-за генетической предрасположенности, он всю свою жизнь был худым и костлявым. А мягкие бока и пышные ляжки — как подобает фигуре омег — это не про него. Бывало даже, что его дразнили в школе, из-за чего он в слезах приходил домой, запирался в своей комнате и не впускал обеспокоенную его поведением мать к себе, спихивая всё на плохое самочувствие, что женщину совсем не успокоило. Она же спихнула несуразное поведение сына на переходный возраст и недавно прошедшую первую течку, решив оставить его в покое. Захочет — сам скажет и они спокойно поговорят. Она никогда не напирала на него, за что Сынмин ей очень благодарен. И перед отцом прикрывала если что вдруг случилось, так что, иначе как "святая женщина" её не назовешь.       Сынмин моргает несколько раз, приходя в себя и мотает головой из стороны в сторону. Но, признаться честно, эти воспоминания вызвали у него нежную улыбку. Он так давно не виделся со своими родителями, что сердце невольно сжалось. Надо будет как-нибудь навестить...       — Сынмин-и, ты чего? — в комнату заглядывает Джисон, его альфа и любимый муж.       С Хан Джисоном они учились вместе в старшей школе, там и познакомились. И Джисон, кстати, в отличие от других одноклассников, никогда не задирал его по поводу его фигуры и внешности. Да он в принципе почти не говорил с ним, если не считать приветствия в классе по утрам. Он однажды даже милым его назвал, что заставило юное сердечко ранимого омеги сжаться, а потом забиться с такой скоростью, что его стук начал отдаваться в ушах, будто стуча по барабанным перепонкам. Вот так он и влюбился в своего несносного и громкого одноклассника, который после совместной проектной с ним работы стал медленно, но верно прокладывать путь к его сердцу. Джисон тогда сам проявил инициативу, предложив смущённому Сынмину пообедать вместе. И тому попросту не хватило смелости ему отказать, да и думал он после того, как озвучил своё громкое «Да». А потом они поступили в разные университеты и их дороги разошлись. Сынмин, проплакав всю ночь, смирился, что, возможно, он больше не увидит Джисона. Но по счастливой случайности один одногруппник Сынмина оказался их общим другом, который решил пригласить в кафе своих самых близких друзей и, тем самым, познакомить их двоих. Может, судьба, подумал тогда Сынмин, уставившись прямо на такого же шокированного Хана, и не веря собственным глазам.       Джисон, не торопясь подошёл к своему мужу сзади и положил ладони поверх чужих, на мягкий животик, вырывая из воспоминаний, и большим пальцем поглаживая тыльную сторону одной из сынминовых ладоней.       — Что случилось, прелесть? Почему ты такой хмурый? — начал тихо Джисон.       — Ничего, Хан-и, всё нормально. Просто... Знаешь, я так поправился за четыре месяца, смотри, какие бёдра пышные стали, — с ноткой недовольства проговорил Ким, указывая пальчиком на свои длинные ноги — А что будет ещё через несколько месяцев? Я так растолстею, что ты, наверное, разлюбишь меня...       В конце голос едва заметно дрогнул, а пухлые губы сжались в тонкую полоску.       Джисон встал перед стыдливо стушевавшимся Сынмином и удивлённо посмотрел в остекленевшие от подступающих слёз глаза омеги, покачав головой, будто Сынмин — это маленький нашкодивший ребёнок, которого сейчас будут отчитывать.       Но альфа лишь берёт лицо любимого в свои тёплые ладони и чмокает в красный носик.       — Что ты такое говоришь, Мин-и? Ты прекрасен в любом виде, пухленький или худенький, неважно, я люблю тебя любым, потому что ты — это ты, тот кого я всем сердцем полюбил и не собираюсь отпускать ни при каких обстоятельствах. Не думай так, хорошо? — Хан оставляет ещё один чмок на мягкой округлой щеке, сцеловывая скатившуюся слезу и притягивает Сынмина в свои объятия.       Тот хватается за него, словно за спасательный круг, и начинает громко плакать, всхлипывая и сжимая в ладонях домашний свитер Джисона.       — Извини, это всё гормоны, — отстранившись от плеча мужа, прохныкал Ким — Шалят в последнее время, поэтому такие сюрпризы иногда происходят...       — Всё хорошо, Мин-и, плачь или смейся сколько душе угодно, а я всегда буду рядом, — альфа вновь ободряюще улыбается, кладя свою ладонь на живот Сынмина и пораженно вздыхая — Подумать только... Я скоро стану отцом. Это так волнующе, понимание того, что вот он, наш малыш, вынашиваемый тобой. Я вас так люблю, ты не представляешь.       — Перестань, Хан-и, смущаешь... — омега прячет свой взгляд от Джисона за пушистой копной волос отросшей чёлки карамельного цвета — Я тоже тебя люблю, — шепчет он напоследок в самую шею альфы, вдыхая родной терпкий запах мускатного ореха.       Хан прикрывает глаза, поглаживая мягкие бока, слегка сжимая в некоторых местах. Сынмин на ласки отзывается негромким урчанием, и в ответ несильно прикусывает кожу на чужой шее, прямо рядом с пахучей железой и меткой, что отдаёт лёгкой пульсацией.       Старший негромко вздыхает, прижимая разнеженного мужа к себе, и сам утыкается лицом в его шею, чтобы вдохнуть запах ванили, затуманивающий разум, и лизнуть оставленную им когда-то метку. Запах Сынмина для него, как и успокаивающий, так и возбуждающий в определенные моменты. И сейчас, этот самый момент, когда в паху начинает приятно тянуть, а голова начинает идти кругом от дурманящих разум феромонов его омеги.       И то, как сейчас этот омега прижимается к нему преданно и покусывает его шею, совсем не помогает. Фантазия только больше разыгрывается, любезно подкидывая картинки их прошлого раза, когда Сынмин не дал ему вести и оседлал его так, что кроме стонов, срывающихся с покусанных губ, он не смог ничего произнести. Уж точно не тогда, когда любимый муж объездил его до звёздочек в глазах.       — Сынмин-и... — шепчет альфа выпуская свои доминантные феромоны, заставляя этим разморённого омегу заскулить — Хочешь я покажу тебе, как сильно я люблю твои пышные бёдра и мягкие бока. Твои пухлые щёки и сладкие губы, всего тебя люблю. Хочешь?       От томного шёпота у самого уха всё внутри Сынмина трепещет и тянется к его альфе. И он не смеет противиться, растворяясь в этих тёплых объятьях и позволяя утянуть себя на кровать.       Джисон навис над младшим, рассматривая его раскрасневшееся лицо и взъерошенные волосы, запуская в них свои пальцы, чтобы помассировать кожу головы. Он наклоняется к длинной шее, вновь вдыхая запах ванили и оставляя кончиком языка мокрую дорожку от уха до основания шеи. Сынмин в ответ прикрывает глаза и тихо мычит, обвивая изящными руками широкие плечи и притягивая как можно ближе к себе.       — Ты такой сладкий, мой Сынмин-и. Самый лучший, — Хан нежно, почти невесомо, касается мокрыми губами мочки уха, параллельно нашёптывая мужу всякие нежности, плавно переходящие в пошлости — Самый красивый. Самый сексуальный. Твой голос, детка, ангельский, как же я люблю, когда ты красиво стонешь, пока я глубоко в тебе или когда вылизываю твой прелестный зад...       Ким стонет громче, пахом прижимаясь к чужому, чтобы почувствовать каменный стояк Джисона, скрытый свободными серыми штанами. Он нетерпеливо ёрзает, скулит и притягивает лицо старшего к своему, чтобы наконец столкнуть их губы в тягучем и нежном поцелуе.       Языки страстно переплетаются друг с другом, губы движутся синхронно, заставляя влажные чмокающие звуки заполнить тишину спальни.       Красные и припухшие губы, выцеловывающие медовую кожу на шее и ключицах, юркий язык оставляющий мокрые следы по всей коже и сильные руки, крепко сжимающие бёдра и округлые ягодицы — всё, о чём может сейчас думать Сынмин, пока позволяет тихим стонам бесконтрольно срываться с припухших губ.       Джисон стягивает с него свою же футболку и прижимается носом к пахучей железе, чтобы пометить своим запахом и сильнее почувствовать запах омеги. После взгляд цепляется за затвердевшие красные горошинки сосков и он наклоняется, чтобы обхватить один губами, а с другим играясь смоченными слюной пальцами, выбивая из Кима непристойные звуки. Язык умело вылизывает чужое тело, оставляя по всем открытым участкам кожи свои засосы и следы от зубов.       Когда он прикусывает припухший сосок, Сынмин чувствует, как удовольствие простреливает всё тело, как мурашки поднимаются от поясницы до самой шеи. Хан, довольный реакцией тела мужа на его маленькую шалость, опускает руку вниз, прямо к его паху, чтобы сквозь шорты и бельё почувствовать аккуратный и уже полностью твёрдый член Сынмина.       — Хан-и... Пожалуйста...       — Что такое, прелесть? Чего ты хочешь?       — П-прикоснись ко мне, пожалуйста!.. — отчаянно скулит младший, вскидывая бёдра вверх, в попытке потереться о подставленную ладонь и снять напряжение.       — Всё, чего попросит мой сладкий, — шепчет старший прежде, чем запустить горячую ладонь под одежду и бельё, и обвить пальцами эрекцию Сынмина.       Он начинает медленно и плавно водить рукой вверх и вниз, размазывая стекающий маленькими каплями предэякулят по всей длине и иногда поглаживая большим пальцем краснеющую головку.       Ким мечется по простыням, неконтролируемо хватаясь руками за всё, за что может зацепиться. Под беспощадную атаку попадает широкая спина Джисона, который моментально стягивает с себя свитер, позволяя коротким ногтям тут же впиться в загорелую кожу и оставить на ней горящие красные полосы.       — Сынмин-и, мой хороший, драгоценный... — горячее дыхание от шёпота заставляет чувствительную кожу на шее покрыться новой волной мурашек — Такой прекрасный, красивый, любимый мой.       Сынмин мотает головой и жмурится до белых пятен перед глазами. Слова, которые нашёптывает ему муж во время каждой близости, звучат ещё более смущающе, чем в обычное время. Но от этого они не стали менее приятными, наоборот, Сынмин думает, что если бы Джисон просто хвалил его или делал комплименты, он бы смог кончить, даже не прикоснувшись к себе.       — Перевернись, малыш, — Хан ласково проводит ладонью по щеке омеги и помогает тому аккуратно перевернуться, и немного прогнуться в спине, чтобы выпятить свой аппетитный — как любит говорить Джисон — зад как можно сильнее — Вот так, мой хороший.       Он начинает медленно, аккуратно делать дорожку из поцелуев-бабочек от длинной шеи до мягких ягодиц, чередуя мокрые поцелуи с едва ощутимыми укусами, которые только сильнее распаляют в Сынмине желание быть наконец заполненным.       Когда язык старшего касается нежной кожи одной из ягодиц, Кима слегка подбрасывает на кровати, пока его руки крепко сжимают простынь персикового цвета.       Прежде чем коснуться влажным языком трепещущей дырочки, альфа осыпает поясницу и ягодицы Сынмина лёгкими поцелуями и яркими засосами. И когда промежности наконец касаются, слизывая выделяющуюся природную смазку, младший клянётся, что в этот момент увидел звёзды перед глазами. Из-за беременности его тело в несколько раз чувствительнее, потому все ощущения сейчас обостряются тоже в несколько раз.       — Мой сладкий...       Острый кончик языка несильно толкается в сжимающуюся дырочку, выбивая из омеги звонкие стоны. Язык мажет по всей промежности, от мошонки до копчика, оставляя после себя след, поблёскивающий от уходящего за горизонт солнца. Джисон кладёт ладони на ягодицы и разводит их в стороны, чтобы более свободно проникнуть языком в Кима, которого всего трясет от возбуждения и ощущения влажности в промежности.       Он размеренно толкается во всё время сжимающий его язык вход, ощущая сладость ванили и прикрывая глаза в удовольствии. Ему доставляет неописуемое блаженство доставлять удовольствие разваливающемуся в его руках Сынмину.       — Сон-и... Джисон-и! Я с-сейчас... — глаза закатываются от ощущений, а с губ срываются протяжные стоны. Но стоит чужому языку перестать ласкать чувствительную дырочку, как тут же из него вырывается жалобный скулёж.       — Подожди немного, сладость, сейчас я помогу тебе, — Джисон целует напряжённое плечо и оставляет ещё один бордовый след от своих зубов на бледной коже. Он лижет кончиком языка за ушком, чтобы отвлечь Сынмина и тут же толкнуться двумя пальцами в дырочку, выбивая очередной высокий стон из любимого — Вот так, чшш... Сейчас, Мин-и, потерпи немного, хорошо?       Ким несколько раз кивает раскрывая губы в беззвучном стоне, когда пальцы начинают двигаться назад-вперёд, раздвигаясь на манер ножниц, чтобы хорошо разработать промежность, перед тем как заполнить нуждающегося омегу своим членом. Он растягивает бережно, аккуратно, чтобы не сделать больно любимому мужу.       — Хан-и, я готов... Пожалуйста, трахни меня скорее!..       Альфа ухмыляется, услышав откровенное желание Сынмина и не заставляет того долго ждать, тут же входя наполовину и останавливаясь, чтобы дать ему привыкнуть.       Кима под ним трясёт от ощущения наполненности. Он пару раз сам поддаётся назад, чтобы сильнее насадить себя на горячую плоть и призывая наконец двигаться дальше.       Джисон прижимается крепкой грудью к потной спине младшего и тяжело дышит ему в ухо, прикусывая мягкую мочку и толкаясь глубже, до упора, вновь останавливаясь.       — В тебе всегда так узко и жарко, что я боюсь не сдержаться когда-нибудь и грубо втрахать тебя в нашу кровать, — голос Хана хриплый, от чего Сынмина сильнее трясёт, а внезапно появившееся желание быть оттраханным до криков удовольствия заводит ещё больше.       — Так чего же ты ждёшь? — Ким немного поворачивает голову, чтобы увидеть блеснувшие огоньком глаза.       Омега удивлённо вскрикивает, когда Джисон выходит почти до конца, а потом толкается резко, разнося по спальне звук шлепка о чужие ягодицы.       — Хочешь быть грубо оттраханным, а? — Хан повторяет своё движение, вновь заставляя мужа громко стонать от невероятных ощущений — Грязный мальчишка, вот о чём ты постоянно думаешь? — ладонь скользит по груди, нащупывая горошинку соска и пальцы тут же его сжимают — Такой развратный и нуждающийся, мой... Мой омега...       — Альфа! — вскрикивает Сынмин, когда член внутри касается простаты и всё его тело пробивает дрожь.       Джисон входит под тем же углом, вновь и вновь выбивая из младшего ласкающие слух протяжные стоны. Сынмин уверен, что если бы не сильные руки Хана, крепко и бережно держащие его за бёдра, он бы давно свалился на мягкое одеяло, не в силах удержать себя на дрожащих руках.       Хлюпанья смазки, развратные шлепки, создающиеся от потных тел и неконтролируемые стоны, вперемешку с тяжёлым дыханием, кажется, могли услышать даже соседи. Но думать о каких-то там соседях совершенно некогда, пока им так хорошо, что перед глазами всё размывается, а внизу живота стягивается тугой узел.       — Хан-и, альфа!.. Я скоро к-кончу... — дрожащим голосом говорит Сынмин, с каждым толчком сильнее сжимая в себе чужой член.       — Я тоже, Мин-и, — шёпотом отвечает ему Джисон, обхватывая горячей ладонью истекающий предэякулятом сынминов член, и надрачивая ему в такт собственным размашистым толчкам — Давай, малыш, кончай...       Пару движений кистью хватает Сынмину, чтобы со вскриком кончить в ладонь Хана, и попадая на смятую простыню. Старший выходит из растянутой дырочки и доводит себя рукой, изливаясь на выгнутую поясницу.       — Люблю тебя, мой драгоценный, больше жизни люблю... — как мантру повторяет он слова любви уставшему, но довольному младшему, покрывая поцелуями его подрагивающие плечи и спину.       И если Сынмин снова будет расстроен из-за своей фигуры, Джисон вновь ему покажет, какой он прекрасный и как он его любит. Потому что Ким Сынмин, его прекрасный омега — самое лучшее, что случалось в его жизни.