***
Утро Куроо встречает в попыхах. Будильник не соизволил прозвенеть, из-за чего Куроо-сан пришлось лично будить сына. Увидев время, Тецуро подрывается, путается ногой в одеяле и падает с кровати на пол, больно ударившись грудью. Да так, что аж дыхание прерывается на секунду. Ну ладно хоть не носом. — Милый, ты в порядке? — интересуется женский голос с первого этажа. — Боже... — кряхтит парень, поднимаясь с пола, стараясь быстро выпутать ногу из одеяльных оков: — Да, мама, все хорошо. Просто не очень... — «удачное утро». Неудачное утро? Неудачный день? Гороскоп! Временное помутнение сменяется смехом. Куроо потешно с собственных мыслей. Просто череда случайностей. Будильник уже не в первый раз умудряется стать причиной опозданий в школу, а в спешке можно было не только с кровати упасть, но и в обморок от такого резкого подъёма. Физиологию надо знать. — Просто не очень выспался, вот и упал. Однако все хорошо! Куроо-сан хмыкает и желает сыну удачи в школе. Удача точно понадобится — «боже, мозг, хватит уже, это просто случайности». Наспех закинув в сумку учебные принадлежности и закончив с утренней рутиной, Тецуро хватает телефон и набирает Кенме сообщение, мол, сегодня встретит его на перекрёстке, с другой стороны от памятника, возле которого друзья обычно встречаются, ведь сейчас нет времени на прогулку, а от перекрёстка до школы ближе. Взгляд случайно метнулся к отображению уровня заряд, из-за чего палец Куроо замирает над значком отправки сообщения. Пятнадцать процентов. Тецуро уверен — он ставил телефон на зарядку, этому свидетельствует блок, воткнутный в розетку. Неужели коннектор не до конца вставился в разъём? И что теперь делать? Куроо лишь закатывает глаза и складывает шнур в сумку. Переносную зарядку отец забрал в командировку, поэтому выход лишь один — занять в классе место у розетки и зарядить телефон. «Очередное несчастье» — подкидывает мозг. Да какое же это несчастье? Несчастье — это открыть рано утром глаза, понимая, что тебе и написать-то некому, некого позвать на прогулку и остаётся лишь пробыть весь день в одиночестве, может даже и всю жизнь — «снова в твоей тёмной макушке заговорил философ-Куроо, перестань уже, это бесит Кенму» —, а это так, маленькие оплошности из-за личной нерасторопности. Перехватывая пальцами норовящие ускользнуть из рук ключи, парень закрывает дверь, выбегая на тропинку, ведущую через небольшую аллею до перекрёстка. Ранним утром природа ещё спит: ветви слабо качаются под едва ощутимым майским ветерком, ручей насыщает аллейный воздух приятной влажностью, и лишь юные птицы общаются друг с другом щебетанием. Тропинка усыпана мелкими камушками, а самые крупные, будто бы специально, попадаются Куроо под ноги, заставляя спотыкаться буквально каждые шесть шагов. Выругавшись про себя, парень наконец-то добирается до перекрёстка, набирая в лёгкие воздуха. Доставая из кармана телефон, Тецуро ожидает увидеть сообщение от Козуме, ведь аппарат вибрировал не меньше десяти раз. Хоть одно сообщение должно быть от друга, но нет. Лишь реклама, прогноз погоды, уведомление от «Три в ряд» и чёртово сообщение о просьбе перейти на астрологический сайт. Снова эти гороскопы, сколько можно-то? Все это утро сплошная случайность, а может даже самовнушение, и ничего более. Куроо пинает первый попавшийся камушек, едва не подскальзываясь на нем, и оглядывается. Ладно хоть никто не застал за такой неловкой ситуацией. Облокачиваясь на дерево и прикрывая глаза, Тецуро может лишь тяжело выдохнуть. Хотя бы сегодняшние уроки не так плохи, как могли бы быть — английский, биология и любимая химия, а после весь день в запасе. Можно потренироваться с командой (ну, или желающими), а после прогуляться с Козуме. Кстати о Кенме. Куроо глядит на время, похлопывая ладонью по бедру, словно отсчитывая так каждую секунду. Что-то его друг задерживается, а заряда, как на зло, осталось совсем мало — семь процентов. Наспех разблокировав телефон и открыв чат, Тецуро очень хочется проломить себе лоб чем-нибудь тяжёлым. Оказывается, сообщение не было отправлено из-за невнимательности. Когда взгляд метнулся к заряду, палец совсем забыл нажать на кнопку отправки, и теперь, с вероятностью в пятьдесят процентов, Кенма ожидает друга на привычном месте — возле памятника. Выругавшись, Куроо решает не тратить время на оправдания через переписку и просто бежит по склону вниз через аллею. Расскажет эту занятную историю Козуме лично. Тецуро добирается до памятника в кратчайшие сроки — трехминутная пробежка — и примечает возле него знакомую фигуру, пинающую мелкие камушки гравия. Стоит подбежать почти вплотную, как тело сразу складывается пополам в тяжёлой отдышке. — Прости! — Кенма дёргается, отдаляясь на пару шагов от резко появившегося голоса за спиной. Узнав друга детства, приложившего ладонь на тяжело вздымающуюся грудь и настраивающего дыхание на верный лад, Козуме расслабляется, сердито прищуриваясь. — Я... — Мы опаздываем, Куро. Ты время видел? — не проронив больше ни слова, Кенма двигается вперёд по тропинке, прямо к школе. Тецуро только собирается пожаловаться на свое неудавшееся утро, славно настрадавшуюся грудную клетку и разряженный телефон, но останавливается. Воздуха не хватает даже на парочку связных предложений, а в голове все кувырком после таких происшествий. Поведает обо всем чуть позже, хотя бы после того, как выпьет воды. На ходу искать бутылку в глубине сумки не очень удобно, однако, на остановку времени нет. Изрядно настрадавшись, Куроо на последних ступенях сдержанности выдыхает: «Да где же!», как ему в плечо тычут бутылкой с водой: — Держи, весь ведь извелся. Куроовской бутылки так и не оказалось в сумке. Судя по всему, оставил на кухонном столе. Благо Кенма по старой дружбе предложил свою, и теперь Тецуро не умрёт от обезвоживания. Как бы Куроо не надеялся на покой в учебном классе, но «несчастья» настигли его и там: почти весь урок уравнивал химические элементы у доски, а на биологии перепутал номера заданий, вследствие чего пришлось искать дополнительный листочек и делать ещё четыре номера в быстром темпе, дабы успеть до звонка. К слову, стоит отметить — именно сегодня половине класса понадобилась розетка, из-за чего телефон так и не был заряжен. Так еще и во время обеденного перерыва злополучный сок решил освежить лицо — Куроо был так раздражен, что даже не заметил, как резко вставил трубочку и из-за выпущенного воздуха упаковка сжалась под давлением пальцев, выпустив через ту же трубочку жидкость прямо в лицо. Сдавшись окончательно, голова тяжело опускается на край стола. «Хорошо, Вселенная!» — размышляет Куроо, перебирая рукой волосы на затылке: — «Я принимаю твою игру, но без победы не уйду!» — У тебя голова болит? — рядом кто-то садится. Уставший взгляд встречает сосредоточенного над игрой Кенму, присевшего аккурат напротив. У Тецуро такое чувство, словно в его лёгкие залили свинец — так часто он тяжело вздыхает —, и опустив лоб обратно на край стола, не глядя выхватывает игровую консоль из чужих рук, сразу заносит её себе за спину и по-прежнему не поднимает головы. Так сильно он устал. — Куро, верни! — Отвлекись от своих игр хотя бы во время обеда, — консоль оказывается в одном из отсеков тецуровской сумки под обещание вернуть после трапезы. — У меня три вопроса, — Козуме внимательно осматривает недовольное лицо друга, доставая из собственной сумки бенто: — Ты сам-то собираешься есть? Второй: почему твоё лицо липкое и пахнет яблоком? И третий: почему ты выглядишь так, словно по тебе поезд проехался? Поезд — это ещё мягко сказано! Скорее уж какой-нибудь огромный лайнер размером с «Титаник» или даже метеорит. Тецуро тут же отвергает последнюю мысль — с его сегодняшней удачей лучше даже не думать о таком. Мало ли что с неба упадёт помимо той утренней шишки в аллее. В совокупности ко всему произошедшему, стоит добавить и забытый там же, где и бутылка воды, обед. Кенма лишь молчаливо качает головой, пересаживается на сторону Куроо и пододвигает свой. Столь милый поступок был одарен нежной улыбкой и сведенными к переносице брови, что казалось с глаз вот-вот проронятся слезы. В доказательство этому, Тецуро, посмеиваясь, смахивает невидимые слезы, поправляет выбившиеся чёрные волоски и счастливо щебечет о добродушности друга. Козуме лишь закатывает глаза, принимаясь за еду. — Поэтому у моего лица теперь аромат яблока, — Куроо пожимает плечами, рассказав презабавную историю с упаковкой сока. Пусть липкий слой и был давно стерт влажной салфеткой, запах такой химозный, что ещё долго не сойдёт с кожи. Кенма успокаивает друга ободряющим словом, ведь могло быть и хуже, если бы напиток попал в глаз или нос, а так... Ну подумаешь, остаётся за тобой яблочный шлейф, что такого? «К тому же я люблю яблоки» — заканчивает Козуме, складывая коробочку для обеда обратно в сумку. Тецуро лишь смотрит, не отводя взгляда и хмурясь. Это был комплимент? Или просто попытка успокоить взбалмошную тёмную головушку? Мысли прерывает холодная ладонь, тянущая за собой. У Куроо скоро начнётся урок с не очень приятным преподавателем, не стоит опаздывать. Кстати, тетрадки по английскому не оказалось в сумке, но даже это не сможет прогнать лёгкую улыбку. Несчастья-несчастьями, а приятный момент имеется.***
— Куро, ты вообще под ноги не смотришь? — ворчит Кенма, поглядывая на ободранное колено. Вечер начинался хорошо, словно повторение вчерашнего дня: Куроо подождал Кенму возле ворот в компании Бокуто и Акааши, затем друзья (по инициативе Котаро и Тецуро) решили сыграть в волейбол двое на двое. Кончился вечер не самым лучшим образом. Куроо и Кенма набрали всего пять очков из двадцати, остальные забрали Бокуто с Акааши, а когда Кейджи поменялся местами с Кенмой, то вторую партию взяли Козуме с Котаро. Судя по всему, звезды не насмеялись вдоволь, так что в добавок Тецуро во время блока сильно ободрал колено. После этого было принято закончить игру. Всю дорогу до развилки, ас Фукуродании припоминал проблемный журнал с астрологической катастрофой для бедных скорпионов. День и вправду выдался ужасный. Сколько уже произошло несчастий? Пятнадцать? И сколько ожидают своей очереди? Ещё столько же? В одном Куроо уверен точно — в гостях у Кенмы ничего не должно случиться. Может быть только сердечный приступ, а может даже лёгкие откажут от столь близкого контакта с человеком, который давно засел в сердце бедного Тецуро и не собирается отдавать или делить свое место с кем-то ещё. Куроо готов — клятвенно на мизинчиках — провести всю свою жизнь рядом с Козуме и даже после смерти переродиться, найти свою родственную душу среди толпы людей благодаря особой душевной связи. Тецуро уверен — он узнает Кенму из сотни, даже если тот станет совершенно другим человеком. Каждый шорох и вздох, слово или движение, взгляд — все это такое родное и любимое, знакомое и драгоценное, откладывается глубоко внутри. Редкие касания разбивают такое тепло, которое не сможет подарить больше никто. Даже истлевшие нервы из-за сбитого кенмовского режима, бессонных ночей за приставкой, растрепавшихся волос и больной шеи от сна за столом или на полу перед экраном не отнимут всей этой любви, сперва казавшейся странной и непонятной, а теперь самой искренней и желанной, как хрусталь прозрачной и чистой, в то же время как летние ночи тёплой и долгожданной. Рано или поздно Тецуро расскажет все, что чувствует, не только Бокуто, но и виновнику всей этой сердечной катастрофы. Может быть перед выпускным, может перед поступлением, а может и никогда. Пускай в тёмной макушке вечно цветастое лето без зимних морозцев и гуляет ветер, игриво гоняющий котов по закоулкам, так похожих характером на Козуме, проглядываются и тучки рассудительности. Чувства могут быть невзаимны. Становится совсем дурно от осознания того, что долгую дружбу Тецуро может разрушить своими же руками. Такую открытую, по-детски невинную и по-родительски заботливую. Останется лишь надеяться на счастливую дальнейшую жизнь друга, чтобы проблемы не поглотили безвозвратно, а будущий любимый человек хранил это доброе сердце, не допускал трещин, заботился и любил так же сильно, как любит Куроо. И пускай сегодняшних несчастий будет хоть миллион, если Тецуро останется в компании Кенмы и появится хоть малейшая возможность вновь обняться — страдания того стоили. Все эти несчастья и рядом не стоят с одним большим личным счастьем Куроо, любезно открывающим дверь и пропускающим внутрь. Тот делает огромный шаг, дабы не споткнуться о порог. Хватит на сегодня ушибленных конечностей. Они ещё на матче нужны. Козуме усаживает Тецуро на свою кровать, ставя рядом домашнюю аптечку. Куроо подтягивает к груди ногу, опирается пяткой на край, чтобы было удобнее обработать. Залечивать раны приходится не впервой, всякое может произойти на игровой площадке. Бывало и пальцы сшибало, и нос разбивало, но все это уходило во временное помутнение из-за азарта игры. А что же сейчас? Сейчас боль ощущается слишком остро. Куроо шипит, прикладывая смоченную перекисью ватку к окровавленной коленке. Козуме лишь жалостливо глядит, качает головой и... дует. Дует на рану. — Что ты только что... — рука, обрабатывающая рану, замирает, а взгляд застывает на обеспокоенном лице младшего. В голове сразу всплывает осенний тёплый вечер, когда маленький Кенма упал, так же ободрав колено. Неглубоко, но больно. Совсем юный Куроо слишком быстро бежал, тянув за руку друга, а тот совсем не поспевал за ним, в конце все кончилось травмой. В голову не пришло ничего лучше, чем опуститься рядом и подуть холодным воздухом на раздраженную кожу. Козуме тогда лишь хмыкнул, прогоняя с глаз подступившие слезы, и боль притупилась совсем, когда Куроо аккуратно обнял своего друга, извиняясь за высокую скорость. Кенма поднимается на ноги с помощью протянутой ладони, именнуя старшего «длинноногим». — Настолько длинноногий, что сам в своих же конечностях путаешься? — Козуме берет новую ватку, смачивая её перекисью и собственноручно обрабатывая чужую рану. — И не смотри на меня так. Ты всегда заботишься обо мне. Я бы тоже хотел, так... Не договаривает. Куроо на каком-то телепатическом уровне уверен, Кенма собирался сказать, что хотел бы так же заботиться о нем, как сам Тецуро о Козуме. Но пока не очень складывается. Словно переходишь на новый уровень в игре, где столько неизвестных локаций и ачивок, а любое неосторожное движение джойстиком может привести к пройгрышу, из-за чего придётся начинать сначала. В первую очередь, придётся заново настраивать себя на новый уровень, стараясь на зацикливаться на пройденном. И вот, Кенма собирается оставить только начатый уровень позади, качая головой: — Ладно, забудь, я... — Знаю, — Куроо не даст спрыгнуть с этой локации. Кенма справится сам, это точно, но Тецуро с радостью предоставит ему верную опору. — Я знаю. Ты... знаешь, ты скуп на слова, но твои действия говорят о многом. Я даже рад, что именно ты помогаешь мне обрабатывать рану, а не мама. Она столько нотаций мне бы зачитала. Под звонкий смех, Кенма пятый раз за день закатывает глаза и складывает медикаменты в аптечку, относя обратно в гостиную. Успокаиваясь, Тецуро почему-то кажется, что он испортил момент. Какая-то недосказанность и тяжелая атмосфера витала в воздухе. Если это шестнадцатое несчастье и Куроо упустил свой шанс, то готовьте красную дорожку и выкопанную могилу. Он упадёт прямо в неё с тридцатого этажа. Прошло уже десять лет с первого знакомства и четыре года с признания самому себе во влюблённости. Как же не хочется давить на друга сейчас своими чувствами, мыслями. Своей любовью и вниманием. Тецуро откидывется на кровать, на которой ни раз засыпал во время ночевок и дружеских посиделок, очерчивая неприбранный стол и разбросанные по его поверхности книги с касетами. Даже этот бардак... такой бардак бывает только у Кенмы. И больше ни у кого. За окном колышутся деревья, а горизонт горит алым в лучах заходящего солнца. Уже так поздно? И тут Тецуро вспоминает, как не предупредил утром маму о сегодняшней ночевке, так ещё и телефон разрядился. Не позвонить. Поднимается со своего места и достает из сумки зарядку с телефоном. И вот оно, долгожданное шестнадцатое несчастье. Коннектор зарядки был зажат корешками книг и оторвался от шнура. Куроо лишь кидает зарядку обратно в отсек, интересуясь: — Кянма, можно я возьму твою зарядку? — Возле кровати, второй ящик, — слышится с гостиной. И тут вспоминает. Впервые так быстро подрывается в комнату, ударяясь плечом о косяк и параллельно тараторя: — Куроо, стой, подожди! Я сам! Тецуро стоит в оцепенении. В одной руке зарядка, а в другой открытка семилетний давности. Он отчётливо помнит, как сам рисовал её на день рождения Кенмы. Это были первые потуги в искусство, которые кончились не очень хорошо. Первые и последние, не самые красивые, но зато такие ценные. Для Козуме. И это правда. Куроо уже давно сам для себя решил: «скорее всего, Кенма давно потерял эту открытку или даже выкинул, но там и вправду был такой кошмар нарисован, хех». — Ты до сих пор хранишь её. Хранишь здесь? — выделяя последнее слово, указывает на открытый ящик прикроватной тумбочки: — Рядом с зарядкой, сушеными яблоками и консолью — самыми ценными вещами для тебя? И что теперь Козуме должен сказать? Да, хранит. Когда особо грустно или одиноко, достаёт рисунок и просматривает несколько раз перед сном или учёбой; прижимает к груди, успокаиваясь перед матчами или экзаменами. Сказать нужно хоть что-то, ведь ещё пара минут, и Куроо точно хватит приступ. То, как сильно стучит его сердце, кажется, слышно даже соседям через стену. — По-твоему, я плохой друг, способный выкинуть подарок от близкого человека? — Козуме забирает открытку и аккуратно кладёт её на место, задвигая ящик. — Я ценю абсолютно все, что ты делаешь для меня: будь то осязаемое или духовное. И тут Тецуро решает, что хватит с него несчастий. Бережно берет Кенму за руку, усаживая за собой на кровать: — Я никогда бы так не подумал, — разглаживает покрывало и глядит куда угодно, но не напротив, не на чужое, но такое родное лицо. — Не думал, не думаю и не буду думать. Просто, тогда ты так тихо отреагировал на мой подарок, хотя я сидел над ним почти четыре часа, — смущённо чешет затылок, припоминая, как старательно вырисовывал черты Козуме в окружении подарков, шариков и стоящего рядом себя. И Куроо прав — снаружи Кенма отреагировал мутно, всего лишь сказав: «спасибо», однако, внутри был такой фейерверк из эмоций: счастья, восторга и восхищения. Казалось, что никто не способен нарисовать так, как Куроо. Неидеально, непропорционально, но зато с душой и любовью. — Я как будто чувствую, что ты думаешь. На каком-то особом уровне, и это пугает. Все остальные для меня не были настолько близки и дороги, как ты. С тобой хочется постоянно обниматься или держаться за руки. Помню, как ты даже отчитал меня за вечное желание объятий, но я просто не могу по-другому, потому что так сильно... Не получается. Вот он момент, говори, что чувствуешь, не боясь речевых оговорок, а все слова одновременно застревают плотным камнем, ладони холодит, страх быть отвергнутым сидит глубоко в голове. И даже если сейчас Куроо поступит эгоистично, выпустив все чувства на Кенму, он свято продолжает верить — Козуме не отвернется, не бросит, и это не разрушит их долголетнуюю дружбу. Жить в бесконечно стрессе — тяжело, жить без Кенмы — невозможно. Сердцеразрывно и душетерзательно. — Знаю, — повторяет за Тецуро и кладёт руки на щеки, возвращая зрительный контакт. — Теперь я знаю. Я тоже. Куроо моргает, а в голове взрываются тысячи звёзд. Те самые звезды, которые сегодня и устроили ему эти испытания. — П-подожди, что? Как долго? — Что «долго»? — Козуме отнимает ладони от чужого лица, убедившись, что теперь Куроо точно не отведет взгляд. — Как долго я знаю или как долго я «тоже»? – Да, — все, на что сейчас способен старший. За окном кто-то сигналит и слышится лай уличных собак. Смахивая чёлку с глаз, Куроо начинает смеяться, скорее нервно: — Да, все это. Как долго? — От меня невозможно что-то скрыть. Сам говоришь, я мозг нашей команды. Первые звоночки приметил два года назад, когда «во сне» специально закинул на тебя руку. Твоя реакция была очень бурной, а сердце так забилось под моей ладонью, что казалось, ещё пара минут и остановится. Я сразу все понял, — теперь Кенма отводит взгляд. Неужели это он так много разговаривает? Куроо один из немногих, кого Козуме не стесняется, не отталкивает и с кем поддерживает беседу. Позволяет обнимать и добровольно обнимает в ответ, даёт подержать свой телефон или даже сыграть в консоль. Тецуро давно стал одним из главных людей в кенмовской жизни. Оставалось лишь ждать первых шагов и подтвердить свои наблюдения. И вот этот момент настал. — Что насчёт меня... Не могу точно сказать, так как сам не заметил. Ты всегда был для меня ближе и роднее всех остальных. Думаю, я не мог признаться в этом сам себе. — Знаю. Я знаю. Куроо притягивает Кенму. Наконец сердце успокаивается. Целых два года понадобилось для счастливого финала дружбы и надёжного начала отношений. Два потерянных, но таких важных года. Маленькими шажками, с тлеющим на языке «друг» и скрытыми взглядами восхищения, полными любви. Думается, теперь все будет лучше, чем даже можно представить, особенно, когда Козуме обнимает в ответ. Куроо, пропуская сквозь пальцы осветленные пряди, сильнее прижимает к себе. Им не нужно уточнять, в каких отношениях они сейчас. Тут все ясно без слов. — Кенма, я могу?... — Да. И целует. Прижимается губами в мягком, согревающем поцелуе, что разливается по всему телу. Эмоции ярче солнца и долгожданнее победы в матче. Кенма точно знает — этот человек всегда будет рядом, и Куроо позаботится о том, чтобы ничто не заставило Козуме в этом усомниться. Долго ходили вокруг да около, аж звезды подстроили этот день так, дабы они наконец сошлись и не мучали друг друга, а просто были счастливы. Счастливы друг с другом. Несмотря на ужасное утро и день, вечер преподнёс приятный сюрприз. Тецуро готов боготворить астрологию, радуясь, что смог пережить этот день и прийти к такому завершению вечера. — Куро, к слову, — отстраняется Кенма, вспоминая кое-что важное: — Ты маму предупредил, что останешься сегодня у меня?