Левый - неверный. Будешь верен сам.

Легенды пролетали через года со стремительной скоростью, искажаясь на словах и в мыслях. Превращаясь в смутное напоминание о том, чем они были на самом деле. Кажется, что менялось всё. Оставался лишь какой-то набросок, какая-то выжившая и глупая истина. Остальное разрывалось и разносилось на части, становясь чем-то совершенно иным. Создавая десятки разных легенд из единой. Эльфийский народ был награждён странного рода долголетием, с которым не мог смириться каждый человек. Людям было позволено слушать легенды о мёртвых, но отчаянно почётных. Эльфы же, кажется, могли рукой дотянутся до собственных легенд, схватиться и почувствовать их где-то рядом, если характер тех не окажется очередной ложью. Время беспощадно терзало героев, заставляя их становиться призрачными тенями со слабыми описаниям. Лишь некоторые, кажется, что особо важные, сохраняли собственные имена и проносили их через века как самые главные титулы. Многие так и оставались слепыми, будучи уверенными в том, что каждый будет рад красивому сказу о собственной судьбе. Что каждого будут возносить до конца его дней, преклоняясь в ноги, как настоящему идолу. Одна из всего множества легенд ведала и том, кто желал бы откреститься от неё любыми возможными способами. Текст её менялся мановением руки очередного менестреля, решившего рассказать о величайших героях этих земель, но вещала она всегда об одном, лишь тая или обрастая новыми подробностями. “Хоть и случилось это не так уж и давно, героя этой легенды мы пронесём сквозь года. Издавна эльфийское государство страдало ужасной болезнью - оно боялось. Боялось предательств, боялось любого неровного вздоха его солдат, собираясь бить тревогу без повода. Войны уносили за собой множество невинных жизней, превращая земли в мёртвые пустоши. Тогда, словно слишком вовремя, объявился он - совершенно юный солдат. Тот, кто только пересёк порог родительского дома, но уже был готов бежать с мечом на врага. Таких смерть слишком быстро хватала в свои ужасающие лапы. Но и он хранил свои тузы в рукаве, успев показать себя отличным воином. Словно он не был так юн и неопытен как рассказывал. Глаза оказались закрыты в самый важный момент, эльфы праздновали свои новые шансы на победу тогда, когда юный воин перехватил меч левой рукой и вонзил его в спину генерала, лишив их последних шансов на победу. Эльфийский народ разгневался на предателя и не зная кого винить, сделал виноватыми всех, кто держал меч левой рукой. Клеймо предателей задержалось на них надолго и никто не мог убедить правителей в том, что виноват был лишь старый воин. Неровные взгляды задержались даже на тех, кто никогда не брал меча в руки Спустя долгие века Энию наконец посетил спаситель, снявший клеймо с бедных эльфов. Среди знающих генерал был известен своей отчаянной храбростью, которой, кажется, было даже слишком много для того, чтобы переживать бои целым. Его враг не хранил за собой чести, бросившись на генерал со спины. Но Генерал оказался не так лёгок в победе, он схватил свой меч левой рукой и закончил жизнь врага одним точным ударом. Эльфийские воины, только что сражавшиеся бок о бок с ним направили на генерала своё оружие, чтобы закончить жизнь предателя раньше, чем он нападёт на них. Но воин не поднял своего меча на союзников, даже когда увидел направленные в его сторону мечи. Эльфийский генерал склонился перед воинами в низком поклоне извиняясь за собственную ошибку, но его поступок яркой печатью застыл в их головах. Генерал, державший меч в левой руке не был предателем, не были предателями и те, кто погибли за подобные поступки не успев сделать ничего. Но лишь этот эльф сумел доказать то, что держащие меч левой рукой не были виновны в предательствах. Он подарил подобным себе настоящую свободу.” В разных версиях легенды его дальнейшая судьба оказывалась отличной от других, но везде он оставался почитаем, как тот, кто подарил свободу под угрозой собственной жизни. Михаэль уже не первый десяток лет терпеть не мог эту легенду, терпеть не мог идеального генерала из неё. Терпеть не мог то, какую прекрасную жизнь даровали ему менестрели. Он был рождён сыном эльфийского генерала, с самого появления на этот свет будучи обязанным стать его наследником, занять генеральскую должность и принести славу семье и королевству. Михаэль с раннего детства обучался всему, что обязан был знать генерал. Ещё с юных лет он умел держать меч, даже несмотря на то, что тот был лишь деревянным муляжом. Отец гордился достижениями своего сына, не упуская ни единого шанса похвастаться ими на светских мероприятиях. Он уже, кажется, мысленно примерял генеральскую форму на юного сына, когда случайно заметил как юнец тренировался в гордом одиночестве. Лучшие учителя Энии, которых могла позволить себе знатная семья, обучали Михаэля с детства, давая тому азы разного рода. Требуя чтобы тот оттачивал навыки, когда имел свободное время. Не желая испытать гнева отца, он делал всё ровно так, как от него требовали. Лишь одно не учёл Михаэль. Отец никогда не интересовался делами своего сына, пока те не касались его собственной репутации. Он же так ни разу и не заметил, что занимаясь наедине с собой Михаэль держал меч в левой руке, а не в правой, как было положено. Крики заполнили дорогие залы, больные удары прошлись по левой руке. Фраза “Никогда не смей держать священное оружие этой грязной конечностью.” въелась в душу. Михаэль запомнил наказ надолго. Сломал себя самого лишь бы держать меч в правой руке, как это делали все примерные эльфы. Лишь бы не стать разочарованием и позором посмертно Его отец давно лежал под землёй, когда произошла та история, что позже превратилась в красивую легенду без разрешения славного героя, воспетого в ней. Отряд генерала Михаэля уже почти расправился с врагом, когда один из них настиг самого генерала со спины. Он успел обернуться, спасти себя от смертельного удара, чужой меч лишь прошёлся по шее оставляя холодное ощущение и быстрым ударом срубил острый кончик правого уха. Горячая кровь коснулась кожи. Стало одновременно так противно и страшно, что Михаэль не успел подумать, занося левую руку для удара. Долгие тренировки сделали своё дело, его удар оказался точнее, поразив врага и заставив того с гулким стуком упасть на землю. Все чувства словно испарились, оставив на своём месте лишь яркую ярость, с которой Михаэль вновь занёс меч всё той же рукой и добил врага, оставляя его тряпичное тело бесполезным мешком с костями лежать на земле. Его собственный отряд смотрел на него со страхом, глядя на то, как кровь впитывается в дорогую одежду, стекая по шее. Они должны были убить предателя, но остались стоять по местам, словно сломанные марионетки. Лишь долгое молчание позволило Михаэлю понять какую ужасную ошибку он совершил. Подумать о том, каким способом убьют предателя в этот раз прежде, чем подоспеет другой отряд. Решение судьбы превратилось в пытку, его собственные воины заговорили вразнобой, пересказывая всю ситуацию одними и теми же словами. Не добавляя ни капли ясности в происходящее. “Генерал резко схватил меч левой рукой и лишил врага жизни без единой мысли о том, чтобы коснуться их беззащитных от шока тел.” Непонимание и подозрение поселились в эльфийских душах. Руки бедных эльфов не могли убить за предательство того, кто его не совершал. Не могли же и забыть о случившемся. Оставался один самый неприятный вариант - предать генерала суду, чтобы услышать тот ответ, что будет самым честным и верным. Что не лишит жизни невинного и не оставить жить отвратительного предателя. Михаэль из генерала превратился в паршивую собаку. Взгляды аристократов в суде выражали крайнее отвращение. Его судьба была предрешена богачами. Никакой правды среди подобных не существовало. Существовало лишь желание получить как можно больше выгоды для себя самого. И казнь генерала, не имеющего ни единого наследника была отличной возможностью занять эту должность. Тяжёлое молчание в зале суда давило на голову. Финальный вердикт был близок и сводил его с ума. Хотя в глубине души Михаэль понимал, что живым домой уже не вернётся. Что-то словно резко сломалось, когда твёрдые слова вердикта отозвались в груди чем-то тяжёлым, заставляющим пошатнуться в неверии. “Невиновен.” Гул раздался среди аристократов, пытавшихся угодить новым взглядам. Они вопили о том, что давно пора было избавиться от глупого предрассудка и не портить жизнь эльфам. Но это решение лежало на плечах правящих, Михаэль же был свободен и восстановлен в должности. Словно ничего и не случилось. Лишь из зеркала на него теперь смотрел отчаянный урод, даже не походящий на эльфа. Острая часть правого уха была безвозвратно утеряна. Оно превратилось в плоское, безликое, словно человеческое, но всё равно неправильное. Он не лишился слуха, лишился лишь уверенности в самом себе, давно подорванной осуждением со стороны тех, кто всегда стоял рядом. *** Лучи солнца мягкими пятнами пробивались сквозь окна, повторяя их форму смешными тенями. Сияли, касаясь металлических ножек дивана, заставляя солнечных зайчиков медленно перебегать по стенам. Словно специально не торопя, лишь бы те запомнили как можно больше образов. Сваленные в на полу ящики, невысокие тумбы, длинные шкафы, мягкие кресла с деревянными ножками и пушистые подушки, щекочущие нос стоит лишь неаккуратно лечь на них. Солнечные зайчики зарывались в тёплые ковры, словно собираясь согреться о них так, как другие грели собственные ноги. В итоге лишь привлекали внимание чрезмерно любознательных животных, заставляя их неловко и смешно дёргать лапами в попытках поймать так быстро ускользающих. Высокая спинка дивана преграждала им путь, заставляя каждый раз биться об обратную сторону, не в силах заглянуть за её пределы. Лишь самые высокие всё же касались невысокого стола со стоящей на нём кружкой фруктового чая. Эльфийская фигура сидела на диване, явно пряча от солнца не только свою кружку. Волосы, убранные в хвост давали возможность разглядеть то, как острые уши смешно дёргались по мере того, как их обладатель переворачивал страницы книги. Пальцы удерживали книгу за тёмную обложку, изредка аккуратно выстукивая по ней один и тот же ритм. Звук получался глуховатым, едва слышимый даже самому эльфу, не то, что тем, кто мог оказаться недостаточно близко к нему. Но, кажется, даже сам эльф в упор не обращал внимание на создаваемый им звук. Светлые глаза Ботар-эля скользили по страницам, вглядываясь в оставленные на бумаге слова. Сюжет, кажется, только принял какой-то интересный оборот, если смотреть на то, как резко вверх дёрнулись уши эльфа, напрягаясь и застывая в этом положении на несколько страниц. За ним было интересно наблюдать. За тем, как острые уши выражали все эмоции, которые так тонко читались на лице. Он лишь чувствовал себя достаточно свободно, чтобы не контролировать подобные мелочи. Мир вокруг словно перестал существовать, даря ему и книге долгие моменты, которые они могли провести наедине друг с другом. Кажется, что даже самая страшная катастрофа не смогла бы сейчас оторвать его от чтения. Загремели ящики, быстро открываясь и закрываясь с резким ударом. Быстрые шаги по комнате из тихого и спокойного места за считанные секунды превратили её в звенящий балаган, в котором словно одновременно находились десятки существ, каждое из которых самым наглым образом стучало по своей поверхности. Ботар-эль быстро и несколько нервно поднял голову вверх, глядя на причину шума, которая подобно острому порыву ветра носилась между комнатами, громко стуча ящиками и собирая что-то в карманы домашней накидки. Для Михаэля беготня в порывах эмоций или идей была обычным делом, но наблюдение за ним каждый раз словно становилось ещё интереснее, чем было раньше. В этот раз он лишь казался более нервным, чем был обычно. Он кажется сделал один и тот же круг с десяток раз прежде, чем растворился в одном из коридоров, бросив Ботар-эля дочитывать книгу, от которой всего несколько минут назад его так нагло отвлёк. Воцарилась тишина, тяжёлым одеялом накрывая слух. До этого казавшаяся тёплой и приятной, сейчас в ней летала нервозность, острыми молниями касаясь души. Ботар-эль взглянул на дверной проём и с коротким вздохом отложил книгу на стол, отодвигая её чуть дальше от кружки, словно боясь, что та каким-то образом выльет всё содержимое на светлые страницы. Его шаги не отдавали той тяжестью и острым звуком, который имели шаги Михаэля, бурей пробежавшего по комнате. Ботар-эль словно боялся его спугнуть, тихо и аккуратно передвигаясь по тёплому ковру в собственных поисках. Михаэль оказался пугающе предсказуем. Кажется, что даже слишком, чтобы быть правдой. Эльф стоял перед зеркалом в ванной с ужасом глядя на собственное отражение. В раковину явно быстрыми и неакуратнными движениями было закидано то,что он всего пару минут назад собирал в собственные карманы. Волосы Михаэля, что всего пару минут назад выглядели по привычному прямыми, были перекинуты на правую сторону и начёсаны до состояния неприятного колтуна. Руки нервно вцепились в белую поверхность раковины, держась за неё как за последний оплот в жизни. Возможность заглянуть в отражение делала его ещё более уязвимым. Ботар-эль прекрасно видел как слёзы стекали по чужим щекам, оставляя на них мокрые дорожки. Понятно было без слов. А от этого как-то особенно больно на душе. Словно острым лезвием начали вскрывать наживую. — Миш? Ты меня слышишь? — В ответ последовал неуверенный и кривой кивок, будто на больше не хватило сил. — Можешь сказать что случилось? Ботар-эль сделал шаг назад, создавая большее пространство между ними. Зная как Михаэль был раним и как часто желал молчать на эту тему, считая себя слишком слабым. Михаэль обернулся, резким движением вцепившись руками в собственные волосы у корней, словно собираясь вырвать их. Отвращение и страх яркими фигурами застыли в его полутёмных глазах. — Ты видел как он смотрел на меня? Видел сколько отвращения было в его глазах? Они не считают меня за полноценного! — Он резко дёрнул рукой, откидывая новоиспечённый колтун за спину. Тот скрывал под собой нецелое, плоское ухо. — Я урод! Я и есть неполноценный! Я… Слёзы яркими каплями засветились на глазах стоило Мише лишь открыть рот, чтобы начать говорить. Он не может даже закончить фразу прежде, чем вновь захлебнуться в рыданиях. Михаэль поспешно тянет руки к лицу, закрывая уже успевшие покраснеть глаза. Величайшие гордились своими шрамами, как признаками того, что им удалось пережить ужаснейшие сражения и выйти живыми. Многие считали их символами собственных побед. Михаэль терпеть не мог неровный срез своего уха. Он казался ему отчаянно уродливым, казался абсолютно противным. Настолько, что каждый раз в попытке коснуться хотя бы самого кончика рука начинала отвратительно трястись. Аристократия всегда высказывалась о всех с особой неприязнью. Их просто не стоило слушать, их просто стоило игнорировать. Не давать их фантазии возможность взлететь, понимая, что всё, что они говорят - ложь, плавно стекающая с уголков их губ прямо на ботинки. Михаэль умело игнорировал их ровно до первого упоминания его нецелого уха. Тогда сердце начинало биться чаще, а каждое слово отдавалось эхом в голове. Каждый комментарий, мелкая усмешка, слащавое оскорбление - всё разрывало его душу в клочья, словно без возможности собрать её по частям вновь. Они любили звать его чем-то ниже, чем эльф за отсутствие острого кончика. Любили исключать из списка высоких, ссылаясь на то, что эти места по праву принадлежали только знатным эльфам, совершенно забывая о том, что Мише повезло таким родиться. Отчаянное игнорирование мероприятий для аристократии порождало новые слухи, которые делали всё ещё хуже. Усугубляли ситуацию настолько, насколько могли простые слова произнесённые не в лицо. Мишу они разбивали как фарфоровую статуэтку. Заставляя распадаться на мелкие частички в слезах. — Миша… Мишенька… - отчаянная попытка достучаться до того, кто не слышал ничего, кроме собственных укоров. Ботар-эль прекрасно помнил все предыдущие разы, прекрасно помнил о том, что если коснуться без разрешения - Миша упадёт на пол, закрывая голову руками и моля о том, чтобы на него не поднимали руку. Приносить ему боль не хотелось никогда, особенно тогда, когда он уже чувствовал её по чужой вине. Он делает полушаг, становясь чуть ближе, переходя на мелодичный шёпот собственного голоса. Даже не думает касаться, держится так, чтобы возле него всё равно оставалась возможность сбежать. — Миша… - шёпот действует на его явно лучше, в нём нет острых нот. Ботар-эль звучит предельно мягко, подобно перьевой подушке. Михаэль поднимает голову, убирая руки с лица, чтобы взглянуть на стоящего перед ним. Во взгляде напротив читается искреннее беспокойство, это тёпло-сладкое желание быть рядом на языке. С тех пор как Ботар-эль резким порывом ветра появился в его жизни, Мише стало проще дышать. Хоть и осознание того, что он больше не должен проживать всё один давалось с особой тяжестью. Миша руками утирает вновь прибывающие слёзы, пытаясь скрыть то, что никак не успокоится. Он дрожит, нервно оглядываясь, словно ища какой-то помощи и поддержки. — Можно…? — сложно угадать момент, когда в такие моменты можно будет наконец коснуться Миши, успокаивая окончательно. Он спрашивает сам, сам лучше знает, когда и чего хочет. — Да. — он может и не озвучивать полную фразу, его поймут. Ему дадут чёткий ответ. Ему дадут возможность обнять Ботар-эля, зарыться носом в длинные волосы, рукой неровно стянув с них чёрную ленту. Спрятаться от всего мира в чужих руках, что мягко и чрезмерно аккуратно ложатся на спину. Ботар-эль медленно гладит его по спине, сам молча кладёт свою голову на чужое плечо, чувствуя как Миша медленно успокаивается после того, что почувствовал в который раз. Всё из-за прихотей проклятой аристократии. Он мысленно обещает себе переломать ноги тем, кто ещё хоть раз заикнётся о том, что с Мишиным ухом что-то не так. Он отрежет своё собственное и подаст им в качестве обеда, если они так хотят видеть среди себя лишь “целых” эльфов. Он отрежет себе оба уха, если одного им будет мало. Они ведь так хотят равняться на тех, кого почитает народ и воспевает по имени. Пускай сначала научатся вести себя вне своего свинского общества. Ботар-эль чувствует, что по мере того, как Михаэль успокаивается в его руках, он начинает тряпичной игрушкой кота обвисать на чужом плече. И это всё же заставляет отвлечься от собственных мыслей, следя за действиями Миши, который аккуратно перекладывает руки на плечи Ботар-эля, отстраняясь, чтобы виновато посмотреть в пол. — Прости… — единственное предельно короткое срывается с губ и Ботар-эль делает шаг вперёд, целуя его в щёку. Смотрит на то, как та краснеет от этого. Михаэля до сих пор было страшно легко смутить. — Ты не должен извиняться за то, что сделали они. Никогда. — повторять из раза в раз, лишь бы однажды запомнил. Ботар-эль медленно переводит взгляд на начёсанный колтун и Миша тут же краснеет сильнее, руками хватаясь за него словно в попытке спрятать. — Тебе нужна помощь? — на вопрос Миша неловко бегает глазами по полу, словно не в силах поднять взгляд выше. — Нет… Не знаю… Может быть.— просто попросить ему становится стыдно. Стыдно за то, что просит других помочь ему с тем, что сделал он сам в попытке скрыть свою неидеальность. Ботар-эль подходит к нему и собирает вещи из раковины в собственные руки. — Принеси нормальный гребень из моей тумбы, пожалуйста. Положишь его на стол в гостинной, я сейчас подойду, хорошо? — Ботар-эль поворачивается, переводя взгляд с набора вещей в собственных руках на Мишу. — Хорошо. — Миша едва заметно улыбается. Всё на что хватает сил сейчас. Его словно медленно выжимали с вчерашнего вечера. Правда и одной такой улыбки хватает для того, чтобы на душе у Ботар-эля стало тепло и приторно сладко. Баночки, посудинки, гребни с неровными зубцами и тонкие ленты для волос раскладываются по своим ящиками. Ботар-эль открывает их гораздо спокойнее, слыша лишь приглушённый звук вместо подобия уличного рынка внутри собственного дома. Миша виновато клонит голову, глядя на кружку. Избавить его от этого проклятого чувства вины кажется чем-то невозможным, даже когда Ботар-эль садится рядом. Он проводит рукой по волосам так, чтобы не коснуться уха под ними. Касания ушей Миша не любил, они напоминали ему обо всём и сразу, заставляя вновь чувствовать себя безмерно жалким. Ботар-эль аккуратно хватает руками волосы у начала колтуна, неровными движениями проходясь ближе к нему в попытках понять, как лучше подойти к этому делу и сделать так, чтобы оно не причинило боли. В очередной раз перехватывает их иначе, считая, что так будет лучше, даже несмотря на то, что ровная линия волосы уже давно пострадала резким движением руки - Миша просто вырвал то, что ему не понравилось. Теперь же подобно маленькому ребёнку, которого отчитывали за что-то глупое он руками перебирал край собственной одежды. Словно боясь услышать осуждение со стороны Ботар-эля. — Эль? — в ответ ему короткое “М?”, как знак того, что он всё же слушает. — Зачем я тебе такой уродливый? Время своё на меня тратишь… Я же не лучший из всех, кого ты мог выбрать. — Ты не урод. — тихо и спокойно отвечает ему Ботар-эль. Подобное он тоже слышал не впервые. — Ну а всё же… — А зачем тебе я? Тоже же не лучший вариант. Сколько красивых и покладистых невест генералу наверное предлагали? — Ботар-элю каждый раз хочется сделать так, чтобы Михаэль больше никогда не думал о том, за что его можно любить, но каждый раз не работает ровно ничего. — Ты… Потому что ты… Ты… В тебе слишком много того, что мне нравится, я так не могу… Я люблю тебя всего. И не люблю ничего в них. — Ботар-эль тихо усмехается этому, позволяя себе погладить Михаэля по голове. — Я тоже, понимаешь? Ты прекрасен, Миш. — Миша краснеет. Смущение пятнышком касается даже самого кончика нецелого уха. — Но… — слова отчаянно заканчиваются, все предыдущие аргументы сметает каким-то странно-сумасшедшим ветром, который в очередной раз портит все его планы своим резким явлением перед эльфом. — Без но. Весь. — твёрдо отрезает Ботар-эль, добавляя в голос какой-то наигранной строгости, от чего Миша едва слышимо смеётся. — Не весь. — спорить с ним бесполезно, передразнивать смешно. — Весь. — Нет. — Миша едва заметно дёргает головой и тут же жалеет об этом, чувствуя как его собственные волосы натягиваются от движения, всё ещё находясь в чужих руках. — Сиди ровно, прекрасный мой, иначе без волос останешься.— Ботар-эль усмехается, глядя на то, какой возмущённый взгляд на него переводит Михаэль. — А вот если без волос останусь? — с лёгкой ноткой хитрости спрашивает он. — Нет. — Да я даже не закончил! — возмущается Миша, складывая руки на груди. Он наигранно обижается ровно до тех пор, пока гребень не оказывается отложенным обратно на стол, а на месте бывшего колтуна красуется коса, чтобы тот не свалялся сразу же и вновь. Ботар-эль ставит руки на колени Михаэля, подтягиваясь чтобы легко коснуться губами виска и заставить того вновь покраснеть. Он слишком легко смущается, но тянется в ответ, своими губами касаясь удобно подставленной щеки. Уголки губ Ботар-эля хитро изгибаются, когда тот поворачивается и падает на колени Миши, только после расставляя руки так, чтобы изогнуться и подняться чуть выше. — Я всё сделал, целуй. — он улыбается. Нагло, глядя ровно в глаза. — Мы так не договаривались! — сквозь смех возмущается Михаэль, рукой поправляя передние пряди своих волос, заправляя несколько за левое ухо. — Хочешь сказать, что не будешь? А если я тебя не отпущу, пока не поцелуешь? — Ботар-эль сам едва сдерживается от смеха, когда поднимается из крайне неудобной позы, освобождая Михаэля всего на долю секунды, после вновь используя его колено как подставку для собственных рук. Он аккуратно, практически касаясь травмированного уха, отодвигает несколько тёмных прядей, горячим дыханием опаляя шею. Молчит, но так нагло продолжает дышать, носом едва касаясь кожи. Миша застывает, словно и вовсе целиком и полностью отдаваясь в чужие руки. когда Ботар-эль всё же придвигается к уху и вспоминает про своё приятное умение говорить этим приторно-сладким шёпотом. — А если я повышу цену? А ты в долгу. Ух, как нехорошо будет, не находишь? Мишенька, должник ты мой, платить будешь? Миша резко давится воздухом, начав дышать даже слишком быстро. Он подносит руки к лицу, пытаясь скрыть то, как сильно покраснели щёки. Ботар-эль лишь тихо усмехается, не отодвигая лица от чужого уха, заставляя Мишу судорожно сглотнуть и повернуть голову, концами волос смешиваясь с пепельными. — Как же я тебя без оплаты-то оставлю… — Долговато ты как-то думал. Я уже успел цену повысить… Ой, кажется предупредить тебя забыл… Что же мне теперь делать? Может простить твой должок? — Генерал обязан обладать честью. Даже если кто-то наглеет и меняет цену без предупреждения. — Так что, и вправду заплатишь? По новой цене? — По новой цене.