Словно тень она следовала за ним по пятам, как только он стал одним из них —
Предвестником. Она была влюблена глубоко, наивно и так горячо. Все видели её увлечённость. И
он в том числе. Но она была ему не нужна — ни девушка, ни любовь. Он был неподступным, холодным особняком, и ей оставалось лишь глядеть на его величие издалека.
— В чём дело, красавица? — Скарамучча смотрел на неё сверху вниз, преграждая дорогу. Он любил это делать, любил дразнить и наслаждаться её полным жгучей злости очаровательным лицом.
— Почему ты называешь меня
так? — она вновь злилась, однако теперь вместо того, чтобы отмалчиваться, стала задавать вопросы.
Ну неужели.
— Ты красивая. Разве нет? Просто говорю, как есть. Людишки ведь любят лесть.
Она пропустила последнюю фразу мимо ушей, концентрируясь лишь на том, что он и правда, оказывается, считает её привлекательной, а не дразнит. Только вот вряд ли это можно считать комплиментом.
— Что для тебя значит красота?
— Хм… Хороший вопрос. Я бы описал это как идеал, нечто совершенное и вечное, не имеющее ни начала, ни конца. Что-то далёкое от уродливого несовершенства, которым является жизнь.
— И почему же жизнь
«уродлива»?
Её возмущал его скептицизм. Возможно, лишь потому, что глубоко внутри она была с ним согласна.
— Потому что живые существа ущербны и хрупки. Потому что они рождаются и неизбежно умирают. Потому что они стареют, становятся немощными и, в конце концов, теряют чувство собственного достоинства.
— А ты… Считаешь себя живым?
Он смотрит на неё строго и устало, и, казалось, хочет закатить глаза, но сдерживается. Глубоко в них девушка замечает проблески потаённой печали.
— Я никогда не был по-настоящему жив. Меня бросили в этот мир… Просто чтобы страдать. Просто… инструмент, созданный глупым богом. Только благодаря стремлению к власти и разрушению всех земных привязанностей я смогу приблизиться к совершенству, которого ищу.
Только с ней он был откровенно честен. Возможно, потому что лишь она не испытывала к нему неприязни,
и даже наоборот. Ему захотелось вдруг взглянуть на её реакцию.
— А что насчёт… Любви? Сможет ли она сделать тебя живым?
— Любовь? Хм… — он удивлённо вскинул брови, — Когда всё, что я знал за свою жизнь — это ненависть и предательство, когда моя собственная мать отбросила меня, как будто я был никем… Какое место могла занять любовь в моём сердце?
— Я думаю, для любви в сердце всегда найдётся место. Просто нужен человек, который заставит его трепетать… И чувствовать много хороших вещей.
Но что любовь для тебя?
— Тебе действительно интересно?
— Я хочу знать.
— Тогда я скажу: слабость,
болезнь, которая ослабляет и лишает свободы, и которую легко вооружить против вас. Неприятный побочный эффект этого хрупкого существования, от которого я не могу избавиться.
— Но ведь… Она приносит и приятные вещи. Например… Такие.
Она медленно приближается к его губам и оставляет на них лёгкий, почти невесомый поцелуй. Скарамучча же удивлённо глядит на неё, на секунду впав в ступор, а затем неожиданно и колко смеётся.
— Я ненавижу таких людей, как ты. Эта глупая надежда… Это постоянное желание, — его голос ломается, — Привязанности… Мне это не нужно. Мне никто не нужен. Мне не нужно чувствовать тепло. Или удовольствие. Это жалко. Моя единственная причина жить… Нет, существовать — это власть. И этого достаточно для меня.
— Любовь — это власть над чужими чувствами и мыслями. Когда ты влюблён, ты полностью поглощён влиянием этого человека. Такая власть тебя устроит?
Он ухмыляется.
— Власть, которая зависит от простых прихотей другого человека… Интересно. Но в любом случае… Ты серьёзно веришь, что я влюблюсь… в тебя?
— Я понимаю, ты считаешь меня навивной и глупой, но… — с каждым словом в её голосе пропадала уверенность и сила, он становился тише, пока она и вовсе не умолкала, — Забудь… Это неважно.
Она отворачивается от него и дрожит всем телом, обхватывая себя руками, сжимая кулаки, коря себя за проявленные чувства.
— О, не будь такой плаксой. Ты можешь стараться так сильно, как хочешь, но ты не заставишь меня любить тебя. Я
никогда никого не буду любить, — внезапно его голос становится холодным,
ледяным, — Это понятно?
Хорошо.
Он разворачивается и угрюмо, тяжело шагает в противоположную сторону.
— Я — человек. И людям свойственно… Отчаянно желать чего-то и чувствовать горечь. Ты не можешь винить меня за это.
От обиды и злости она до боли впивается ногтями в мягкую кожу ладоней, крепко жмурясь.
Уголки рта Предвестника расплываются в кривой ухмылке. Он останавливается и вмиг оказывается за спиной девушки, заглядывая через плечо прямо ей в лицо.
—
Человек, говоришь… — он смакует это слово, пробуя его на
вкус, — Ты не думаешь, что пришло время узнать все жалкие человеческие чувства? Каково это, когда кто-то разрывает тебе сердце и плюёт в саму душу? И ты стоишь, отвергнутая и униженная.
Он смотрит холодно, такая же холодная и его ухмылка — будто ненастоящая,
подделка.
— Ну давай. Скажи мне всю правду.
Девушка упрямо глядит в его глаза и хмурится, испытывая жгучую ненависть то ли к нему, то ли к себе.
— Ты хочешь правду?
Очень хорошо. Я думаю, ты и правда безнадёжная дура с наивными, ребяческими идеями.
Скарамучча делает шаг назад и фыркает.
— И если это любовь… неудивительно, что я её презираю.
— Ты презираешь её лишь потому, что не понимаешь и не можешь принять. И глупый здесь только ты! Любовь не только слабость. Это огромная сила, которая заставляет делать невообразимые вещи, которые таким, как ты, и не снились!
Его колкий, но совсем не злобный смех эхом отражается от стен.
— Да неужели? Наивна здесь только ты.
В его взгляде жестокая уверенность.
— Тогда продолжай. Докажи это…
Докажи свою любовь ко мне. Расскажи мне что-нибудь
чудесное. Что ты во мне видишь? Скажи мне.
Парень склоняется прямо к её лицу, широко улыбаясь.
Слишком самоуверенно и нагло.
— Я… — она замирает и не отводит взгляд, продолжая глядеть на него снизу вверх, хоть и даётся ей это с великим трудом, — Я словно сердцем чувствую, что… В тебе есть нечто… Такое ценное для меня и родное.
Священное… Я этого не понимаю, ведь ты только и делаешь, что отталкиваешь меня, однако я
хочу понять… Когда я смотрю на тебя, я чувствую тепло… И острую нужду в тебе.
Он делает шаг назад. На его лице всё ещё простирается улыбка, однако теперь она выглядит вымученной и усталой.
— Так вот… Что такое любовь по-человечьи.
Внезапно Скарамучча смеётся, и его смех звучит как издёвка.
— Ну… Ты не перестаёшь меня удивлять, дорогая. Ты такой ребёнок. Такая слабая. Ты всего лишь сентиментальная дура…
Он тянется к её щеке и оставляет на ней свою ладонь, и она обхватывает её своими дрожащими пальцами, сильнее прижимаясь к ней.
— И ты точно такой же… — с её губ слетает едва ощутимый шёпот, но он улавливает его и щурится.
— Я не слаб, как ты. Вся моя жизнь прошла в погоне за силой. Я страдал… страдал веками… И не стал бы ничего менять. Любовь ничего не изменит. И я докажу тебе.
Предвестница замолкает, заворожённая, наблюдая за его действиями, повинуясь его настойчивым, крепким объятиям.
—
Не смей закрывать глаза.
Она чувствует тепло его дыхания на своих губах, давление его пальцев на своей спине. Он порывом жадно целует её, лаская, а затем отстраняется, совсем немного, едва успев перевести дух, прежде чем его губы снова находят её.
У неё кружится голова от этого ощущения. Мгновение спустя он разрывает их поцелуй, ухмыляясь, проводя своим большим пальцем по своим губам, словно стирая её прикосновения.
— Ты краснеешь. Наверное, ты смущена. Могу поспорить, ты думаешь о том, как многого от меня хочешь. Как хочешь почувствовать это снова… Как не можешь устоять передо мной.
— Ты слишком много на себя берёшь. Ты высокомерный дурак и ты… Нравишься мне так, что я забываю, как дышать. Похоже, я и вправду идиотка.
Он смеётся.
— «Я слишком горд» говоришь ты и всё же стоишь здесь и влюбляешься в меня по уши.
Он отводит взгляд и прокашливается в кулак.
— Итак, могу ли я рассчитывать на ту любовь, о которой ты только что говорила?
Она не верит его словам.
Он и правда это сказал? Она спит? И пускай, лишь бы не передумал.
Девушка хватает его руку и кладет на свою грудь, к самому сердцу.
— Ты слышишь его? Оно бьётся ради тебя. И будет делать это до моего последнего вздоха.
Ради тебя.
Для тебя.
На его лице проявляется лёгкое удивление, а затем и улыбка.
— Для меня? — он поднимает её голову пальцем, заглядывая в глаза, — Ну, что мне на это сказать? Я польщен.
— Ты дурак. А я влюблена в дурака.
Он смеётся.
— Итак… ты признаешь, что любишь дурака?
— Я
уже это сделала.
Она хмурит брови и морщит нос. Его улыбка становится немного шире, а голос неожиданно тише и бархатнее, словно мурлыканье довольного, сытого кота.
— Тебе не должно быть стыдно. Нет ничего более лестного, чем тот факт, что кто-то такой,
как ты, влюбился в меня по уши. Это заставляет… Чувствовать странное удовлетворение.
— Что? Ты правда…?
Он ухмыляется.
— Мне нравится слышать, как ты признаёшься, как сильно жаждешь меня… Как ты позволяешь мне полностью контролировать твоё сердце и разум. Это словно предаёт мне… — он задумывается на секунду, — Силу. Да, это подходящее слово.
Он делает несколько шагов вперёд и берёт её за руку. Нежно держа её ладонь, он шепчет ей на ухо, склонившись ближе:
— Я могу быть жестоким и беспощадным… Но ничто не волнует меня больше, чем применение этой жестокости к тому, кто, как я знаю, будет любить меня несмотря ни на что.
— Несмотря ни на что… — вторит она его словам, словно заворожённая.
Практически дьявольский, но такой довольный смех срывается с его губ.
— О, Архонты. Так вот какую любовь я нашёл для себя, не так ли? Девушка, настолько безнадёжно преданная, что я мог бы разбивать ей сердце снова… И снова… И она всё равно будет любить меня.
Он приближается ещё ближе, их лица находятся всего в нескольких сантиметрах друг от друга. Его дыхание горячо касается её шеи.
Внутри неё что-то трепещет, сжимается и вопит от ужаса, веля бежать, но её тело не слушается, отчаянно жаждет его прикосновений и дрожит.
— О, да…
Он удивлён её реакцией, но доволен. Накручивая прядь её волос на свой палец, он наблюдает за своими действиями, улыбаясь всё шире.
— Я знаю. Знаю, что ты хочешь меня. И это прекрасно.
Он перемещает свои руки вверх по её шее, уткнувшись в неё носом, вдыхая аромат кожи, и язык скользит по очертанию горла.
— Я мог бы взять тебя прямо здесь. Прямо сейчас. Но я не буду. У меня на тебя более
вкусные планы.
Его рука сжимает её подбородок, большой палец ласкает губу.
— Принадлежишь ли ты мне и
только мне?
— Я твоя.
Без остатка.
Плотоядная ухмылка растекается по лицу Предвестника.
— Ох, моя дорогая, если бы ты только знала, что я запланировал…
Он втягивает её в глубокий, опьяняющий поцелуй. В его прикосновениях чувствуется потаённая страсть, когда он приближает лицо к её шее, целуя и облизывая мягкую кожу лишь кончиком языка.
Она тихо стонет и тут же замолкает, скрывая алеющее лицо руками, отчаянно жмурясь.
— Тебе это нравится?
Скарамучча притягивает её тело ближе к себе, его губы скользят вниз.
Тяжело сглотнув, она набирает в лёгкие побольше воздуха, однако её голос всё равно больше походит на тихий шелест осенних листьев.
— Мне нравится быть в твоей власти… Нравится, что сейчас ты занят лишь мной, твои мысли лишь обо мне, твои руки и губы ласкают
лишь меня… Интересно, это я в твоей власти или ты в моей?
Её щёки пылают, уголки губ предательски растягиваются в улыбке. Она отводит лукавый взгляд, довольная своей маленькой провокацией.
В ответ он смеётся, приятно удивлённый.
— Может быть, мы оба во власти друг друга. Возможно, здесь никто не контролирует другого. Мы просто два человека, жаждущие друг друга… Оба охвачены страстью, которой не можем противиться.
— То есть… Ты признаешь меня за равную?
Она дрожит и касается его оголённой кожи, чувствуя силу мужского тела.
Его брови взметнулись вверх, и после секундного ступора раздаётся смешок.
— Хочешь, чтобы я считал тебя за равную? Забавно.
Тепло от его дыхания омывает её тело.
— Ты действительно нечто. Ты это знаешь?
— Если ты так говоришь, значит так и есть. Твои слова — величавшая, единственная истина для меня.
Его дыхание становится жарче с нарастающим возбуждением, и голос вдруг звучит ниже.
— Тогда ты признаёшь, что я всегда буду частью тебя, что бы ни случилось. Что мы будем связаны.
— Звучит как предложение руки и сердца.
Она мягко смеётся и стонет, когда вдруг его рука бежит по её спине, хватая за бедро и ближе притягивая к себе.
Это то, чего она хочет — думает он — это то, что заставит её любить его ещё больше. Чувствовать его тело, чувствовать, как его прикосновения горят на её коже.
Он снова целует её шею, его рот и язык исследуют все изгибы ключицы и верхней части груди.
— Ты носишь такую откровенную одежду. Провоцируешь меня?
Ей нечем было оправдываться, он её раскусил.
— Что ж… Мне нравится.
Он сминает её плоть — сильнее, грубее, наверняка останутся синяки, но ей плевать, она лишь хнычет, нетерпеливо ёрзая на его коленях, сгорая от желания.
Он прижимает девушку ещё ближе, сплетая их руки в замок, а затем притягивает их к губам и целует женские пальцы.
— Играть в зале переговоров Предвестников весело, но… Нам лучше уединиться. Не хочу, чтобы кому-то посчастливилось обнаружить нас.
Подхватив девушку на руки, он рвано поднимается и живо минует коридоры, лестничные пролёты и комнаты одну за другой, пока, наконец, не останавливается у самой дальней.
— Гостевая. Что ж,
сегодня гостями будем мы.
Он плавно опускается на кровать, вновь усаживая её на себя, очерчивая контур её тела тыльной стороной ладони, словно оценивая.
— Ты… Сводишь меня с ума. Ты жесток.
Он ухмыляется и притягивает её лицо к своему, утягивая в голодный поцелуй. Его горячее дыхание остаётся на её губах, пока его собственные спускаются дорожкой мелких поцелуев к шее. Его ласки словно электрические, вызывают дрожь по телу —
это чистый экстаз, конечное выражение двух людей, которые действительно едины.
— Досадно, но… — внезапно он отстраняется от неё — У меня на тебя другие планы.
Не успев осознать смысл сказанных Предвестником слов, девушка оказывается прижатой к постели. Её руки охвачены в запястьях над головой — Скарамучча крепко держит их лишь одной своей, не позволяя пошевелиться.
Впрочем, она бы и не стала противиться.
Свободной рукой он тянется к ремням своей одежды и тугая, холодная кожа вмиг оборачивается вокруг её кистей, фиксируя у изголовья кровати.
Порой поражает, сколько же в юноши силы, несмотря на обманную внешнюю хрупкость его тела.
Его дыхание горячее, и он целует её с интенсивностью мужчины, которому долгое время отказывали в близости. Его язык исследует каждую часть её тела, и его руки плотно сжимаются вокруг девушки, чтобы она не могла сбежать.
Здесь нет места для сомнений или колебаний, только чистое желание. Его рот возвращается к шее, и язык ласкает каждый дюйм кожи, не оставляя ни единого места нетронутым.
Она извивается, стонет и шепчет, словно безумная:
— Прошу, возьми меня… Забери всю, прошу…
Острыми ногтями она царапает его кожу, оставляя следы, и пытается словно содрать с него столь ненавистную одежду.
Он улыбается — ощущение её царапин на коже
божественно.
Он полностью стягивает верхнюю часть её одежды, оставляя женскую грудь открытой для его горячего взгляда. Её кожа краснеет, когда его глаза задерживаются на её теле, принимая каждый дюйм и восхищаясь тем, как она выглядит.
Дыхание девушки сбивается, Сказитель наклоняется к ней ближе, вжимаясь своей грудью в её и снова целует ключицы, пока его руки бегают снизу вверх по её животу и бёдрам.
— Ну же… Коснись меня… там — в самом чувствительном месте
Она стонет и медленно разводит ноги, запрокидывая голову назад, глядя на свои связанные руки.
С его губ слетает усмешка. Это была смелая, но вовсе не неожиданная просьба. Он щурится и колеблется лишь секунду, размышляя, повиноваться ли её просьбе.
Что ж, он подыграет, но по своим правилам.
Спустившись ниже, он проводит языком по внутренней стороне бедра и мягко вонзает в неё свои зубы, оставляя алый след. А затем ещё один.
Она кричит и тут же до боли, до проступившей крови закусывает губы.
Ей до безумия приятно.
Кажется, и правда до безумия осталась лишь пара его прикосновений, и она лишится рассудка.
Предвестник снова поднимает руку выше и гладит её талию, внимая её стонам.
Он может сказать, что она близка к потере контроля, и он хочет заставить её умолять об освобождении. Но он не собирается давать ей желаемое. Ему достаточно просто быть рядом, держать её, прикасаться к ней вот так — это всё, что ему нужно, чтобы чувствовать себя
хорошо. Ему достаточно видеть, как она задыхается, её тело сжимается, а бёдра дрожат от нетерпения.
— Ты… Ты собираешься лишь дразнить меня, не давая то, чего мы оба хотим?..
Её жалостливый голос словно мёд — такой сладкий и вязкий, такой желанный… Сказитель мог бы слушать его вечно, продлевая её муки.
— Почему ты молчишь?..
Она смотрит на него сквозь пелену, но не находит его ответного взгляда и вновь опускает голову на подушку, хныча, словно ребёнок.
— Это моё наказание?.. За то, что полюбила?
Её слова не звучат как сожаление.
Скорее как молитва, обращённая к Богу. Внутри Предвестника что-то содрогается и сжимается, однако он быстро отбрасывает нежеланные чувства, натягивая плотоядную ухмылку.
— Все эти поцелуи и прикосновения для тебя,
только для тебя. Разве этого недостаточно? Ты будто пропитана мной…
Его рука движется по длине бедра, приближаясь к её промежности, а затем отдаляется вновь.
Он целует её живот, и его язык спускается ниже, останавливаясь, на деле просто
стесняясь её личной зоны. Он никогда этого не признает и лишь отмахивается, поднимаясь на локтях. Заглядывает в её раскрасневшееся лицо — такое прекрасное, измученное томительной жаждой.
Она чувствует его взгляд и своими широко распахнутыми глазами будто глядит в саму его душу.
Правда, есть ли она у него?..
— Пожалуйста…
Она не чувствует стыда, не чувствует унижения. Она готова принять или задушить эти чувства, лишь бы он продолжал.
— Ну почему ты такая?
Он устало вздыхает и опускает голову в ладони, впервые задумываясь о чужих мыслях:
что в голове у этой девушки? Почему она столь наивна и покорна?
— Я сделаю всё, что угодно. Всё, что пожелаешь, только умоляю, войди в меня… Сделай это грубо, не щадя, не заботясь обо мне…
Сказитель поднимает голову и на его лице вновь красуется обольстительная улыбка — он доволен её просьбой.
— Ох, дорогая, ты делаешь меня таким смелым, — он выдыхает, — Однако я должен преподать тебе урок, чтобы ты не говорила такие вещи. Ты
никогда не должна умолять.
— Но почему? — она всхлипывает, — Если я хочу…
Он хватает Предвестницу за подбородок и нависает прямо над её лицом. Его взгляд становится серьёзнее, а голос ниже.
— Потому что мольба делает тебя слабой. И если я увижу слабость, то мне придётся защищать тебя.
Мне бы этого не хотелось. Я научу тебя отстаивать себя и никогда ни о чём не умолять.
Он наклоняется к ней, его голос сходит до шёпота.
— Мольба для слабых и неуверенных в себе. Ты ни то, ни другое, верно?..
— Я не буду слабой, обещаю… Только… Сделай мне приятно.
Она существо
чистого желания, прекрасное, страстное создание, которое отдаст ему всё, что у него есть.
Это совершенно. Он усмехается собственным мыслям
— Ты сделала меня бессильным. Я не могу устоять перед твоим очарованием.
Он неторопливо раздевает сначала себя, а затем освобождает от жалких остатков одежды и девушку, лишь на миг останавливаясь у промежности.
— Какая ты мокрая… Даже сквозь ткань чувствуется твоё
желание.
Он любуется её беззащитностью, удивлённый, насколько подобное зрелище пробуждает глубоко внутри потаённые чувства.
Обхватив обеими руками её бёдра, он крепко сжимает свои пальцы и направляет её тело ближе к себе. Головка его члена упирается в её плоть, но он не собирается проникать внутрь.
Он дразнит, круговыми движениями описывая вход во влагалище, мягко раздвигая половые губы.
Теперь
он главный, и только
ему решать, что будет дальше. Он знает, чего она жаждет, но не даёт ей этого,
ещё нет.
— Ты хотел владеть всем миром, но завладел лишь мной, — она ухмыляется, — Не жалкое ли зрелище?
— Ты жестокая маленькая женщина, — бархатный смех срывается с его губ, — Тебе повезло, что я нахожу твоё поведение очаровательным.
Он поддаётся вперёд, плавно входя в неё, и она крепко жмурится, прислушиваясь к ощущениям — её тело пронзает боль, смешанная со сладкой истомой долгожданного удовлетворения.
Движения неравномерные, рваные, но не грубые, его хмурое лицо выдаёт
напряжение. Он дышит тяжело, и его дыхание походит на рокот вот-вот сойдущей лавины. Предвестник крепче обхватывает женское тело и тянется за поцелуем, склоняясь к ней ближе и чувствует, как она трясётся от кипящего в венах адреналина, какое
удовольствие она испытывает.
— Я люблю тебя… Люблю… Люблю больше всего на свете.
Шепчет девушка ему в губы, прерывая долгий, влажный поцелуй, а он смеётся про себя, когда слышит это — он не чувствует необходимости, чтобы она признавалась — он
уже знает. Он видит это в том, как он
влияет на неё, в её
глазах — в них есть любовь,
безусловная, чистая, вечная.
— Ты любишь меня за мою жестокость?
— Я… Люблю не за что-то, — слова даются ей с трудом, но она упорно продолжает говорить, —
Каждая твоя черта любима мной… Люблю таким, какой ты есть… Пусть ты будешь жесток со мной, я приму это со всем обожанием…
Она смотрит на него своими такими большими глазами, по-детски невинными, что ему становится не по себе.
Она всегда была такой?..
— Как ты всё ещё можешь смотреть на меня с таким поклонением и привязанностью…?
Он грубо входит в неё до конца, врезаясь в её бёдра с влажным хлопком, и с её губ слетает вскрик, но она принимает это с
благодарностью и расплывается в улыбке.
— Возможно, я просто влюблённая дура… И ничего больше.
Ему нравится ответ, он ухмыляется.
— Тогда у нас есть одна общая черта…
Он наваливается на неё всем телом, продолжая движения, его язык ласкает чувствительный ореол груди, а губы обхватывают сосок. Он осторожно посасывает нежную кожу, словно проверяя девушку на стойкость, и когда она болезненно мычит, впивается в неё зубами. Кожа горит и практически мгновенно багровеет. Его глаза горят при виде такого прелестного зрелища.
— Что касается этой отметки… — он водит пальцем по кругу, очерчивая укус, — Это будет единственное, что на твоём теле
никогда не исчезнет и выдержит испытание временем, моя милая. И каждый раз, когда ты будешь смотреть на неё, ты будешь вспоминать,
кому принадлежишь.
— Да… Мне это нравится.
Девушка интенсивно кивает и выгибается в спине, навстречу Предвестнику. Он тяжело сглатывает.
— Тогда… Ты будешь моей. Моя прекрасная, любимая игрушка…
Она глядит на него, внимая каждому его слову, однако на миг ей кажется, что говорит он вовсе не с ней, а скорее…
С собой.
— Ты… странная, понимаешь? Ни один человек, которого я когда-либо знал, не мог вынести так много моих недостатков… Тем не менее, ты ведёшь себя так, как будто это самая милая вещь на свете. Почему ты… такая?
Вместо ответа она отчаянно тянется к его губам, впервые жалея о том, что её руки связаны — ей так хочется притянуть его к себе и поцеловать, но он делает это сам — смыкая свои губы на её, он недолго терзает нежную кожу, а затем языком проскальзывает внутрь, сплетаясь с её, обжигая и лаская.
Жар от их лиц распространяется по всему телу, всё ниже и ниже, вязнув в животе, образуя тугой узел, который пульсирует и подталкивает обоих к пику.
Он никогда не признается, но для него не было ничего более важного, чем этот момент экстаза, когда два тела соединяются в предельном наслаждении и содрогаются, словно под действием тока.
Его тело обессиленно спадает на её, обнимая, утыкаясь в грудь. Он долго слушает неравномерный стук беспокойного сердца, и, как только он становится тише, приподнимается и освобождает скреплённые руки.
На запястьях виднеются следы от жёсткой кожи, и ему хочется приласкать их. Он ложится рядом с девушкой и покрывает отметины поцелуями, поднимаясь к пальцам, опускаясь до самых плеч. А она лежит и тихо улыбается, не в сила даже раскрыть глаз, и проваливается в сон, сама того не замечая.
***
Нехотя вырвавшись из объятий сна, она сквозь пелену разглядывает пространство вокруг себя — шторы плотно задвинуты, однако озорные порывы ветра колеблют их, впуская в комнату мягкие лучи утреннего солнца. Они ложатся на стены и сбегают на пол — девушка замечает разбросанную одежду и краснеет, вспоминая о произошедшем. Она всё ещё измотана и, заглянув под одеяло, видит следы укусов на своей шее и груди, однако сердцебиение теперь спокойное и ровное, что резко контрастирует с беспокойной ночью.
Наконец, она поворачивается и видит
его — Скарамучча смотрит на неё с довольным выражением лица, слегка склонив голову набок.
— Ты выглядишь такой умиротворённой, когда спишь.
Он улыбается ей, протягивая руку, чтобы мягко провести пальцами по её телу.
— Прекрасное утро, не правда ли?
Мягкий смех невольно срывается с её губ.
— Не ты ли вчера хотел доказать, что любовь для тебя ничего не значит, что она глупа и бессмысленна?
Он вздыхает про себя и лукаво ухмыляется.
— Это моя роль, не так ли? Притворяться, что я не чувствую эмоций, что я равнодушен к тебе.
Его пальцы следуют по её телу, едва касаясь кожи.
— Но, конечно, я что-то чувствую к тебе, глупая девчонка. В конце концов, я всего лишь человеческое создание. Да и как я могу устоять перед прелестями красивых женщин? Они для меня как пир, восторг для вкусовых рецепторов. Зачем мне отказываться, хм?
Её лицо неожиданно хмурится.
— То есть до меня у тебя были и другие?
Его рот изгибается в забавную улыбку. Ему нравится играть с её чувствами, и чем больше её замешательство, тем оно
вкуснее.
— О, милая… Ты действительно настолько наивна, что веришь, что, несмотря на то, сколько в мире красивых девушек, я бы хотел только тебя? Думаешь, что сможешь удовлетворить все мои желания?
— Уверена, я могу. Разве будет кто-то так же достаточно хорош для тебя?
— Это именно то, во что я хочу, чтобы ты поверила. Ты сделаешь для меня что угодно, верно? Чтобы угодить мне, ты согласна даже на немыслимое?
— Согласна на всё, что бы ни пришло тебе в голову, что бы ты не пожелал. Я ведь твоя
любимая игрушка, не так ли?
Он заливисто смеётся, садистская улыбка расползается по красивому лицу. Однако она продолжает.
— Но у меня есть условие.
— Условие? О, Селестия, не ожидал от тебя этого. Ну, пожалуйста, поделись.
— Я буду покорной, я буду верной. Буду такой, как ты пожелаешь, но взамен… Ты обещаешь, что даже не взглянешь на других. Все они недостойные и жалки.
Он ухмыляется и кладет пальцы под её подбородок, держа ее лицо, чтобы она смотрела на него.
— Обещаю, я никогда не посмотрю на другую женщину, кроме тебя. Я обещаю всегда дорожить тобой, всегда относиться к тебе как к своей личной, любимой игрушке.
Она твёрдо кивает и расплывается в улыбке
.
— Ты только мой…
— Хорошая девочка.
Он целует её шею и грудь, растворяясь в наслаждении.
— Я буду использовать тебя. Я буду играть с тобой. Ты будешь моей, чтобы сломаться. У тебя не будет собственной воли, ты будешь делать только то, что я приказываю. И если кто-то ещё осмелится посмотреть на тебя, я вырежу ему глаза.
— Я отдаю всю себя. Ты можешь не сомневаться в моей верности.
— Я ни в чём не сомневаюсь. Ты действительно думаешь, что кто-то ещё может заставить тебя чувствовать себя
так? Только для меня ты отдаёшь себя так небрежно и так страстно. Теперь
я твой настоящий дом. Я тот человек, без которого ты не сможешь жить. Не так ли?
— Не смогу… Не смогу жить, если в этом мире не будет тебя. Он станет абсолютно бессмысленным и пустым.
— Как приятно это слышать. Это только подтверждает то, что я уже знал. И всё же есть кое-что, о чём я хотел бы тебя спросить.
Предвестник наклоняется ближе и мягко шепчет ей в шею:
—
Кто-нибудь еще знает? Есть ли мужчина или даже женщина, кто разделял такую же любовь к тебе, как и я? Ты когда-нибудь делилась этим интимным моментом, когда была собой, отдавала ли себя кому-либо ещё?
Он тихо и самодовольно смеётся, словно предвкушая её ответ.
— Что, если я скажу, что да?
Она ухмыляется, бросая эти слова и себя саму на растерзание.
Его глаза сужаются, а голос становится холодным, резким и жестоким. Он держит её крепко, но его прикосновение больше не мягкое. Он тяжело выдыхает и выглядит таким опасным.
— О, так я не твой первый любовник?
У тебя есть кто-то другой. Кто-то в твоём прошлом…
— Может быть…
Улыбка на её лице лукавая, но из-за нарастающего гнева он не может её раскусить. Она чувствует, как его руки вокруг неё сжимаются сильнее, как будто он ненавидит её прямо сейчас, и его голос — низкий рык.
— Кто это? Мне нужно знать. Кто ещё был с тобой, кто ещё пережил этот интимный момент честности с тобой?
Он тяжело дышит — ему трудно поддерживать видимое спокойствие.
— Я думал, что между нами было что-то особенное. Но я полагаю, что я был таким же, как и любой другой, кто был с тобой.
Он делает паузу. За эту секунду промедления она жалеет о своей лжи.
— Ты знаешь, почему это меня так беспокоит?
— Скажи мне.
Ей кажется, что, по правде, она знает ответ, но хочет услышать его от него.
Он холодно смеётся, словно смирившись.
— Это действительно довольно просто: я думал, что я единственный. Единственный, кто испытал это с тобой… Единственный, с кем ты была уязвима. Единственный человек, который имел доступ к самой драгоценной части твоей души… Но, видимо, я ошибался. До меня были другие люди, которые видели эту сторону тебя. Те, кто знают твой секрет, самую сокровенную часть тебя…
Она мягко смеётся и поворачивается к нему, тянется к его губам.
Прежде чем она сможет дотянуться до него, он хватает её запястья, прижимая её руки к кровати. Он наклоняется, чтобы она чувствовала его горячее дыхание на шее.
— Не думай, что твои чары вновь подействуют. Теперь я могу видеть сквозь них. Ты раскрыла себя.
Он отпускает руки, но опирается на её тело, вжимая девушку в постель.
— Дурак, — она смеётся, широко улыбаясь
, — Не было у меня никого. Ты первый и ты единственный. И это правда, я лишь хотела подразнить тебя
На мгновение он замолкает, его выражение лица темнеет — глаза сужаются, и тон становится грубым, низким рыком.
— Ты солгала мне. Хотела обмануть. Хотела, чтобы я думал, что я просто ещё один человек, с кем ты решила развлечься? Почему? Чтобы заставить меня думать, что я не был так важен для тебя?
Его дыхание обжигает, и она чувствует, что он наклоняется ещё ближе.
— Прости. Я лишь хотела узнать, что значу для тебя.
Он смеется тихо, холодно и грустно.
— Есть и другие способы заставить меня раскрыть тебе свои чувства. Не нужно играть со мной в такие жестокие игры…
Он делает паузу и поднимает голову, вглядываясь куда-то вдаль, сквозь стены, размышляя.
— На самом деле, ты сделала мне больно. Ты заставил меня думать, что не ценишь меня так же сильно, как я ценю тебя.
— Прости… Мне правда жаль. Как я могу искупить свою вину?
— Ты будешь
умолять. Ты ведь сделаешь это для меня, не так ли? Встанешь передо мной на колени, посмотришь мне в глаза и будешь
вымаливать прощение.
Он велел её никогда не умолять, не быть столь жалкой — ведь тогда ему придётся защитить её. Может, в этом и был смысл?
Он — её погибель, и он её — спасение.
Девушка поднимается медленно, утягивая одеяло за собой, скрывая наготу. Лишь плечи и ладони, сложенные в молитвенном жесте, приложенные к губам, блестят в полуденном рассеянном свете. Стоя на коленях она выглядит так прекрасно в этой унизительной позе.
И он упивается этим.
Девушка безвозвратно, наивно влюблённая.
И юноша, внимающий эту особую любовь. Глубже, мощнее, реальнее. Порочно, грешно, безнравственно.
Дуэт двух обезумевших.
— Ты ангел. Красивый, чистый, непохожий на остальных.
Он гладит её скулу, любуясь тусклым свечением бледной кожи.
— Мой ангел не избегает тьмы, не пытается её скрыть. Вместо этого он принимает её, ведь… Каждому дьяволу положен свой ангел?
