К чему приводят посиделки

      Губами к чужим прижимается и словно в саму преисподнюю падает. Внутри что-то оживает и тут же умирает от осознания, что это конец. Ничего не остаётся кроме этого по детски нелепого прикосновения, пока в скулу удар не получает. Валера слышит как кот жалобно мяукает и скрывается в глубине квартиры. Костяшки у Вахита набитые. Он бьёт словно режет, а младший уже не видит ничего, не слышит. Дыхание сбивается совсем, Туркин едва не задыхается на полу. Удары всё летят, пока Вахит не вскакивает и не уходит в сторону кухни. Сердце бьётся так, словно вот-вот грудную клетку пробьёт, даже страшно становится. Всё тело дрожью пробирает, хочется свернуться калачиком и разрыдаться. Внутри всё скрипит и разрывается на части. Валера поднимается, облокачивается на потрёпанный жизнью диван и замирает, взгляд в одну точку направляет.       А Вахит на кухне слезами себя душит. Непонятно, странно, противно, жалко. Не так всё быть должно и старший окно на распашку открывает. Он вдыхает грудью морозный воздух, глаза ясно распахивает. Делать что-то надо. А что сделаешь, когда тебя друг в поцелуе засосал? Обычно таких до полусмерти избивают, а потом под общие плевки отшивают, вот и сказочки конец. Но Вахит дышит, смотрит как снег по двору кружит и знает, что никому ничего под страхом смерти не расскажет. Знает, что тогда Валеру мертвецом считать можно будет, а он ему другом не просто так приходится… приходился. У Вахита как-то взгляд тухнет, ставни закрывает и тяжко-тяжко выдыхает. Тошно и больно, но он старший, он должен.       –Уходи. – слетает с языка Зималетдинова как только он в гостиную заходит. Валера взгляд поднимает ошарашенный, испуганный и до чёртиков преданный, словно пёс провинившийся смотрит. У старшего даже дыхание на пару секунд перехватывает.       –Повторять не буду. – голос у Вахита словно ломается, буква "р" эта проклятая. Младший встаёт так, словно бутылку водки в одну харю захренашил, покачиваясь. Безусловно он безумно пьян, пьян от этих чёрных глаз и бледного лица. Валера застывает. Что теперь? Уйти он уйдёт, а дальше что? А Вахит смотрит так серьёзно и не разобрать, что чувствует человек.       –Не скажу никому. Не придёшь на сборы завтра – убью. – старший брови сводит, хмурится, а Валера всё стоит. Стоит и понять не может почему, но грех жаловаться. Шаг делает, второй, и внутри всё сворачивается в тугой склизкий комок. Вот он, Вахит, рядышком совсем, только поближе пройти и можно хотя бы плечом задеть, хотя бы пальцем последний раз коснуться. Валера нуждается, в последний раз… но мимо проходит, одевается. А внутри всё воет, грохочет болезненно. Младшему кажется, что ещё пару вдохов и сердце его остановится, что может быть не так уж и плохо… Он уходит, прикрывая дверь. Слышит шаги по ту сторону и удар глухой, словно по всей дури в стену кулаком вбили. Слёзы по щекам катятся, а внутри Валера умирает, умирает, умирает, болезненно так и мучительно. С места срывается и бежит на улицу, на воздух. Сколько бежит не знает, только помнит как поскользнулся на дороге какой-то и на колени упал. Согнулся весь, чуть ли не в по полам и закричал отчаянно. Крик душераздирающий в рыдания переходит и чувствует Валера как всё, что когда-то у него было, рушится.       Вахит дышит тяжело, лбом к стене избитой прижимается. Тошнота вновь подкатывает, стоит тот недопоцелуй вспомнить, но внутри что-то сжимается контрастно, словно тянется назад, найти Валерку, привести, чтобы не наделал глупостей всяких с горя. Губы пощипывает толи от Валеры, толи от того, что старший их уже искусать умудрился. Вахит жмурится и губ тыльной стороной ладони касается, костяшками кровавыми мажет. Поцелуй этот проклятый будто приклеился, словно печать оставил. Парень к стене прислоняется и вниз съезжает. Мысли одна другую сбивает, всё путается и Вахит ноги подтягивает, а голову на руки кладёт. Думает, думает, думает, так и засыпает. Утром, конечно, матом ругаться будет, что шея болит, но сейчас это его совершенно не волновало.