– Останься, – сухо говорит Какузу, а Хидан, подкатив глаза, делает шаг назад.
Каждый раз это, «останься» – и Хидан остается, потому что спорить бесполезно. И неважно, что на улице проливной дождь, метель или адова жара, Какузу эти факторы не учитывает, ему все равно. Он торчит в этом гребанном пункте обмена час как минимум, однажды вовсе завис там на все три, потому что не мог о цене договориться. То, что Хидан мерзнет, мокнет, жарится на солнце, умирает со скуки никого не волновало, кроме самого Хидана. Хотя и его перестало, в конце концов. Кажется, он смирился.
Первое время весело было доводить эту кучу ниток до белого каления, даже размяться удавалось, пока длинные, во всех смыслах, руки не дотягивались до шеи. Ну ладно, было немного обидно, потому что Хидан постоянно проигрывал в этих спорах. Он подумывал даже тренироваться больше, чтобы задать Какузу настоящую трепку, но в итоге и думать об этом забыл. Слишком лень тратить силы и время на подобную хрень, лучше уж помолиться лишний раз.
Конечно, привычка выработалась быстро – команды Хидан воспринимал стоически и с долей вынужденного терпения. «Стой», «Жди», «Останься». Блядь, а что ж не «Апорт» или «Фас»? Честно говоря, Хидан думал, что Какузу мог бы и до этого докатиться, если бы был совсем потерявшим всякие ориентиры говнюком. Хоть он и держался главным, до низости не скатывался, бухтел только, что это ради Хидановой же безопасности, но к чему все это, если тот не умрет, как ни крути. «Дело прежде всего» – повторял говнюк, хмуря темные брови и явно кривился самодовольно под маской, раздраженный этой необходимостью объяснять простые вещи.
– Нет времени шить твои раны, – как всегда ворчит Какузу, выходя из пункта. В его руке тяжелый чемодан, набитый, разумеется, баблом. Надо полагать, теперь, наконец-то, они отправятся в ближайшее убежище. Какузу не любил шароебиться по вражеским странам с деньгами на руках.
– Хрена ли нет, – без энтузиазма отвечает Хидан и, поморщившись, встает с насиженного места под деревом. Дождь едва закончился, но за почти полтора часа отсутствия Какузу, вымокнуть он все-таки успел и дерево не спасло. Плащ, набравшись воды, потяжелел и мерзко лип к спине, отчего Хидан время от времени вздрагивал и выгибался, хотя это и не особо помогало.
– Надо валить из этой страны, обстановка здесь неспокойная, – Какузу косится на темную лесную чащу и уже вовсю прикидывает, какой дорогой им лучше двигаться.
– И, если мы по пути нарвемся на каких-нибудь мудаков, будет очень кстати, что у меня дыра в боку. Задушу их своими кишками, – Хидан показательно распахивает плащ и выжидающе сверлит Какузу взглядом. Рана в боку расходилась все шире от каждого его движения и, когда разрез дойдет до мышц живота, Хидан станет похож на потрошеную курицу. Нет, он, конечно, может идти и так, да только заживать все будет в разы дольше, потому что краям раны покоя не будет.
Какузу вздыхает дольше, чем хотелось бы. Как же он не любит терять время попусту, кто бы знал. Изначально ему показалось, что бессмертный напарник – это лучшее, что могло произойти. Можно не париться, где его носит и кто на него напал, можно использовать его как приманку, как отвлекающий маневр, но, разумеется, ничего не бывает идеально. Мало того, что он оказался абсолютно несносным, постоянно пиздящим, раздражающим, поехавшим на какой-то там вере идиотом, так еще и раны его приходилось сшивать, потому что в ином случае, он регенерировал невыносимо медленно. Еще и конечности новые не отрастали. Просто нонсенс.
Движения Какузу выходят какими-то неловкими, потому что он пытается поднять руку и выпустить нити, не отпуская, при этом, из рук заветный чемодан. Есть ли предел этой жадности? Хидан прыскает со смеху, глядя на эту нелепицу, и протягивает руку.
– Дай сюда эту хуйню, – кивает он на поклажу, – Никуда твои бабки не денутся.
– Ты последний человек в этом мире, которому я доверил бы деньги, – ворчит Какузу и, наконец, справляется с рукавом плаща, выдергивая его из-под рукоятки. Чемодан остается висеть на руке, нити лениво выползают и он, качнув головой, подзывает Хидана поближе.
– Надеюсь, теперь никакой «подработки» у тебя не осталось? – бубнит Хидан, запоздало понимая, что зря он это спрашивает. Какузу лучше такими вопросами не провоцировать, потому что он может выудить из закромов своей памяти какую-нибудь херню, которую непременно надо сделать. Просто так, из принципа.
– Нет, на твое счастье, – Какузу видит, с каким облегчением выдыхает Хидан и его это, кажется, раздражает. Его вообще бесит, когда кому-то «легко». Потому что с хера ли? Хидану вот вообще постоянно заебись, ничто его не напрягает, кроме, разве что, ожидания. Пожалуй, именно поэтому Какузу постоянно заставляет его ждать. В мыслях он судорожно соображал, а что, если он слишком бегло Бинго пролистал и упустил что-нибудь? Надо бы проверить.
Похоже, Какузу серьезно задумался на этот счет, потому что Хидан вдруг дергается, чуть шарахаясь в сторону.
– Ты ослеп что ли, падла, – голосит он, держась за бок рукой, – Пришей еще мне желудок к коже, давай!
Оплошность досадная, действительно. Какузу пару секунд тупит в почти зашитую рану, осознавая, что действительно накосячил. Ну, не смотрел, да. Отвлекся. Нить прошила почку насквозь и уже целилась в желудок, собираясь пришить это все к коже. Больно наверно.
– Угомонись, – недовольно говорит Какузу, не признавая, разумеется, ошибку. Хидан нервно вздыхает, заметно, что у него аж глаз дергается, от чего Какузу в очередной раз ловит эту волну удовлетворения от чужих страданий.
Возможно, если Какузу взбесит напарника достаточно сильно, тот свалит, наконец, к херам. Вряд ли Лидер найдет второго бессмертного на замену и, может, до него дойдет наконец, что никаких напарников Какузу не надо. Конечно, Хидан уже давно в организации, Пейн наверняка решил, что Какузу к нему привык уже, но как бы ни так. Привыкать к плохому – не в его правилах.
Когда с раной было покончено, Какузу все-таки выудил из кармана книгу и решил пролистать, на всякий случай. Сейчас они довольно-таки близко к границе, за пару часов можно добраться, но вдруг поблизости было замечено какое-нибудь тело за пару миллионов рё. Конечно, если будет слишком далеко, Какузу рисковать не будет, да и стоит признать, он изрядно утомился за последние три дня, хотелось бы передохнуть.
Хидан сопровождал его действия взглядом, наполненным тревогой. Он будто боялся, что вот сейчас Какузу остановится на какой-нибудь странице, понуро опустит брови, задумчиво промычит и заявит, что надо бы свернуть с дороги на пару десятков ебучих километров и замочить какого-то козла, «ради дела», конечно же. И – ну надо же – так и происходит.
– Да нет, блядь, ты шутишь, – тут же взвивается Хидан, закатывает глаза и откидывается назад к дереву. Он словно за секунду растерял все свои силы, захотелось сползти по шершавому стволу вниз и остаться тут сидеть, пока Какузу занимается этой своей «работой». Вот сейчас Хидан бы даже не обиделся на «Останься». Он даже был бы рад.
– Тут недалеко, – говорит Какузу и улыбается издевательски, благо, Хидан за маской все равно не увидит. Чем сильнее Хидана вымотаешь, тем больше вероятность, что, когда они дойдут до убежища, он просто вырубится и проспит сутки, позволяя Какузу насладиться идеальной тишиной. План коварен и надежен, но уже неоднократно проверен на практике.
На удивление, Хидан молчит всю дорогу. Явно копит в себе все свое недовольство, чтобы внезапно взорваться и втянуть Какузу в какой-нибудь немногословный, но весьма травмирующий конфликт. Ждет небось, когда рана на боку срастется, чтоб не подставлять слабых мест. Какузу спиной чувствует эту злость, набирающую обороты с каждой минутой, но не обращает внимание. Он сверяется с книгой – совсем недалеко небольшой поселок на пару десятков домов, очередная заброшенная деревня, жители которой перебрались в город покрупнее. В таких местах любят прятаться всякие беглецы и преступники, наивно полагая, что никто не вздумает их тут искать. Лицо человека показалось Какузу знакомым, но он особо не переживал по этому поводу, в этих книжках портреты иной раз здорово расходились с реальностью, впрочем, мысль о том, что он ищет одного из своих давних сослуживцев, его не покидала.
Вообще-то, все кого он знал, давно померли, что не могло не радовать. Любой, кто знал его в лицо, уже вовсю кормил червей в могиле, все, кто мог знать его тайны и какие-то факты из жизни, отправились к праотцам – это полезно, когда ведешь скрытный образ жизни, до кучи подрабатывая охотником за головами. Искомый же человек был явно стар, судя по изображению в книге, но вот черты лица… Если это действительно он, то теперь он дряхлый старик, который едва ли окажет хоть какое-то сопротивление. Странно, впрочем, что он в книге до сих пор, заказы на преследование до такой глубокой старости размещались крайне редко. К тому же интересно, как Какузу с первого прочтения не заметил эту страницу. Такой выгодный вариант он бы точно из виду не упустил.
Тропа закончилась, открылся вид на ровную долину меж двух холмов. У спуска вытянулась деревня, как и ожидалось, заброшенная. Пара домов разрушилась напрочь, остальные выглядели неплохо, но признаков жизни не наблюдалось. Какузу напряг слух, сосредоточился, пытаясь прощупать чужую чакру. Хидан остановился позади, скептично взирая на ряд покинутых домов. Он все еще молчал, на удивление.
С самого края доносились отголоски чакры и, кажется, Какузу уловил какой-то звук, не поддающийся описанию. Неважно, главное, это подтверждение того, что кто-то здесь есть. Хорошо, конечно, что деревня пуста – никаких тебе лишних глаз и свидетелей, но и подкрасться незаметно не получится. Если разыскиваемый до сих пор в книге, да еще и стоит немало (целых три миллиона рё!), то он наверняка и сам об этом знает, а потому вполне ожидает незваных гостей. Не исключено, что он там огородился ловушками, но Какузу это не пугало.
– Останься, – говорит он, просчитывая траекторию своего движения. Хидан тут же шумно вдыхает.
– Ты один туда лезть собрался? В своем уме?
– Это старик, – отвечает Какузу, понимая, что про него самого, вообще-то, так же можно сказать. Если кто-то вздумает разместить заказ на него в книге, они наверняка изобразят его как дряхлого деда, в конце-то концов, ему девяносто лет. Можно было бы подумать, что этот случай такой же, но Какузу был уверен – нет такого второго отчаянного смельчака, чтобы продлить себе жизнь древней запретной техникой. Самодовольно с его стороны, вообще-то.
– И что, что старик, – Хидан понижает голос зачем-то, – Не чуешь, как оттуда прёт смертью?
Какузу бросает на Хидана скептичный взгляд, подозревая его в шизе. Хотя куда уж там, у Хидана явно с головой не в порядке, учитывая его «веру», так что неудивительно, что он ляпнул что-то подобное. Чаще всего такие высказывания оказывались какой-то суеверной бреднёй, которой он нахватался вообще не пойми где, а то, что он большой любитель пожечь благовоний на сон грядущий, вполне могло сбить ему все обонятельные рецепторы к херам. Короче, Хидану постоянно что-то мерещится, то что-то в тенях, то пахнет не так, то еще какая ахинея. Какузу никогда не придавал этому значения.
– Я сказал, справлюсь один, – не терпя возражений, говорит Какузу, выходит из-за дерева на склон и угрожающе повторяет, –
Останься.
Хидан взмахивает руками и вздыхает, понимая, что этот пень опять уперся и спорить бесполезно. Он смотрит Какузу в спину, пока тот спускается по склону за густым кустарником и размышляет, стоит ли идти на помощь, если что-то случится. По-хорошему, конечно, не хотелось бы – во-первых, лезть Какузу под горячую руку неохота, бок еще побаливал, во-вторых, пусть он сам разгребает то, на что нарвется, ведь его предупреждали. К слову, Хидан и правда ощущал что-то очень недоброе в той деревне, у него то и дело по плечам мурашки пробегали, а едва уловимый, но тяжелый запах смерти его угнетал. Пусть Хидан сам был со смертью связан нерушимыми путами, но если он чувствовал что-то подобное, то предпочитал обойти стороной.
У него дурное предчувствие, но спорить с этим упрямцем дело гиблое. Впрочем, раздражение от того, что Какузу снова ему приказывает, как какому-то щенку-генину, пересилило его опасения. Он уселся у дерева, можно сказать, занял лучшее место в первом ряду с отличным обзором на долину. По крайней мере, если уж он увидит, как кто-то приближается, то предупредит Какузу, но сейчас он чувствовал только усталость, навалившуюся сразу же, стоило только сесть. После довольно долгой дороги ноги ныли, заживающая рана чесалась и хотелось пить.
Задул ветер, кустарник колыхался вразнобой, по пустым улочкам деревни гуляла пыль и песок. Потом все замерло, словно затаилось. Какузу уже добрался до домов, перемещался он незаметно и тихо, медленно осматривался, наверняка проверял ловушки и охранные печати. Судя по тому, как он уверенно двинулся к нужному дому, ничего из этого там не оказалось.
Хидану это даже наскучило. Он подтянул ногу, уперся в коленку подбородком, моргал лениво, практически засыпая от усталости. Видимо, Какузу был прав, повезло ему с добычей, делов на пару минут. Тем и лучше. За спиной у Хидана вдруг зашуршало что-то, он, резко выпрямившись, обернулся, тут же потянувшись к косе, но обнаружил только енота, выкатившегося из кустов. И стоило Хидану вздохнуть, как в долине что-то заревело, грянул взрыв и до него практически сразу донеслась ударная волна, обдавшая гарью и жаром. Дом, в который пробрался Какузу, разлетелся на щепки, огонь рванулся вверх, быстро обратившись в черный едкий дым и зависнув над деревней, словно плотный туман. Хидан тут же вскочил на ноги, схватил косу и рванулся вниз, разгоняясь по склону. Непонятно, чем конкретно он хотел помочь, но задумываться времени не было.
Из клубов дыма выскочила одна из масок, за ней тянулись языки пламени, она прыгала, как полоумная, натыкаясь на другие дома. Хидан оказался на ее пути и думал, что она обойдет его стороной, но маска, не сбавляя скорости, пронеслась мимо, боднув его прямо в раненый бок. Он согнулся тут же, чувствуя, что от боли аж воздух из легких выбило. Кожу сразу обдало теплой кровью – шов небось разошелся. От дыма слезились глаза и свербело в носу. Ни черта не видно. На останках дома бушевал огонь, пожирая старую сухую древесину, позади топала маска. Беспокойство нарастало, Хидан часто моргал и пытался рукой разогнать дым, но это казалось абсолютно бесполезным занятием. Ни Какузу, ни старика, никаких звуков. Тишина, разбавляемая треском горящих досок.
– Какузу!
Маска, судя по всему, успокоилась. Или померла. Стало совсем тихо.
– Черт тебя дери, мудак, – ворчит Хидан, продвигаясь к дому. Он ощущает жар от огня, но все равно идет вперед, хотя на самом деле ему страшно. Он не любил огонь, даже боялся его, пожалуй, потому что ожоги – крайне неприятная и болезненная напасть.
Вдруг из черноты дыма выскакивает силуэт, в один прыжок оказываясь в стороне от пожара. Когда дым рассеивается, Хидан видит сухого старичка с очень темными, практически черными глазами. Он ловко двигается для своих лет и, судя по всему, тоже замечает Хидана. Его руки начинают складывать печати, Хидан понимает, что его нужно отвлечь и, желательно, увести в сторону, хотя в идеале – пригрохнуть прямо сейчас.
Пригнувшись, Хидан перекатывается в сторону, бросает вперед косу, целясь по ногам. Старик подпрыгивает, сбиваясь с печатей, Хидан дергает косу назад, нарочно привлекая внимание и, пока дед отслеживает ее траекторию, достает из-за пазухи пику. Шанс у него только один и целиться, когда с глаз слезы льются от разъедающего их дыма, весьма непросто, но и думать некогда, он действует на рефлексах. Когда коса пролетает мимо старика, Хидан дергает трос, коса, повернувшись, втыкается в землю лезвиями. Песок поднимается в воздух, мешаясь с дымом, Хидан, заметив замешательство противника, бросает пику. Черный металл проходит сквозь тело прямо там, где находится сердце. Хидан замирает в ожидании.
Старик тянется рукой к груди, но по его лицу заметно, что для него это все-таки смертельная рана и больше никаких трюков не будет. Качнувшись, он припадает на колено, сверлит Хидана озадаченным взглядом и, будто подавившись, издает какой-то хрип. Разобрать слов невозможно, старик закашливается и падает вниз лицом. Его пальцы дернулись, скребя ногтями по земле, и все затихло.
Отдышавшись, Хидан поднялся с земли, потер ноющий от боли бок и оглянулся вокруг. Не может быть, чтобы Какузу был там, в гуще пламени на останках дома. Глупо искать его там. Отойдя чуть подальше, чтобы вдохнуть свежего воздуха, Хидан пошел кругом, осматриваясь. Там, откуда он пришел, лежала куча ниток, надо полагать, маска, которая все-таки отбросила копыта. Это тревожный знак. С противоположной стороны от дома тянулся след гари и пепла, видимо, взрыв пришелся в ту сторону. Хидан пригляделся – у полосы выжженной земли виднелись следы. Дед выскочил с другой стороны, значит, это не его.
– Какузу! – позвал Хидан еще раз, но ему не ответили.
Прислушиваясь, он пошел по следам. Они вели к чудом устоявшему дому неподалеку и заканчивались за углом. Хидан помедлил, вздохнул, и пошел дальше. Какузу оказался здесь, он сидел, привалившись спиной к стене и как-то странно пялился вперед, явно напрягая глаза. Он не поднял на Хидана взгляда, но весь будто подобрался, поднимая руки и готовясь складывать печати.
– Вот ты где, – Хидан говорит так, будто нашел нашкодившего ребенка, решившего поиграть в прятки, – Ну как, справился? – издевательски добавляет он, – Мне пришлось добить эту ветошь за тебя!
– Ты убил его? – зачем-то переспрашивает Какузу.
– Само собой, – самодовольно заявляет Хидан и хмурится вдруг, наблюдая за Какузу. Тот выглядит как-то странно, чего уж там, даже жалко. Что-то с ним не так.
Оперевшись рукой на стену, Какузу встает. Он продолжает держаться за нее, стоя рядом, осматривается и его блуждающий, какой-то пустой взгляд, на Хидане даже не задерживается.
– Хорошо, – кивает он, – Отнесем тело в пункт на той стороне границы.
– С тобой вообще все нормально? – спрашивает Хидан, озадаченно глядя на напарника.
– Хватит задавать идиотские вопросы, – раздраженно ворчит тот и выходит из-за угла дома, все еще зачем-то держась за стену, – Где-то должна быть маска.
– Ага, там была, – Хидан кивает в сторону, – Мне кажется, она померла.
Какузу выходит на свет и, помедлив, поворачивается куда-то в противоположную сторону, совсем не туда, куда указал Хидан. Это все выглядит слегка сюрреалистично, Какузу весь какой-то медлительный, хотя обычно он сходу хватает труп и, не задерживаясь, пускается в дорогу. До Хидана вдруг начинает доходить. Не удержавшись, он рвано вздыхает, прикрывая рот рукой. Не, не может быть. Надо проверить.
– Слышь, Какузу, – зовет он и распахивает плащ, показывая сшитую рану, – Глянь, рана зажила уже.
Он врет, конечно, вовсе не зажила. Из-за всей этой суматохи и беготни она опять разошлась, хоть и держалась еще на нитях. Обычно такое Какузу перешивал швом поплотнее, если ситуация того требовала. А сейчас он опустил взгляд, нахмурил брови, пару секунд помедлил и отвернулся.
– Чего мне на нее смотреть, если зажила, – в своей привычной манере бубнит он. Хидан закрывает лицо руками и неразборчиво матерится.
– Ты не видишь нихрена, да? – спрашивает он.
Похоже, он застал Какузу врасплох, судя по тому, как тот замер, словно не знал, что сказать. Стоя к Хидану спиной, Какузу действительно раздумывал, как именно должен ответить. Само собой, ему было до крайности досадно, что его постигла такая участь, но причина этому была достаточно веская. Разыскиваемый старик действительно оказался ему знаком – его древний товарищ, с которым они вместе служили и ходили в разведчиках. Если бы Какузу был сердцем помягче, он мог бы назвать его другом, но для него друзей не существовало, все это осталось в прошлой жизни. Словом, самое паршивое заключалось в том, что старик его тоже узнал. Сперва он пустился в объяснения, просьбы и мольбы, но, оказалось, он просто заговаривал зубы, тянул время, чтобы Какузу не заподозрил лишнего. Глупо признаться, но на секунду Какузу подумал было его отпустить. Что-то ёкнуло в глубине души. Получается, зря. Когда Какузу, скомандовав старику выйти из дома, сделал шаг назад, тот вдруг осунулся, присел резко и, сложив печати, устроил какой-то ад. Темно стало в ту же секунду, потом жарко и душно, Какузу не разбирал дороги, чувствовал только, что что-то обжигает руки и лицо, пока он пытается выбраться.
Из этого он сделал только один вывод – его бывший товарищ тоже не захотел умирать, когда настало время. Какой именно способ продлить жизнь он нашел, Какузу не знал, но, судя по тому, что Хидан с ним разобрался, это далеко от бессмертия. Теперь волновал только один вопрос – что эта сволочь сделала с его глазами и как это исправить.
– Это временно, – говорит Какузу, не желая выдавать Хидану свое беспокойство. Ну, вообще он и сам надеялся, что зрение вернется само собой, но что-то ему подсказывало, что это вряд ли. Техника, которую использовал дед, была ему незнакома, а с незнакомыми техниками дела всегда обстоят херово.
– Да уж надеюсь, – недовольно отвечает Хидан и подходит к Какузу сбоку, – Тебя теперь за ручку что ли водить?
– Я вижу чакру, мне не нужна твоя помощь, – Какузу делает шаг в сторону, отдаляясь. Что ж, чакру он действительно чувствует и может идти за Хиданом следом, проблема лишь в том, что чакры у Хидана меньше, чем у собаки. Удивительно, к слову. Выходит, его техника вовсе не техника, потому что такого количества чакры ему хватает разве что пробежаться по воде, да с ветвей деревьев не падать.
– А чакру в упавших деревьях и ямах ты тоже видишь? – язвит Хидан, – Ты будешь спотыкаться о каждую хуйню на пути.
– Завались, Хидан. Мне надо подумать.
Подумать-то действительно есть о чем. До убежища день пути, местность не самая простая. К тому же, нужно скрываться от патрулей, избегать селений и не светиться лишний раз, и если Какузу с подобным справлялся с легкостью, то Хидан едва ли. Нельзя ему такое поручить. Конечно, благодаря чувству чакры Какузу сможешь избежать людей, но в остальном… Ситуация складывается безрадостная. Довериться Хидану – звучит как бред сумасшедшего, но выбора как такового и нет.
– Я помню дорогу, – говорит Какузу, слегка слукавив – он хорошо знает направление и может представить его на карте, но в реальности все сложнее. Придется помогать Хидану ориентироваться на местности и понимать карту, и, честно говоря, звучит это безнадежно.
– Что толку, помнит он, – Хидан шастает вперед-назад, сверля Какузу взглядом, – Если ты ослеп к ебеням, ты даже не поймешь, где мы.
– Ты будешь говорить, я буду тебя направлять.
– Разве нельзя вызвать Дейдару с его глиномесными птицами? – взмахнув руками, Хидан подходит к Какузу почти вплотную, смотрит прямо в глаза и, не обнаружив в них реакции, фыркает, – Может, какой-нибудь поезд есть или типа того?
– Прекрати истерику, – рычит Какузу и резко протягивает руку, успевая схватить Хидана за ворот плаща, – Будешь делать, как я говорю – быстрее доберемся. Это в твоих же интересах, идиота кусок.
– В моих интересах послать тебя нахуй! – Хидан, рявкнув так, что аж это по долине разнеслось, вырывается и шагает прочь. Проходя мимо трупа деда, он подбирает свое копье, брезгливо отряхнув с него подсыхающую кровь.
Отойдя на внушительно расстояние, он останавливается. Вздыхает, стараясь себя успокоить, смотрит в какое-то мутное, грязное небо. Сам не знает, чего так разнервничался. Возможно, трещат какие-то установки, которые возникли сами собой, закрепились, как привычки. Странно видеть Какузу
таким. Конечно, он старается держать ситуацию под контролем и сейчас, руководит, но Хидан же видит, чувствует чужое сомнение. Может, даже страх. Хидан очень эмпатичен, хоть и сам об этом не думал никогда, не задумывался, почему так чувствует чужое настроение, почему перенимает неосознанно. Сейчас он злится, не понимая, почему. То ли боится ответственности, то ли последствий.
Дым, наконец, потихоньку развеивается, легкий ветер очищает воздух. Хидан оборачивается назад, тоскливым взглядом рассматривая Какузу. Тот стоит у дома, спиной прислонившись к стене, и крутит что-то в пальцах. Вроде ничего необычного в его облике, он такой же, как и всегда, но Хидан улавливает эту беспомощность, которую Какузу так мастерски скрывает. Если он сейчас отойдет от стены, без Хидана он вряд ли сможет выйти к лесу. Ни души вокруг, не сориентируешься. Хидан запрокидывает назад голову, стискивает зубы и, вздохнув, возвращается.
Что ж, если вести должен он, то делать он это будет по-своему. Терять время здесь, в чужой и незнакомой стране, Хидан не хочет. Нужно попасть в убежище как можно быстрее, Лидер наверняка сможет помочь. К тому же, если кто-то их обнаружит, Хидану придется сражаться одному, а это не то, чтобы проблема… просто не хотелось бы встревать в какие-то бессмысленные драки. Слабость Какузу быстро вычислят, а это уже чревато.
Подойдя к Какузу, Хидан хватает его за рукав плаща и тянет, заставляя отлипнуть от стены.
– Ну, пошли, – зовет он, – Вернемся туда, откуда пришли.
– Убери руки.
– Как ты представляешь себе это? – Хидан старается говорить спокойно, но начинает раздражаться. Он в курсе, что Какузу упрям, как тысяча ослов, но сейчас эти словесные перепалки приведут только к потере времени.
– Иди вперед. Не спеши.
– Здесь везде обломки домов, Какузу, – смягчившись, Хидан понижает голос и осматривается. Повсюду деревяшки, доски и целые бревна, разлетевшиеся по всей округе.
– Обходи их, – упорствует Какузу, хмурится, осознавая, как его все это злит. Он может понять, почему Хидану это все не нравится, потому что ему и самому это не нравится. Какое-то время он раздумывал над тем, чтобы связаться с Лидером, запросить помощь, но дальше раздумий дело не дошло. То ли гордость не позволяет, то ли упрямство.
– Ладно, – Хидан взмахивает руками, – Твоя взяла. Не отставай и не пизди потом, если споткнешься о какую-нибудь хрень.
Какузу ворчит что-то неразборчиво, но решает не пререкаться. Так можно до вечера тут спорить, толку никакого. Он напрягает чувства, ощущает чакру Хидана совсем рядом и «видит», как он разворачивается и идет прочь. Пожалуй, идти за ним не так уж трудно, но шаги какие-то скованные, ноги будто не гнутся. Рефлексы берут свое – ступать не глядя тело не хочет, боится будто, так и хочется руки вперед выставить, чтобы не наткнуться на что-нибудь. Силуэт Хидана в полной темноте еле светится, но Какузу видит его уверенные шаги, видит, как он обходит что-то и старается следовать за ним в точности. Как же это нелепо, до ужаса просто.
Конечно, Какузу не может не думать о том, что с ним случилось. Нити не фиксировали никаких повреждений тела или организма в целом, ни боли, ни проблем, ничего, просто он перестал видеть за долю секунды, все исчезло, все превратилось во тьму. Это пугало. Надолго ли это и что, если навсегда? Слишком многое придется менять.
В любом случае, нельзя позволять панике взять верх над разумом. Главное – попасть в убежище, оказаться в безопасности, с возможностью все как следует обдумать. В конце концов, среди Акацуки хватает знатоков разных техник, Конан что-то понимает в медицине, наверняка удастся что-нибудь придумать. Какузу не слышал о техниках, которые способны были бы лишить кого-то зрения навсегда, не считая Учиховских глаз, значит не все потеряно.
К слову о потерянном.
– Хидан, – зовет Какузу и останавливается.
– Ну что еще, – остановившись тоже, Хидан оборачивается, снисходительно глядя на Какузу. Почему-то каждый раз, когда он на него смотрит, щемит что-то в груди. Как-то грустно что ли становится, как если бы он смотрел на тощую, бездомную собаку.
– Где мой чемодан?
– Бля, так и думал. Тебе голову отруби, а ты все за бабло свое трястись будешь.
– А ты за своего Джашина, – парирует Какузу, – Найди деньги, Хидан. Это важно для организации.
– А трупец дедка не хочешь забрать?
На секунду Какузу задумывается. Бросать три миллиона рё здесь, конечно, не хочется, но при нынешних обстоятельствах до пункта его донести затруднительно. Какузу не вспомнит путь до пункта без карты, к тому же это займет время. Как бы ни было паршиво это признавать, но в этот раз Какузу придется отказаться от денег.
Смирившись с неизбежным, он качает головой. Хидан, удивленно открыв рот, зависает на миг, но после усмехается, едва удержавшись, чтобы не расхохотаться в голосину. Лениво пройдясь вдоль сгоревшего дома, он обнаруживает валяющийся в стороне чемодан. Как ни странно, на нем ни пылинки. А жаль. Было б здорово, если бы его разнесло на кусочки и обрывки сраных бумажек витали в воздухе, как снежинки. Возвращаясь, он бросает взгляд на разрушенный дом и почему-то не обнаруживает тела деда, которое там буквально недавно лежало. Впрочем, эта деталь не задерживается в его мыслях и улетучивается практически сразу.
Вернувшись назад, Хидан сходу пихает чемодан Какузу в руки и сразу двигается к подъему на холм. В целом, не так уж трудно выбрать дорогу попроще, он отходит от домов все дальше, чтобы шагать по ровной чистой местности. Вскоре начинается подъем, Какузу следует за ним и пока, вроде бы, особых проблем не наблюдается. Когда до дерева, у которого Хидан сидел в начале этой заварушки, остается пару шагов, у него вдруг подгибается нога и болью сводит весь бок. Резко замерев, он осматривает рану. Само собой она здорово разошлась, кожа тянулась от швов, рвалась от натуги и болела просто невыносимо. Да и выглядело это все отвратительно, чего уж. Кровь стекала на штанину и липла.
Выругавшись себе под нос, Хидан продолжил подъем, но снова остановился у дерева. Какузу догнал его и встал рядом, осматривался, будто видит что-то. Хидан сквозь зубы шипит от боли. В голове бушевало столько противоречивых мыслей разом, что ему, честно говоря, хотелось бы сейчас просто вырубиться на пару часов, чтобы и рана подзажила, и мозг успокоился, но до отдыха еще далеко.
– Теперь объясняй, куда дальше, – Хидан плечом прислоняется к дереву и выжидающе смотрит на Какузу.
Почему-то тот медлит с ответом. С этого места нужно немного вернуться в сторону пункта, в котором сегодня уже были, потом свернуть и перейти мост. За мостом город, его нужно обойти стороной, а дальше на карте был лес и скалистая гряда, в ней проход контрабандистов, через него-то и можно попасть на ту сторону, перейдя границу незамеченными. С дорогами особых проблем быть не должно, а вот пройти через лес без малейших указателей будет тяжело. Деваться некуда, стоять на месте смысла нет. Какузу уже собирается озвучить план действий, как вдруг чувствует что-то необычное в чужой чакре. Слух улавливает тяжелое, частое дыхание, а от Хидана явно прёт жаром.
– Что с тобой? – спрашивает Какузу, поворачиваясь к Хидану.
– Рана не заживает, – ворчит Хидан сквозь стиснутые зубы.
До Какузу доходит, как именно Хидан его раскусил так быстро. Значит, про рану наврал, чтобы проверить свою догадку. Чертов хитрый придурок.
– Разошлась?
– Да, пока с дедом возился.
– Надо переделать, иначе это нас замедлит, – Какузу закатывает рукав, выпускает нить и зависает. Пожалуй, этот досадный нюанс в виде его слепоты слегка затрудняет дело. Нити не понимают, что и куда надо пришивать, и, хотя он и отчасти «видит», где Хидан стоит, рану он не видеть не может, след чакры тут никак не помощник. В такой ситуации выбор невелик.
Подойдя поближе, Какузу протягивает руки вперед. Он сразу нащупывает плащ, отодвигает его и кладет ладонь Хидану на бок в районе нижних ребер. Чувствует, как тот вздрагивает, ведет ладонь вниз, чтобы найти край раны. Нащупав рваную кожу, Какузу ведет по ней пальцами, чтобы понять длину. Обводит края, ощупывает, находит стежки нитей и, следуя по ним, медленно прошивает заново, делая швы плотнее и чаще. Вслепую, конечно, это занимает гораздо больше времени.
Обескураженный, Хидан так и стоит, не в состоянии двинуться. Он только к дереву прижался спиной, чтобы не свалиться от взявшегося невесть откуда головокружения. Руки у Какузу такие грубые с виду, но он удивительно невесомо касается кожи, чутко как-то, даже шьет почему-то не больно. Кое-как Хидану удается дышать ровно, хоть и тяжко, потому что от долго незаживающей раны температура поднялась, а теперь еще и это. Никогда раньше Какузу не дотрагивался до него по своей воле, никогда не зашивал раны
так. Хочется положить руки Какузу на плечи, уткнуться в складки капюшона, глаза закрыть…
Хидан резко трясет головой, вздрагивает, отмахиваясь от таких спорных мыслей. Откуда только они берутся. Это наверно все от той же жалости, которая сама собой возникает, стоит только посмотреть на Какузу, во взгляде которого эта потерянная пустота. Заметно, как он водит глазами как-то беспомощно, он не может за что-то зацепиться, взгляд дрожит и теряется. Что-то снова зудит в горле, Хидан сглатывает и откидывает голову назад, упираясь в дерево.
– Расскажи пока, куда идти, – молчать у Хидана не получается, слишком уж нервы взбудоражились, а от такого всегда помогала бессмысленная болтовня. Сейчас, правда, ничего особо на ум не идет.
– По тропе назад, мы проходили хижину охотника, помнишь? У нее надо свернуть и идти до моста.
– Звучит просто, – Хидан глупо и натянуто улыбается, чувствуя себя каким-то вдруг отупевшим.
Последний шов пронизывает кожу, Какузу натягивает нить, рана смыкается. Он проводит ладонью вдоль всего шва, убеждаясь, что на этот раз она уже не разойдется, и отходит в сторону. Хидан, словно к дереву прибитый, наконец позволяет себе выдохнуть и зачем-то пересчитывает пальцами стежки.
– Я бы не надеялся, что будет просто, – ворчит Какузу, – Иди. И так задержались.
До хижины дошли достаточно быстро, повернуть в нужную сторону на развилке тоже не составило труда. Пока все шло неплохо. Хидан тщательно выбирал дорогу, предупреждал о низких ветвях, торчащих из земли корнях и прочих препятствиях, которых Какузу видеть не мог. Идти пришлось медленнее, чем обычно, но Хидана это не напрягало. Обычно Какузу пёр как паровоз, куда бы они не шли, потому что они, по его словам, постоянно опаздывали. Сейчас Какузу предъявить было нечего, а потому Хидан наслаждался спокойным шагом, позволяя себе пробубнить под нос молитву и о чем-нибудь крепко задуматься. Ему даже разговаривать не хотелось, видимо, это потому, что сейчас донимать Какузу было ни к чему.
Когда добрались до моста, небо уже совсем потемнело и поднялась луна, освещавшая дорогу. Город за мостом уже наверняка засыпал, судя по немногочисленным огням в окнах и на улицах. Темнота на руку – удастся пройти незаметными, если бы не один нюанс.
– Какузу, я жрать хочу, – начинает ныть Хидан, стоит перейти мост.
– Нет времени.
– Есть, – Хидан поворачивается к напарнику, смотрит на него, придирчиво разглядывая – обычно он не может себе такое позволить. Он видит, как Какузу опускает брови, хмурится, глядя куда-то мимо.
– Мы не в том положении, чтобы останавливаться в городе.
– Ты все равно не сможешь идти дальше без меня, – коварно улыбнувшись, Хидан обходит Какузу вокруг и кладет руку ему на плечо, – Так что выбора у тебя нет.
Остается только безвольно злиться. Ни один способ противодействия Хидану сейчас не поможет, даже если Какузу его вырубит прямо сейчас – толку-то, идти дальше все равно не получится. Какузу поворачивается к городу, видит отсветы следов чакры, но сильных среди них почти нет. Сплошь мирные жители, а пара шиноби в охране сидят в наблюдательной вышке, вряд ли они оттуда что-то разглядят в ночной темноте. В целом, пробраться в город и найти какую-нибудь забегаловку возможно, но Какузу протестует всецело, из принципа, рефлекторно. Только ничего не может с этим поделать.
Он закрывает глаза, вздыхает. Слышит, как Хидан тихонько усмехается. Отвратительное ощущение, когда этот бледный придурок оказывается прав. Наверняка, он самодовольно лыбится, или нагло скалится, как хренов шакал, которому только дай волю, и он станцует на чужих костях. И прямо сейчас он танцует на костях Какузу.
– Через ворота нельзя идти. Обойдешь слева, за углом есть проход для торгашей. Только не спеши, надо будет проверить охрану.
– Так-то лучше.
По крайней мере, Хидан ведет себя разумно и следует указаниям. Он не выходит на лунный свет, скрывается в тенях и ведет Какузу за собой аккуратно, вдоль стен города. За углом он останавливается, заприметив дубовую дверь и, дождавшись Какузу, говорит ему, что они на месте. Тот, сосредоточившись, оценивает чакру вокруг. Что ж, то ли им несказанно везет, то ли в городе охрана действительно ни к черту, но за дверью никого не ощущается, заходи не хочу.
– По улице прямо, на втором перекрестке налево, там должна быть чайная, – инструктирует Какузу и слышит, как Хидан фыркает, открывая дверь.
– На кой мне чайная, я хочу есть, а не пить сраный чай!
– Еду там тоже готовят, заткнись.
На улицах города никого нет, фонари на некоторых из них уже потушили, в окнах тоже света нет, но по пути к чайной освещение еще имелось. Хидан идет настороженно прислушиваясь, то и дело оборачивается, опасаясь нарваться на кого-нибудь. Из-за угла вдруг выходит старушка, быстрым шагом направляясь ему навстречу. То ли опаздывает она куда, то ли просто нервная какая-то, но несется она так, будто готова в одно движение отодвинуть Хидана с пути. Чуть притормозив, он уступает ей дорогу, думая, что Какузу сделает то же самое, но он не делает. Старушка, успев только выкрикнуть что-то нецензурное, врезается в него и отлетает назад, плюхаясь на землю.
Виснет какая-то напряженная тишина, Хидан не знает, что сказать, он чувствует, как начинает закипать Какузу и боится, что бабка сейчас вой поднимет на ровном месте. Почему дурацкий Какузу не остановился? Неужели не видел чужую чакру? Хидан нервно сжимает челюсти и подходит к старухе, помогает ей подняться и, когда замечает, что она намерена возмущаться, быстро хватает Какузу под руку и тянет за собой. При любых других обстоятельствах Хидан ее просто прирезал бы во славу Джашина, да и все дела, но сейчас оставлять такие следы нельзя.
– Простите, мой… друг не видит, он не хотел вам помешать, – причитает Хидан, уводя Какузу за собой. От сказанного старуха вроде как смягчается, взгляд у нее уже не такой возмущенный и она, видимо, передумывает излагать свою тираду.
– Осторожнее надо быть, молодые люди, – ворчит она и, поправив фартук на своем незатейливом хлопковом кимоно, отбывает прочь по своим делам, продолжая в полголоса ворчать: – Ладно я старая, глаза не те уже, но этот-то…
– Отпусти меня, – цедит сквозь зубы Какузу, дергая рукой, но Хидан вцепился крепко.
– Хуй тебе, идем либо так, либо никак, – так же шипит он в ответ, – Чего не отошел? Где твоя хваленая чуйка чакры?
– У этой старухи чакры меньше, чем у тебя.
– Значит, твой способ передвижения тоже не идеален, – Хидан вновь отчего-то хихикает, – Твое счастье, что ей до нас дела нет. Иначе мне пришлось бы ее угрохать прямо тут.
Хотел было Какузу закономерно выдать что-нибудь типа «Ну и угрохал бы», но вовремя вспомнил, что ситуация явно не подходящая. Хидана-то дважды просить не надо, а вот проблем после такого не оберешься. Стражу не разжалобишь чьей-то слепотой, а отбиваться от них тут, на этих узких улочках практически нереально. И так сердца одного не хватает, Какузу чувствует пустое место и ему не достает в этой прорехе тепла и сил.
Он слышит, как звякает на двери колокольчик и тут же Хидан толкает его в заведение. До чего со стороны это, наверно, нелепо выглядит. За последние несколько часов Какузу несколько раз боролся с порывом просто бросить это все и забиться куда-нибудь подальше, возможно, обратиться к Зангею, чтобы на время отойти от дел и попытаться найти решение своей проблемы. Только вот гарантии, что Зангей, почувствовав чужую слабость, не попробует получить с этого нехилую такую выгоду, не было. В конце концов, сам Какузу чуть ли не возглавлял эту чертову книгу Бинго, и тот факт, что он стабильно поставлял чужие головы, обеспечивал ему хоть какую-то безопасность. Стоит ему только попытаться бросить это, как желающие продать его голову тут же явятся на порог. Возможно, и сам Зангей встанет в первых рядах.
– Видишь что-нибудь? – шепотом спрашивает Хидан, привалившись сбоку.
Какузу медленно осматривается, прощупывает чакру, но кроме хозяина чайной и его жены он никого не ощущает. Как показала практика, это, впрочем, не гарантия. Все же он качает головой и чувствует, что Хидан сразу хватает его за запястье. Черт, он понимает конечно, что придется это терпеть, иной раз обойтись без подобной помощи просто не получится, но боги свидетели, Какузу внутренне содрогается от каждого прикосновения. Пожалуй, разница между ним и Хиданом в том, что он, не смотря на все эти неудобства, не будет истерить и устраивать сцен, потому что это не имеет смысла. Любые средства хороши для достижения цели и, если придется, Какузу сможет это вытерпеть. Хидан бы уже весь извелся.
– Есть что пожрать у вас нормального? – Хидан приваливается к стойке и сверлит хозяина опасным взглядом.
Стоит признать, это Хидан умел. Спросить или сказать что-нибудь обыденное, без подтекста, но
так, что любой понимал – ответь не то, что он хочет услышать, и лишишься головы. Если бы Какузу видел, как у хозяина чайной вытянулось лицо, он бы даже, может, усмехнулся. Не исключено, что даже если бы в этом заведении не было ничего, кроме чая, после вопроса Хидана здесь появилась бы любая еда, которую только можно придумать. На счастье, еда все-таки была. Хидан выбрал онигири, не забыв упомянуть, что, если они окажутся невкусными или слишком мелкими – он непременно расстроится, а никому здесь не хотелось бы, чтобы он расстроился, правда?
Слушать это все и не иметь возможности наблюдать как-то тоскливо. Почему-то Какузу на миг всего пришла в голову мысль, что ему хотелось бы видеть, какой у Хидана был жуткий взгляд и как, наверно, перетрясло хозяина. Что-то в этом всегда было… приятное. Такое согревающее изнутри ощущение тепла, берущееся ниоткуда и в никуда уходящее. Какузу нравилось видеть, что люди боятся Хидана. Что конкретно он при этом испытывал, сформулировать не удавалось.
– Давай двигай, – Хидан опять дергает Какузу за руку и тянет к столику в глубине помещения, подальше от окон. В его голосе слышится раздражение и причина вполне понятна – Хидан хочет жрать, а когда Хидан хочет жрать, он становится невыносимо капризным.
Сдвинув в сторону салфетки и какую-то декоративную мелочевку, Хидан садится за стол и, скрестив на груди руки, принимается нервно дергать ногой. Желудок ноет спазматически, Хидан кусает губу. Он наблюдает, как Какузу, сперва найдя руками диван, неспеша садится напротив. В этом действии столько беспомощности и какой-то тоски, что Хидану пальцы сводит от этой щемящей занозы где-то в груди. Он закатывает глаза и отворачивается, и дело не в том, что Какузу заметил бы его взгляд, а в том, что ему самому больно на это смотреть. Хотелось бы поскорее довести напарника до убежища и… всё. Лучше потаскаться по миссиям в одиночку какое-то время, чем постоянно бороться с этими приступами жалости.
На столе появляется тарелка с онигири и чайник зеленого чая – в подарок от заведения, как утверждает хозяин. Старик решил перестраховаться, настолько его Хидан напугал. Какузу улыбается от этой мысли, находит наощупь чайник и чашку, и собирается уже налить себе чаю, как вдруг Хидан у него все отбирает.
– Я налью, – резко говорит он.
– Тебе не обязательно делать все за меня, – ворчит Какузу и чувствует, как к его руке пододвигают чашку.
– Хочу и делаю, – упрямо отвечает Хидан. Надо полагать, у него нет достойного объяснения своим действиям, просто ему захотелось – он сделал, как и всегда. Возможно, он уже об этом пожалел. Слишком импульсивно.
Пока Хидан жует свои онигири, Какузу обеими руками держит чашку чая, чувствуя тепло, согревающее ладони. В этом моменте нет ничего особенного, они сидели в разных харчевнях сотни раз, но именно сейчас и здесь есть что-то новое. Пожалуй, Какузу ощущает чужой взгляд на себе практически постоянно, а когда его чай заканчивается, Хидан наливает ему новый. Нет ни единого слова, хотя обычно Хидан большой любитель пропиздеть всю трапезу с набитым ртом, раздражая всех, кто его окружает.
Времени прошло не так уж много, но Какузу, кажется, попривык к постоянной темноте перед глазами. Когда она ему надоедала, он находил силуэт чакры Хидана и следил за его движениями. За неимением зрения, другие чувства обострялись все сильнее, он теперь частенько прислушивался ко всему, чтобы просто себя чем-то занять. А вот обоняние усиливалось против его воли. Какузу чувствовал запах крови практически постоянно. Конечно, Хидану залило кровью одежду, но помимо нее пахло еще чем-то холодным и резким, вроде промокшего под дождем упавшего дерева. Не трудно догадаться, что все запахи складывались в единый, имя которому было смерть, и доносились от Хидана. Удивительно, раньше Какузу этого не замечал. Казалось, Хидана окружало какое-то мутное, вязкое облако ароматов смерти – умершее дерево, высохшая река, гниющее яблоко и гора трупов… как не назови, любой, до чьего носа дойдет этот букет, поймет, что его жизнь в опасности.
Какузу нравится. Пахнет искренностью.
– Так каково это? – спрашивает вдруг Хидан и глухо усмехается, – Слышать лучше стал?
– У меня и так не было проблем со слухом, – отвечает Какузу отстраненно. Разумеется, Хидан просто в очередной раз стебется.
– Я слышал, что все чувства обостряются, когда пропадает одно из них.
Что ж, видимо, не стебется.
– Теперь чувствую, как от тебя разит трупами, – Какузу дергает бровью.
– Тоже мне новость, – Хидан пожимает плечами, – Я не буддист, чтобы пахнуть лотосами.
– Это тут ни причем. Просто не забудь отмыться от крови.
Хидан замолчал. Вообще-то у него не было умысла как-то Какузу задеть, он искренне интересовался, а тот только и делает, что язвит. Ну и кто здесь капризный? Качнув головой, Хидан фыркает и доедает свои онигири. Наверно, ничто в этом мире не способно исправить Какузу и сделать его менее самодовольным.
Пожалуй, настало время объяснять Хидану путь. Какузу достает из внутреннего кармана плаща карту и, подвинув в сторону пустую тарелку, разворачивает ее. Он проводит ладонью по истрепанной бумаге и сразу чувствует навалившуюся на плечи тяжесть. Это будет трудно.
– Вот, смотри, – говорит он, – Найди на карте горы, через которые нам надо пройти.
– Ебануться, – судя по сдавленному голосу, Хидан сгорбился над картой, улегшись грудью на стол, – Да тут херова тьма гор. Откуда мне знать, о каких ты говоришь?
– Найди страну огня, – через тяжелый вздох, Какузу старается сохранять терпение, – Вспомни что-нибудь примечательное, где мы были за эти три дня.
– И как только здесь можно что-то понять, – бубнит Хидан и почти с минуту молчит, сопя над картой.
Ладно, иногда это даже умиляло. Хидан был так прост и, порой, туп, что Какузу неосознанно находил это чем-то забавным. Будучи собой, он забывал, что не все люди в этом мире умеют считать в уме и вычислять верное направление по звездам, не все способны сориентироваться по карте с точностью в пару метров или рассчитать себе дорогу с учетом погоды. Хидан многое не умел и не хотел учиться, ему и без того отлично жилось, ведь был Какузу, чтобы восполнить пробел недостающих знаний. Интересно, а раньше-то он как жил? Как в одиночку скитался по стране – вряд ли он вообще понимал, куда идет. Просто шел, не представляя, куда приведет его дорога.
Как это, должно быть, тоскливо.
– О, погоди, кажется, мы проходили вдоль этой реки, – подает голос Хидан, – Здесь слева лес, и… это, поле наверно. А рядом крестик, это один из твоих пунктов?
– Точнее, Хидан, – просит Какузу, – Там есть рядом какой-то город? Или название у реки?
– Река Хикай. Она длинная, через всю страну почти. Там, где крестик, написано Дейго.
– От Дейго наверх идет дорога вдоль реки, мы шли по ней вчера. Веди рукой, вверх, пока не сориентируешься. Найти развилку, где мы свернули, возле охотничьего дома.
– Но он же не отмечен здесь, он совсем маленький!
– Ориентируйся, – настаивает Какузу, понижая голос, – Представь, как ты там шел. После хижины развилка к мосту. Найди это место.
Звучит как команда для ищейки, но Хидана процесс увлек достаточно сильно, чтобы он пропустил это мимо ушей. Разбираться в карте оказалось довольно-таки интересно. Пока он вел пальцем по линии, означавшей дорогу, он вспоминал, что видел, когда шел там. Верно, справа шумела река, он подумал еще, что через пару сильных дождей она может выйти из берегов. Вода внушала ему какой-то животных страх, потому что, честно говоря, он не представлял, как сработает дар его Бога, если он утонет. Оставаться живым, когда легкие заполнены водой, похоже на пытку.
– Во, вот оно, нашел! – Хидан даже начинает улыбаться, довольный своим успехом, – Дальше что? Мост есть, и город отмечен, в котором мы сейчас находимся.
– Рядом горная гряда, там должна быть отмечена точка с проходом, а с другой стороны дорога. Есть?
– Ага, – Хидан ставит палец на начало дороги и замирает в ожидании.
– Запоминай, – Какузу кладет свою руку рядом, подцепляет Хидану пальцы, зажимая их своими и ведет по карте по памяти.
В былые времена он тут несколько раз ходил, в конце концов, с этой стороны это единственный безопасный путь через горы, а убежище свое местоположение не меняло. На память Какузу никогда не жаловался, так что даже не имея возможности видеть карту, он представлял ее очень хорошо. Достаточно прямая дорога шла через лес, обходя небольшое озеро по левой стороне и, резко свернув перед крупным перекрестком, нужно было идти по тропе в лесу, которая на карте не была отмечена. Не самый сложный путь, но в текущих реалиях сложности все-таки имелись.
Хидан следил за движением, затаив дыхание. Он старался запомнить дорогу, но, откровенно говоря, давалось ему это тяжеловато. Какузу крепко держал его за руку, вел его уверенно, словно все на самом деле видел. Хотелось верить, что Хидан смог запомнить показанный ему путь, но он сам бы на это не ставил.
– У этого перекрестка, – Какузу указал пальцем на точку на карте, – бывает людно. Не доходя до него, нужно свернуть в лес, там есть насечка на одном из деревьев. Не забудь, – он отпускает чужую руку и отстраняется, замолкая в ожидании.
– Я понял, – говорит Хидан, потирая ладонь. На коже еще осталось тепло и ощущение прикосновения исчезает не сразу. Это почему-то кажется чем-то личным. Чем-то, что хочется запомнить и чувствовать подольше. Непонятно, зачем.
– В таком случае пора идти.
– Может, переночуем здесь?
– Хидан, – Какузу наклоняется вперед и понижает голос до опасного шепота, – Не думай, что хозяин этой сраной чайной не стуканет на нас охране. Он понимает, что мы не простые путники, а уж учитывая твое поведение…
– Ладно, ладно, черт возьми, пошли, – отмахивается Хидан и встает из-за стола.
***
Пересекли границу уже глубокой ночью. Выйдя из душного тоннеля через гору, Хидан тут же глубоко вдохнул прохладный ночной воздух и почему-то закашлялся, наверно втянул пыли, осевшей на плаще. На удачу луна светила справа, как раз освещала дорогу, по которой нужно были идти до озера. Правда стоило войти в лес, как света стало не хватать. Обычно Какузу это не доставляло никаких проблем, его глаза прекрасно воспринимали ночную темноту, позволяя видеть почти как днем, благодаря чему и Хидан мог спокойно идти за ним даже в таком мраке. Ожидаемо, что сейчас Хидан остановился, едва войдя в лес, и озадаченно уставился на Какузу.
– Тут темень такая, не видно нихрена, – возмущался он, – будто мы оба слепые. Может, время остановиться?
– Нужно отойти от дороги, – Какузу дотягивается рукой до одного из деревьев, – Налево.
Он чувствует вдруг, что Хидан снова берет его за запястье. Какой в этом смысл, если он видит его чакру? Впрочем, на этот раз он не чувствует в себе сил начинать пререкаться. Стоит отдать Хидану должное, он тоже устал. Проще принять правила, чем пытаться установить новые, что, несомненно, приведет к затяжному спору.
На самом деле Хидан просто не хотел идти один по такой темноте. Едва ли он чего-то (или кого-то) боялся, нет, просто хотелось чувствовать, что он здесь не один. Осмотревшись, он тихо усмехнулся. Выходит, Какузу не видит ничего, кроме вот такой вот темноты? Ни единого проблеска лунного света, ни светлячка, ничего, только темнота. Должно быть, это страшно. Хидану бы точно было страшно. Поэтому он и предпочел держаться за Какузу, просто чтобы не чувствовать себя здесь в одиночестве. Осторожно ступая вперед, он сжимает пальцы на чужом запястье как-то совсем неосознанно. Под ногами хрустят ветки, в тишине леса тут и там слышатся какие-то тихие звуки, но Хидан знает, что это просто какая-то ночная живность. По крайней мере, он на это надеется.
– Когда можно будет остановиться? – спрашивает он, опасаясь заходить в лесную чащу слишком далеко.
– Смотри сам, – отвечает Какузу, – Ищи защищенное место.
– Да как его искать, если не видно ни черта. Я знаю, ты всегда выбираешь пещеры, – Хидан пускается в какие-то рассуждения, не замечая, как опускает руку ниже, находя теплую ладонь, – Или такие места, где хотя бы с двух сторон густой кустарник, или, там, какие-то валуны. И так, чтобы никто не смог подобраться. Знаю я это все, но обычно хотя бы видно, где мы находимся.
Какузу вдруг поднимает руку, которую Хидан сжал в своей и, не размыкая, складывает пару простеньких печатей, зажигая над пальцами небольшой огонек. Хидан вздрагивает от непривычки, чувствует, что пламя согревает пальцы и завороженно глядит на него, будто впервые видит.
– Так лучше?
Свет огня освещает лес вокруг них, но Хидан пялится на Какузу, замечая, что тот совсем не хмурится, как всегда. Спокойный взгляд блуждает как-то отстраненно. Возможно, это усталость сказывается и Хидан тоже устал, но он все равно медлит и вместо того, чтобы идти дальше и искать место для ночлега, он смотрит Какузу в невидящие глаза, замечая, как они меняют цвет из-за отблесков пламени. Никогда не обращал внимание, что глаза у него в темноте немного светятся, а сейчас, из-за огня, бликуют, как у кошки.
– Думаешь, у тебя получится вернуть зрение? – как-то наивно спрашивает Хидан.
– Рано об этом думать, – выдохнув лениво, отвечает Какузу.
Пробираясь сквозь густой кустарник, Хидан прислушивается к звукам в глубине леса. Отсюда уже довольно далеко до дороги, к тому же заросли здесь достаточно плотные, чтобы не бояться засад. Он останавливается, подмечает крупное дерево с широко разведенными корнями и кивает. Костер разводить сейчас ни к чему, воздух не такой уж холодный. Главное поспать хотя бы пару часов, иначе Хидан вырубится прямо в пути.
Не отпуская руку Какузу, он садится у дерева и скрещивает ноги. Он тянет напарника за собой, хотя это не обязательно, Какузу и так понимает, что Хидан нашел неплохое место. Конечно, сомнения о надежности привала закрадываются, но нет времени спорить и искать что-то получше. В этот раз приходится просто довериться.
Рукой ощупав корни дерева, Какузу усаживается поудобнее, отодвигаясь от Хидана. В идеале им нужно спать по очереди, как и всегда, но что-то подсказывало, что Хидан вырубится моментально, и Какузу, честно говоря, тоже. Почему-то сейчас вдруг одолела какая-то тревога, но это, вероятно, из-за отсутствия одного сердца. Слишком мощная привычка к четырем сердцам давала о себе знать – если Какузу слишком долго ходит с тремя, ритмы начинают сбиваться, резонируют и иногда паникуют без особой на то причины.
Вообще-то Хидан уже давно привык засыпать под стук Какузовых сердец, а сейчас он недоумевает, потому что явно что-то было не так. Очевидно, ритм какой-то корявый и это здорово мешает. Может, если Какузу уснет, оно наладится, но пока это не случится, Хидану уснуть тоже не получится. Он ворочается, то так ляжет, то эдак, то спиной в дерево упрется, все не то. Земля, плотно покрытая мхом, была довольно мягкой, а вот все остальное – нет. И Какузу еще этот, своими сердцами гундящими вразнобой.
– Что с тобой на этот раз? – ворчит Хидан, не открывая глаз. Он подтянул колени к груди, уткнулся в них лицом и весь склубочился, хоть и не мёрз особо. Просто так удобнее было.
– Сердца не хватает, – отвечает Какузу, с досадой отмечая, что это, оказывается, так заметно. Или Хидан слишком уж наблюдательный, особенно когда не надо.
– Так что будешь делать, если не удастся глаза починить? – Хидан спрашивает наигранно безразлично, хотя, на самом деле, вопрос его очень волнует. Это происшествие, вообще-то, вполне себе катастрофическими последствиями отдает, и многое может очень сильно измениться. Что, если ему придется все делать одному? Подыщет ли ему Лидер нового напарника?
Фу, черт, при мысли об этом Хидана пробивает какой-то нервной дрожью. Вот уж чего-чего, а кого-то другого на месте Какузу он представить никак не может. Он же ни с кем не сработается, с Какузу-то совладать столько сил ушло.
– Удастся, – упрямо говорит Какузу, не желая даже допускать иного исхода.
– Бля, да ну просто представь, что не получится, – Хидан чуть придвигается сбоку незаметно, подбираясь к Какузу поближе, – Ты мог бы открыть собственный пункт обмена, а? Сидел бы там, как этот твой лысый знакомый, денежки отмывал.
– Нет.
– А что тогда? Книги без зрения не почитаешь, – задумавшись, Хидан смотрит в звездное небо, – Ты мог бы стать торговцем каким-нибудь. Или картографом. Хотя нет, там тоже глаза нужны…
– Хватит ахинею нести, – Какузу раздражается, но замечает в то же время, что Хиданова болтовня его будто успокаивает. Сердца понемногу замедляются и начинают биться более согласованно.
– Когда я малой был, в соседнем от меня доме жил слепой монах. Он обучал пиздюков каким-то там основам боя, первое время я тоже ходил, но мне надоело быстро. Вроде как это был единственный человек в деревне, который хоть что-то умел, кроме зарабатывания бабла, – в голосе Хидана слышится тоска, но непонятно, то ли это тоска по былым временам, то ли досада, – Когда деревню собрались разоружить, только он оспаривал это решение. Ну, и я. Тошно было смотреть на сальные хари туристов, монаху повезло, он их хотя бы не видел.
На какое-то время Хидан замолчал. Какузу уже решил было, что он уснул под собственную болтовню, но в какой-то момент Хидан шевельнулся, придвинулся еще ближе, садясь практически плечом к плечу и вздохнул. Вот и не спится же ему. Хотя, что уж там, Какузу тоже никак не может сомкнуть глаз.
– Тебе бы там зашло наверно, – хмыкнув, Хидан продолжает тему, – Никакой мороки, сиди, бабки пересчитывай, которые тебе в руки несут. Вот, если глаза не вернешь, езжай в Югакуре, думаю, ты там быстро займешь самый важный пост, – несколько грустная ирония так и сочится в его словах, – Там таких как ты вся деревня, весь смысл в деньгах, но при этом все поголовно трусливые идиоты. Они бы тебя испугались.
– Спи, Хидан, – тихо говорит Какузу. Он и сам закрывает, наконец, глаза, понимая, что нет разницы. Темно что так, что эдак. Отвратительное ощущение.
***
Сон пустой получился и какой-то бесполезный. Какузу не чувствует себя отдохнувшим, а пробуждение сопровождается лишь тревогой. Он слышит что-то и можно было бы списать это на пробудившихся лесных зверьков, но нет, слишком уж он опытный шиноби, чтобы отмахиваться от предчувствия. Первым делом он хочет разбудить Хидана, который, судя по размеренному сопению, все еще вполне себе дрыхнет. Какузу находит его плечо, собирается уже его растрясти, но треск неподалеку заставляет его замереть. Вообще он допускает, что при обычных обстоятельствах даже не услышал бы ничего, но сейчас, благодаря обострившемуся слуху, он точно знал, что кто-то рядом шастает. И ничего хорошего это не предвещает.
Будить Хидана опасно, он никогда не просыпается молча, а лишний шум ни к чему. Можно было бы выпустить маску, но Какузу не успевает ничего сделать. Он слышит свист – и этот свист ни с чем не спутаешь. Стрела, выпущенная из лука, разрезает воздух и за доли секунды вылетает из густого кустарника. Какузу мог бы поймать ее, мог бы отбить рукой, если бы видел. На какой-то миг он даже почувствовал, как по шее пробежал холодок и адреналин резко разбавил кровь, все это – словно вспышка молнии, ежесекундное мгновение, после которого остается только смерть. Какузу уверен, что стрела выпущена в него, но едва он поднимает руку, чтобы хотя бы попытаться защититься, как слышит, что стрела уже достигла своей цели. Звук входящего в плоть металла, треск кости и отлетевших от дерева щепок. Плечо Хидана под его рукой дергается, Какузу сжимает пальцы.
– Куда она попала? – спрашивает он, но вместо ответа слышит только хрип.
Хидан находит его руку, тянет к себе, кладет на уровень ключиц. Ладонью Какузу чувствует стекающую кровь, поднимает руку выше и нащупывает древко стрелы, торчащее из шеи. Стрела пробила горло и трахею, наверняка и шейный позвонок до кучи, судя по хрусту кости. Говорить Хидан не может, только сдавленно кашляет и хрипит надрывно, явно требуя достать стрелу.
В любом случае, Какузу не сможет зашить эти раны, даже если бы он мог видеть, его нити не справятся с тонкими голосовыми связками, но стрелу вытащить ему по силам. Перехватив древко, он давит Хидану на плечо второй рукой и, кивнув, ломает стрелу. Хидан, не дожидаясь разрешения, срывается с места, а стрела остается торчать в дереве позади него. Он бы сейчас многое сказал, если бы мог говорить, но он только резко сгибается пополам и принимается блевать скопившейся в горле кровью. Это приносит немалое облегчение, потому что захлебнуться ею ему бы сейчас очень не хотелось.
Здесь нельзя оставаться, хоть и есть шанс, что некто, атаковавший их, поспешил убраться отсюда, испугавшись не желавшего помирать Хидана. Все это время Какузу прислушивался, но больше не уловил никаких звуков и все же, ради безопасности, он выпускает маску, чтобы она послужила каким-то для них укрытием.
– Хидан, – зовет он, – Нужно уходить.
Тут же он чувствует, что Хидан падает рядом с ним на колени и хватает за руки как-то судорожно и нервно. Быть может, просит зашить рану, но толку-то от зашитой кожи, голос это не вернет, но он, судя по всему, настаивает. Маска, выпущенная на волю, нелепо стоит поблизости, уставившись в одну точку. Как и ее хозяин, она ничего не видит.
– Ты хочешь, чтобы я зашил рану? – спрашивает Какузу и чувствует, как Хидан сжимает его ладони, соглашаясь, – Ладно, но ты все равно не сможешь говорить, пока не заживут связки, понимаешь?
Возможно, получится хотя бы кровь остановить. Какузу обе руки кладет Хидану на шею, нащупывает рваную рану, чувствует, как пульсируют артерии и в такт им выливается теплая кровь. Хидан вымученно поскуливает, пока нити делают свое дело, а Какузу ощущает нарастающую панику где-то под слоем сдержанности и терпения. Он многое повидал и во всяких побывал передрягах, но сейчас он не мог быть уверен, что справится. Слишком много факторов, усложняющих ему жизнь, они оба слишком легкая мишень, а ситуация слишком непонятная. Опасность нависала почти физически ощутимо и, хоть Какузу и не слышал ничего подозрительного, он нутром чуял, что они не одни.
Чуть левее от прежнего места раздался свист, Какузу только и успел дать команду маске сдвинуться в сторону. Стрела вошла ей в бок, но не навредила, просто утонув в массе ворочающихся нитей. Пара последних стежков – рана на шее Хидана зашита, но он все еще не может издать ни звука, рычит только, правда похоже это скорее на дребезжание ненатянутой струны.
– Уходим, – командует Какузу и поднимается на ноги, но вдруг оказывается придавлен к дереву. Хидан, резко прижавшись губами к его лбу, пытается что-то сказать, комкает окровавленными пальцами капюшон и, так же резко отстранившись, в пару прыжков исчезает в глуши леса.
Пожалуй, потом, через много-много лет, Какузу сможет назвать этот момент одним из самых страшных в своей жизни, если, конечно, останется сегодня в живых. Мало что могло его испугать, окаменевшее сердце, казалось, забыло, что такое неконтролируемая тахикардия, но эти минуты, показавшиеся часами, вскрыли в нем что-то давно забытое и, как он думал, давно умершее.
Страх, обычный, самый простой страх, который для обычных людей не является чем-то особенным.
Какузу чувствовал, как трясутся руки. Беспомощность сводила с ума. Он мог бы сжечь весь этот лес до тла, выжечь каждого, кто скрывался в тенях и листве, мог бы сменить направление текущей рядом реки и залить все водой, мог бы заставить рассыпаться горы, содрогнувшись от ударившей в них молнии, но… это не имело смысла. Страх заставлял его мыслить нерационально, заставлял злиться и желать уничтожить все вокруг, даже себя.
Лес затих, маска, стоявшая поблизости, замерла, как неживое изваяние. Какузу слышал только свое сбивчивое дыхание, а потом вдали раздался чей-то истерический крик. Затрещало дерево, что-то шипело, словно змея, лязгнул металл и крик оборвался, эхом пробежав по верхушкам деревьев. Сколько Какузу не прислушивался, больше он ничего не услышал.
Черт знает, сколько прошло времени. Солнце сменило свое положение, а Какузу нет – он сидел у дерева, подозвав маску к себе и держался за нее, забыв на время, что она его часть, а не какое-то постороннее существо. Страх понемногу утихал, превращаясь во что-то похожее на смирение. Какузу все еще был уверен, что сможет защититься в случае нападения, но слабо представлял, как именно. Конечно, в лоб на него нападать не будут, в конце концов, многие знали плащи с красными облаками и понимали, что из себя представляют те, кто их носит, но его слабость быстро обнаружится.
Когда он слышит приближающиеся шаги, сердца на миг замирают. Какузу закрывает глаза, напрягает нити, ощущая их шевеление под кожей, готовый в любой момент выпустить их разрушительной мощью. Вторя шагам, что-то волочется по земле, шуршат листья и ломаются ветки. Вдруг, рядом падает что-то на мох, звук получается глухим и негромким, а потом, вслед за шумным, хриплым вздохом, Какузу чувствует запах крови.
– Ну и хе… хрня, – у Хидана с трудом получается говорить, какие-то звуки пропадают, обрываясь, какие-то смешиваются с хрипом, – Мн-е… та…к погано, Ка… зу.
Он падает рядом, задевает Какузу рукой. Громкое дыхание кажется каким-то неестественным, слишком глубокое и прерывистое – Хидан явно дышит ртом, он со свистом втягивает воздух и выдыхает сипло, с каким-то мерзким скрежетом, от которого у Какузу мурашки по спине бегут. Он не может видеть, но понимает, что дело плохо.
– Ты можешь идти? – уточняет Какузу, хотя знает, что Хидан же как-то сюда пришел. Это вопрос не конкретный, скорее, он хочет понять, в каком напарник состоянии, но не может подобрать слов.
– Конеч…н… Полежу т-то…ко не…много, – Хидану приходится делать вдох почти после каждого слога, хоть он и старается говорить как можно спокойнее и тише, – Я убил… все-х, – он вдруг переходит на шепот, – не… бой-ся.
Даже едва находя силы говорить, Хидан сказал это так нежно, что Какузу вдруг в полной мере осознает, в каком они оба дерьме. Какузу закрывает глаза, опускает голову и какое-то время собирается с мыслями, будто медитируя, а потом, нашарив Хидана руками, начинает водить ими по его телу, чтобы понять, каковы повреждения. Тут-то его и накрывает в полной мере.
Из груди торчат в обе стороны ребра, поломанные, острые края костей царапают Какузу пальцы. Он не обнаруживает левую руку, а добравшись до чужого лица чувствует, что у Хидана лицо порезано до самого уха. Теперь понятно, почему ему тяжело говорить. Кровоточащий язык, вывернутые наизнанку легкие, раздробленные кости, впивающиеся в плоть при каждом вдохе. Какузу не хочет знать, что именно произошло и на кого конкретно Хидан нарвался, он хочет лишь помочь, хочет перестать слышать этот натужный хрип. Он хочет все это исправить.
Он делает все последовательно и медленно, чувствуя, как отступает с каждой минутой страх. Зашивает лицо, останавливает кровотечение, подкладывает Хидану под голову свой плащ, чтобы ему не приходилось выворачивать шею, лежа на земле. С ребрами приходится промучиться дольше, извозившись по локоть в крови, Какузу убирает осколки костей, выравнивает их, сшивает легкие и зашивает грудную клетку широким швом. Поначалу он думает, что руку свою Хидан где-то потерял, но, ощупав землю вокруг, он находит ее, валяющуюся рядом с косой, и пришивает на место.
Какузу, изрядно вымотавшись, вытирает со лба пот все той же окровавленной рукой, совершенно не задумавшись. Кровь подсыхает, остается мерзкой коркой и отваливается при каждом движении, оставляя гадкий металлический запах. Все это очень сильно вымотало его, до дрожи в руках, но, вместо того, чтобы просто сесть отдохнуть, Какузу подхватывает Хидана под руки, тянет к себе и, уложив его рядом, садится у дерева и плечом на него опирается.
Очень мало сил. Очень яркое солнце над головой.
***
От неразборчивого шепота, ворвавшегося в задремавшую голову, мысли начинают путаться. Какое-то время Какузу даже не понимает, где он, почему, и на секунду пугается, что даже с открытыми глазами, тьма остается с ним. Проморгавшись, он протер глаза, прислушался и начал понимать, что именно слышит. Хидан лежит рядом, подтянув к груди ноги и устроив у него на бедре голову. Уткнувшись лицом в ладони, он молится, торопливо читая свои мантры, сбивчиво, будто спешит куда-то. Плечи дрожат, как в лихорадке, шепот срывается на хрип.
Какузу просто наугад кладет руку, находя Хиданов на бок с неровными ребрами под кожей. Похоже, не все еще окончательно зажило и выровнялось. Он поглаживает холодную кожу ладонью, сам не зная, зачем.
– Надо идти, – со вздохом говорит Какузу. Который раз он уже пытается уйти с этого проклятого места? Надо идти. Но совсем не хочется.
– Тебе не стало лучше? – спрашивает Хидан, поднимая взгляд. Он мог бы не дожидаться ответа и так все ясно. Глаза у Какузу помутнели, стали какими-то бледными и все так же смотрели перед собой, ни на чем не фокусируясь.
Хидан сжал в руке амулет, мысленно умоляя и проклиная Джашина за его бездействие. Конечно, он понимал, его Бог не обязан помогать другим, тем более таким отбитым безбожникам, но все равно на что-то надеялся, потому что не у кого больше просить помощи. Джашин всесилен, разве не об этом говорили адепты? Разве он не доказал это столько раз? Сколько бы вопросов Хидан не задавал, тишина была ему ответом. Бог не отзывался, наверняка даже не считая это достойным его внимания.
На вопрос Какузу не отвечает, смотрит куда-то в сторону, ничего не видя. Тут и глаза не нужны, чтобы понимать. Им обоим сейчас больно, и если боль Хидана очевидна, то с Какузу все сложнее. Как бы он не старался, все равно он чувствует, что Хидан переживает за него сильнее, чем должен и это, что самое страшное, взаимно. Столько раз Какузу шил чужие раны, кошмарные раны от ужасающих повреждений и никаких чувств это не вызывало, но в этот раз было
иначе. В этот раз Какузу понимал, почему Хидан их получил и чего ради так рисковал. Несмотря на то, что Хидан не проявлял особой жалости, он был готов сделать все, чтобы защитить и помочь. Осознание отзывалось в груди чем-то тянущим и волнительным, таким же забытым, как страх. Хотелось бы сказать, как он ценит это, но Какузу боялся, что это будет звучать слишком глупо.
Встать удалось не сразу, Хидан от каждого движения подвывал, болью отзывалось все, где были нервы. Щека горела, зубы ныли, ребра казались каким-то лишним элементом, который цеплял кожу и легкие, заставляя кашлять или вдруг пропускать вздох, горло болело, когда он говорил. Давно уже Хидана так не ломало, но он давно и не сражался в одиночку. Гораздо легче, когда рядом Какузу, который хоть и бубнит, что не будет помогать, все равно следит за ситуацией и в критические моменты не остается в стороне.
– К дороге не пойдем, – говорит Какузу, – Придется через лес.
– Да плевать как, – Хидан выпрямляется, хрустит шеей, коротко ойкнув, и берет Какузу под руку, – Просто скажи, в каком направлении идти, я поведу.
– Где солнце?
– Над нами, – сощурившись, Хидан смотрит наверх, – Ну, типа, чуть левее, чем над нами.
– Тогда иди туда, – Какузу указывает рукой на, как он предполагает, запад. Здесь не так уж трудно сориентироваться, но делать это чужими глазами в разы тяжелее.
Днем этот густой лес не такой страшный, но Хидан все равно крепко держится за Какузу и выбирает дорогу попроще, не лезет на холмы и в густые кустарники, хоть и понимает, что это наверняка их замедляет. К черту, главное просто дойти.
***
Сидя на крыльце одноэтажного здания, Хидан грыз кусок вяленого мяса. Он был уверен, что стоит ему оказаться в убежище, как он тут же вырубится и проспит сутки к ряду, чтобы тело, наконец, восстановилось, но сон не шел. Провалявшись в постели с час, он не выдержал и вышел на улицу. Солнце напекало голову и жгло покрасневшую кожу на лице, которая только-только начала заживать.
В убежище оказалась только Конан и Хидан не совсем понял, это хорошо или нет. По реакции Какузу вообще понять ничего невозможно, и Конан такая же – что она подумала, когда увидела их? Знает ли она, как справиться с проблемой Какузу? Ни единой эмоции на пустом лице, ни дрогнувшей мышцы, ни движения бровей. Она просто увела Какузу с собой и ничего не сказала.
Солнце начинало садиться, когда к крыльцу подошел Пейн. Хидан его даже не заметил, задремал, кажется, пригревшись. Подняв на него взгляд, Хидан хотел что-то сказать, но промолчал, понимая, что не о чем им разговаривать. Еще успеет наслушаться нотаций, если придется искать ему нового напарника. Впрочем, останется ли он вообще в этой проклятой организации? Его ведь все равно здесь ничего не держит.
Вяленое мясо закончилось, солнце почти село. Хидан вздохнул и вернулся в убежище, намереваясь, наконец, отмыться от крови и попробовать уснуть. Стоя под струями воды в душе, он начинал залипать. Казалось, у него в голове совсем не осталось хоть каких-то не обдуманных мыслей, тишина давила и снаружи, и изнутри. Весь день он думал обо всем подряд, несколько раз молился, пытался вспомнить, не было ли чего-то в учениях его Бога о технике, поразившей Какузу, но не преуспел. И чем больше он о нем думал, тем сильнее загонял себя в тупик непонимания. Хидан задавал себе один и тот же вопрос – почему он так волнуется? Никогда в жизни он ни к кому не привязывался, одиночество не было ему в тягость, это была милость, которая его вполне устраивала. Куда делся протест, исчезло вечное возмущение и недовольство от обязанностей и необходимости таскаться куда-то с напарником? Где это все? Единственное, что сейчас чувствует Хидан, чего хочет и ждет – чтобы Какузу вернулся таким, каким был. Чтобы больше не видеть в его глазах пустоты и потерянности.
Кожа снова стала чистой, теперь на ней виден каждый синяк и кровоподтек, швы ужасно кривые и стежки неровные, но, учитывая, что Какузу делал их вслепую, не так уж все плохо. Хидан проходит по короткому коридору к открытой двери комнаты, в которой расположился, но, не дойдя, тормозит у соседней. Дверь приоткрыта, он слышит голос Конан, но не разбирает слов, слишком тихо она говорит. Вряд ли стоит сейчас донимать ее вопросами. Отвернувшись, Хидан собирается уйти, но Конан зовет его, выйдя в коридор.
– Какузу спрашивал, как твои раны, – говорит она своим бесцветным голосом. Кажется, будто ей совершенно нет дела до всего, что происходит вокруг, и до Хидановых ран в особенности.
– Я ему сам расскажу, – насупившись, отвечает Хидан и замечает невероятное – Конан буквально на миг улыбается уголком губ. Секундное мгновение, и она снова такая же равнодушная, как и всегда.
– Тогда, – она отходит в сторону и поводит рукой, – расскажи.
Хидан хмурится в недоумении, но решает ничего не спрашивать. Зайдя в комнату, он закрывает дверь и обнаруживает Какузу, сидящего в кресле у стола. Это привычное зрелище, Какузу так по пол дня сидел, если никуда не надо было идти. Читал книги, в бумагах копошился, писал там что-то постоянно. Хидан всегда задавался вопросом, неужели это настолько интересно или увлекательно, чтоб вот так тратить время, согнувшись над какими-то бумажками? И как, черт возьми, Какузу оставался таким сильным, если все свободное время проводил сидя за столом?
Когда щелкнула дверь, Какузу обернулся. На нем не было маски и капюшона, но была повязка на глазах с начертанными на ткани печатями. Надо полагать, Конан все-таки смогла что-то предпринять.
– Так и что она сказала? – спрашивает Хидан, подходя к столу. Он усаживается на край, ненавязчиво скрещивает на груди руки и рассматривает деревья за окном.
– Что мне не повезло встретить Полнолунного, – хмыкнув, отвечает Какузу.
– Че? Это еще кто такой?
– Обакэ. Дух того старика, которого я искал.
Уже успев подумать над всем этим, Какузу так и не смог понять, почему, черт возьми, никто не убрал из Бинго этого старика. Он ведь помнил, что никто не преследует беглецов до старости, им позволяют дожить остаток жизни в покое в большинстве случаев, чувствовал же, что что-то не так. Объяснения этому пока не было. При возможности Какузу, конечно, поинтересуется у Зангея, как такое могло произойти, но что-то подсказывало, что достойного ответа не будет. Был еще один вариант, но Какузу, как ярый скептик, не хотел в него верить. Мстительный дух, почувствовав рядом своего старого знакомого, сотворил иллюзию, чтобы его привлечь. Как бы Какузу не отказывался это принимать, Конан заявила, что этот вариант больше всего похож на правду.
– Хер знает, – Хидан пожимает плечами, – Я о таких не слышал.
– Не имеет значения, – Какузу вздыхает глубоко.
– Получается, я убил духа? Разве это возможно?
– Ты поклоняешься Богу смерти, полагаю, он позволяет тебе забирать не упокоенные души.
– Ага! – Хидан победно взмахивает рукой, – Вот тебе доказательство могущества Джашина-сама!
– Да да, конечно, – усмехнувшись, Какузу опускает голову, – Как твои раны?
– Ну… Заживают.
Тихо, чтобы не выдавать свое положение, Хидан опускается на корточки рядом с Какузу. Заглядывает ему в лицо, рассматривает повязку на глазах, но эти печати ему не знакомы. Вдруг болью простреливает ребра, наверно, из-за того, что согнулся, Хидан покачивается и, чтобы не упасть, хватается обеими руками Какузу за колени. Тот вздрагивает, подняв в замешательстве брови.
– Зрение вернется? – спрашивает Хидан, усаживаясь на колени и так и держась за Какузу, будто забыл вовсе. На самом деле, просто не хотелось отпускать.
– Да. Нужно время.
– Блядь, я боялся… – не удержавшись вдруг, Хидан утыкается лицом в чужое бедро будто в мольбе, – Если бы ты так и… Представляешь? Что бы было со мной?
Пусть это звучит немного эгоистично, Какузу все равно понимает, что Хидан пытается сказать. Эта маленькая исповедь, которую он не смог сдержать, она копилась в нем все это время. Слишком эмоциональный, он не может подобрать слов, хоть они и не нужны на самом деле, Какузу достаточно и этого. Склонив голову на бок, он кладет осторожно руку на сырые волосы, тут же понимая, что Хидан наконец отмылся от крови. Какое-то время он просто перебирает пряди, утешая и утешаясь.
– Фух, ну, тогда… – Хидан вдруг все-таки встает, выбираясь из-под чужой руки, и какое-то время молчит, не зная, что еще сказать, – Тогда зови, когда… ну, поправишься или че там.
Осмотревшись зачем-то, он возвращается взглядом к Какузу, смотрит, будто чувствует необходимость сказать что-то еще. Или сделать. Чего-то не хватает, какого-то жеста или слова, чтобы картина стала полной. Хидан не может решиться. Он уверен, что это нужно только ему, Какузу не поймет таких глупостей. Это сейчас он такой спокойный, но, когда зрение вернется к нему, наверняка все станет, как раньше. Раздражение, злость, недовольство. Все, что они пережили, будет забыто, едва ли Какузу захочет возвращаться ко всей этой идиотской суматохе даже в собственной памяти.
Решая промолчать, Хидан кладет ладонь на чужое плечо, сжимает, вроде как поддерживая без слов, и идет к двери.
– Хидан… – зовет его вдруг Какузу и, немного помолчав, добавляет: – Останься.
