Звезды

Его глаза впились в мой череп, когда он парил позади меня, наше соглашение позволяло приковать его ко мне, как я знал, он хотел. Его жизнь была в моих руках, он знал это так же, как и я. Сгорбившись на скамейке у пианино, я был в агонии и не мог говорить, мои ладони прижались ко лбу, и я молча призывал звуки затихнуть… Затихнуть — умереть, умереть, умереть. А потом он обнял меня – я не мог осознать этого. Я почувствовал раз, два, три пульсирующие боли в голове. Это сострадание причинило мне физическую боль, как будто этого не могло быть для меня, как будто это была ложь. Но он был там, его глаза мертвы, но сверкают белыми крапинками, словно плесень, которая образуется в заброшенных телах при разлагающейся плоти. Его руки прижали меня к земле, держа за плечи, поскольку я не мог сдержать звуки — звуки, которые я так старался отогнать. Бесконечный рев океанских волн, словно статика – еще статика, затем птицы, затем голоса, затем… Его руки снова сжимают мои плечи немного крепче, чтобы потянуть меня обратно вниз. Так долго... так долго он не знал. Я не дал ему знать. И все же мы были здесь, за месяц до того, как все это закончится, и он знал. И он все еще хотел этого. Он все еще хотел меня. Он по-прежнему хотел, чтобы наши имена были написаны большими буквами на телевидении, на обложках газет и на обложках всех дрянных журналов из продуктовых магазинов. Он хотел, чтобы его обвиняли за меня, он хотел, чтобы меня обвиняли за него. Он хотел, чтобы металл засел у него в голове, в груди, в легких и сердце. Он хотел, чтобы из бесконечной пещеры, которую я создам, хлынул багрянец. Он хотел, чтобы эти холодные коридоры были декадентски окрашены в красный цвет, забрызганный и мерцающий, все от нас, все для нас. Ему хотелось ощутить запах библиотечных книг, смешанный с безошибочным запахом железа, услышать слабые крики, эхом отдающиеся от стен этой огромной, огромной комнаты. Он хотел увидеть выражение моего лица, когда он нанес хороший удар, настоящий удар – не только на мониторе компьютера. Хотел, чтобы я слабо улыбнулся ему, точно так же, как когда мы сидели бок о бок в подвале, и он смеялся надо мной за то, что я пялился, и я пихал его только потому, что знал, что он хочет, чтобы я прикоснулся к нему. Просто потому, что я мог. И только потому, что я мог заставить его делать все, что хотел. Его смех и улыбка повторялись в глубине моего сознания всякий раз, когда шум давал мне немного покоя. Я часто задавался вопросом, хочу ли я его, как и все бесконечные способы, которыми он хотел меня. Это мог быть кто угодно, кто присоединился бы, чтобы следовать за судьбой вместе со мной, и мне было бы все равно - пока они умеют указывать, стрелять и бросать. Он идеально подходил для того, для чего он мне был нужен — его цель была для меня ясна как ничто другое. Он был дополнительным клипом. Но что бы я ни делал, когда в ночь перед нашим последним днем, даже после того, как он обнаружил действительно сломанные кусочки в моей голове, он вошел в это крошечное пространство из плитки, туманное от мучительно горячей воды, и одарил меня той же чертовой улыбкой. То, как он наклонял голову и всегда лениво говорил, маленькие ухмылки и закатывания глаз, которые я всегда замечал. Я обнаружил, что отвечаю на его вопросы и сразу погружаюсь во все это, даже не заботясь о том, что это значит. Пар мутил мне голову – по крайней мере, я так говорил себе. «… знаешь, я даже ни с кем не целовался…» И с этого момента все было кончено. Взрыв — более реальный, чем любой взрыв, который мы делали вместе раньше. Я потянулся за поддержкой, к чему-то, чего не знал, не знал, как узнать, и получил его плечо. Я осторожно держался, пока он зажигал комнату для меня и вместе со мной. Ни петарда, ни атомная бомба не могли сравниться с тем, как разорвалось мое сердце, как лопнет его сердце на следующий день в какой-нибудь пропахшей железом комнате, все для меня, все от меня. Эта мысль только заставила мое сердце биться быстрее, когда я сильнее прижался губами к его губам, желая показать ему, что я его вижу. Я видел его и видел его цель, и я был так благодарен, что он все еще хотел меня – хотел того кошмарного рая, который мы находили вместе. Его глаза скользили по моему лицу, когда мы расстались, его ухмылка была почти, но не совсем злой. Я всегда знал, что означает его улыбка. Он получал больше, чем хотел. Он не просто должен был убивать и умереть вместе со мной, он должен был убивать и умереть за меня. На следующий день, когда я забрал у него все, я не почувствовал ничего, кроме чувства спокойствия. Мою реальность накрыло синее одеяло – холодное и в конечном счете успокаивающее. Это действие означало, что все почти закончилось. У меня не было времени на размышления. Я сделал ему подарок. Это была моя цель, для него и только для него. Сейчас осталось всего несколько человек. Я услышал щебетание птиц.