***
Тан Хо, второй сын, редко бывал в главном поместье семьи Тан, но каждый раз, возвращаясь, он приветствовал сначала отца, который не отрывал взгляда от бумаг, а после старшего брата, который всегда улыбался ему, несмотря на усталость. Пусть и бездарен, Тан Хо крайне воспитан и не позорит своих предков. — Хён, ты так не сдержан сегодня, — Тан Хо удобнее устроился на чужих коленях, шепча на ухо. — Потому что я так долго отсутствовал? — Не глупи, — Тан Пэ сжал чужую задницу со стекающей спермой. — Я всегда рад компании Хо-я. Почувствовав возбуждение —***
Тан Сосо знает, что её оппа хочет этого больше, чем показывает, когда прижимает её обнажённую спину к своей такой же голой груди. Его руки сжимают её груди, и она смотрит на чёрные пальцы на своей белой коже, думая, что это потрясающее сочетание. Его член между её интимных складок, когда она скользит по нему, от основания до головки, надавливая на чувствительный клитор, никогда не давая оппе войти в неё. Он не может лишить её девственности, не может испортить единственный товар поколения их семьи, и Тан Сосо знает, как сильно её оппа желает этого, пускай и делает вид, что это не так. Напыщенный ублюдок. — Что такое, оппа? — спрашивает она с внутренним смехом, рукой касаясь его члена, всегда держа в шаге от того, чтобы тот мог слегка сдвинуться, и попасть в неё. — Ты сегодня крайне молчаливый. Тан Сосо открывает шею, наклоняя голову влево, чувствуя горячее дыхание оппы на своём плече, прежде чем ощутить зубы. Тан Пэ кусает её до крови, до того, чтобы оставить отпечатки зубов на ней, чтобы отметить её хоть как-то, и она делает шумный вдох, приоткрыв рот. Она ловко и привычно проводит большим пальцем по головке члена, надавливая на истекающую щель, слушая сдержанный стон со своего плеча. — Оппа, как думаешь, я могла бы засунуть твою сперму в себя пальцами? — размышляет Тан Сосо; она могла бы прямо сейчас довести его до кульминации одной рукой, чтобы собрать жидкость, а затем эту же руку заснуть внутрь себя. — Или, — смеётся она, — ты мог бы засунуть её в меня? Осторожно, аккуратно, ничего не порвав, как ты умеешь, а, оппа? Чужие руки с силой сжимают её грудь, а пальцы резко и мучительно щиплют соски, заставляя её издать неприлично громкий звук, опираясь на грудь Тан Пэ и выгибаясь в позвоночнике. — Не играй со мной, Сосо-а, — говорит её оппа, хрипло и раздражённо; она думает, что ещё немного, и он просто опрокинет её на пол, взяв её, когда она уже раздетая, уже вся мокрая, уже готовая, но никогда не отдавая ему того, что он хочет. Тан Сосо смеётся над его словами, тихо и коротко; о, то есть, ему можно играть с ними, а другим нет? — Нам бы пришлось избавиться от детей до их рождения, — замечает она лёгким тоном, и Тан Пэ кусает её ухо, не так болезненно, чтобы остался след, но ощутимо, и он рычит на неё. — Прекрати это, ёдонсён, — и это тот приказной тон, который использует каждый мужчина в этой семье над ней; она чувствует себя исключительно непокорной бунтаркой, царапнув чувствительную головку члена, почувствовав чужую дрожь всем прижатым своим телом. Она грубо переходит от пальца к ладони, раздражая и дразня нежную плоть. — А не то — что, оппа? — яд течёт по её венам, вместе со словами. — Не ты пользуешься мной, а я — тобой. Она сжимает его член с силой, что заставляет её брата издать лёгкий всхлип позади в её плечо, спрятав глаза. Она двигает рукой ещё несколько раз, прежде чем он кончит на неë, и она собирает сперму на ладони. Тан Сосо практически отдёргивает одну из рук оппы со своей груди, размазывая его сперму между их пальцев, переплетая их на мгновение, ведя его вниз, к своей пульсирующей киске и ноющему клитору. Она раздвигает своей рукой складки, трогая набухший бугорок, говоря Тан Пэ: — Дай мне детей, оппа, — и её брат подчиняется ей, единственный мужчина в этой семье, который слушает, что она говорит. Тан Сосо чувствует облегчение, когда внутри неё что-то появляется, наконец, заполняя ту раздражающую пустоту, и она стонет с облегчением и без стыда. Они медики, они знают, что если и есть шанс забеременеть от подобного, то минимальный. И они всё равно должны быть осторожными любым проникновением, поэтому Тан Пэ аккуратен в том, как двигает пальцем, лениво и слегка исследуя её изнутри; наверное, это второй или третий раз, когда она даёт ему побывать в ней. — Горячая… — замечает её оппа, и она чувствует, как его член слегка твердеет под её ягодицами, заставляя её мысленно самодовольно усмехнуться. Большой палец Тан Пэ присоединяется к её двум, стимулируя клитор в почти болезненном трении, когда её запястье сводит от неудобной позы. Она убирает руку, не в силах продолжать самостоятельно. Она дрожит от того насколько близка, она чувствует, как сжимает его палец внутри, мечтая, чтобы тот был больше, она хочет, чтобы он прекратил и не прекращал никогда. Тан Сосо кончает с полувскриком, который Тан Пэ закрывает второй рукой, всё же оторвав еë от груди, продолжая её стимулировать тем же большим пальцем, и она почти плачет от этого. Она слышит, как её оппа что-то шепчет ей, о том, что хотел бы оставить их невозможных детей, о том, что он жадный человек, будто бы она не знает этого, о том, что не желает отдавать её или кого-либо из них другим — ничего такого, чего бы она не знала о Тан Пэ. Тан Сосо думает, что не зря выпила абортивное средство перед тем, как прийти сюда.***
Многие забывали, но у ганджу Тан был четвёртый сын — может отец и сам забыл — Тан Хва. Милый мальчишка, выглядящий ещё юным из-за округлого личика, но почерневшие от яда руки говорили о большом опыте. С шумным звуком он вобрал головку члена, по-прежнему напряжённый. Будь это обучение медицине с ядами или член его хёна, он подходил ко всему слишком серьёзно. — Дыши носом, Хва-я, — рука мягко опустилась на его голову. — Ты спешишь. — Прости, хён, — Тан Хва отстранился, переводя дух. — Ха-а… Я готов. С ощущение большой руки его хёна на голове, Тан Хва втянул член, пытаясь понять, как сделать лучше, как доставить больше удовольствия. Он принимал лёгкие толчки в своё горло, пока Тан Пэ издавал приглушённые стоны, служившие ему наградой. — Молодец, уже лучше… Тан Хва простонал, коснувшись своего возбуждённого члена. Его губы горели из-за трения, но он не останавливался; его глаза покраснели и он прикрыл их, всё ещё представляя член его хёна, представляя какого будет, когда он войдёт в него, будто это Тан Пэ касался его, а не он сам. Когда горячая жидкость слишком неожиданно обожгла горло, Тан Хва отстранился, откашливаясь. — Кха!.. кха... — он задрал свою голову, ожидая похвалы. — Хён, я… — Ты хорошо постарался. Я помогу тебе. Тан Хва прижался к Тан Пэ, когда тот поднял его на свои колени, лаская член. Его хён был очень нежен, гладя его по спине; нежен, когда прикусил его ухо, и по телу прошла дрожь; нежен, когда целовал его и давал вцепиться в волосы от переполняемых чувств. Излившись, Тан Хва прижался щекой к плечу брата, чувствуя лёгкость после тренировки и последовавшего секса. — Хён доволен тобой, — его гладили по голове. И Тан Хва удовлетворённо закрыл глаза. Им были довольны.***
Тан Чжань знал, что Тан Пэ трахает их всех. Он знает это по духам нуны, остающимися на его одежде, по лёгкому запаху табака, всегда преследующего Хо-хёна, и стойкому запаху спирта, который облюбовал донсёна, решивший посвятить себя медицине в их семье больше, чем кто-либо другой. От Тан Пэ больше всего пахнет чернилами, почти как от их отца, поэтому Тан Чжань может различить разницу. И ему интересно: знают ли другие друг о друге? — Чжань-а, что-то случилось? — даже если он знал обо всëм, даже сейчас ощущая духи нуны от Тан Пэ, смешанные с запахом чернил, он не мог проигнорировать хриплый голос его хëна, в котором была забота; и жадность. — Просто подумал, что хëн выглядит уставшим… могу я что-то сделать? — Чжань-а так заботится обо мне, — Тан Пэ уткнулся в его шею, прижимаясь к спине и входя — лениво и медленно, будто желая прочувствовать это в полной мере; Тан Чжань не мог отделаться от мысли, что это из-за того, что он был с нуной. — Больше, чем кто-то другой.