Чёрный лебедь

      Валя ненавидела ранние подъёмы, пенку в молочном супе и придурка в кожаном пальто и норковой шапке.       Валя любила Новый год, Наутилус Помпилиус и ямочку на бандитской роже Кащея.       С противоречивыми чувствами девочка-подросток не знала, как бороться. Утром, когда Никита подкатывал на своём, видавшем и лучшие дни, «Каблуке» к третьему подъезду десятого дома по улице Профсоюзной, Валя хмуро выглядывала из окна и фыркала, беззвучно осыпая парня проклятьями. А вечером, когда заворачивалась в одеяло и отворачивалась к стене, чтобы не слушать восторженные рассказы старшей сестры, мечтала быть на её месте.       Алёна привела Никиту Кащенко на знакомство с родителями в канун Нового года. Завела под руку в дом и сияла, как начищенный пятак, гордясь тем, какую щуку словила в этом Казанском болоте. Валя встречать «жениха» старшей сестры не вышла, демонстративно схватившись за салатницу, хотя никто даже не садился за стол. Родители молчаливо негодовали, Алёна вслух возмущалась невоспитанностью младшей сестры, а Кащей, разглядывая подростка с нескрываемым интересом, ухмылялся.       «Нахалка», — подумал парень.       «Сволочь», — кипела девочка.       В жизнь семьи ректора Казанского университета Кащей ворвался стремительно и, казалось, никуда не собирался уходить. Валя была уверена, что двадцатипятилетнему авторитету Универсама быстро надоест правильная и чопорная Алёна и он быстро переключится на другую девчонку, которая уже шелестит своей юбкой в ожидании. Но время шло, а чёрное кожаное пальто всё чаще висело на вешалке в прихожей, а Алёна с каждым днём становилась всё заносчивее и невыносимее.       Валя и Алёна невзлюбили друг друга с первого взгляда. На выписке из роддома старшая обозвала младшую «уродкой», а младшая в отместку заливалась безумным ором весь последующий месяц. Старшая искромсала любимую куклу младшей, а младшая сожгла лучшее платье старшей. Старшая пыталась скинуть младшую с балкона, а младшая насыпала в суп старшей десяток кнопок. Неистовое противостояние не закончилось и когда Алёна поступила в институт без помощи отца, а Валя с горем пополам добралась до парты десятого класса. Войну сестёр Авдеевых родители шутливо называли библейским противостоянием Каина и Авеля, а завсегдатаи домашних праздников тихо посмеивались над тем, как Господь подшутил на этой семейкой. А смеяться было над чем.       Валя давно привыкла к тому, что каждое собрание родительских друзей за общим столом в гостиной Авдеевых неизменно приходило к пьяным рассуждениям: откуда же взялась Валентина? Как в семье позолоченных блондинов с зелёными глазами могла «уродиться» чернявенькая девчонка. Высокая, на голову выше старшей сестры, болезненно худая Валя была чёрным пятном на светлой, почти библейской картине ректорской семьи. Одна из маминых подруг, раскрасневшись после горячительных напитков, умудрилась ляпнуть, что у младшей девочки нет души.       — Разве могут у человека быть такие чёрные глаза? Я не вижу в них света, я не вижу в них души, — смеялась пьяная баба, разбрызгивая ядовитую слюну. Остальные гости ей вторили уродливым смехом. Даже чета Авдеевых.       — Мимо роддома, часом, не проезжал цыганский табор? — ухахатывался профессор этики, хватаясь за складки живота, спрятанного под замызганной жиром рубашкой.       — Точно цыганёнок! — вторили ему остальные.       Валя никогда при них не плакала. Молча взирала на них угольно-чёрным взглядом, накручивая длинную прядь на палец. Представляла, как мерзкая баба захлёбывается в собственной рвоте, налакавшись уксуса. Как профессор этики вертится на вертеле над огнём с яблоком во рту. Каждый из этих ненавистных людей погибал мучительным образом в её фантазиях. Но в реальности они, наевшись и напившись, покидали квартиру Авдеевых с блаженными улыбками, а девочка засыпала, уткнувшись в пропитанную слезами подушку.       Одно из таких сборищ отличалось от предыдущих. На нём присутствовал Кащей. Весь в чёрном он восседал на обычном стуле, как на троне, закинув ногу на ногу, и курил. Никогда в доме Авдеевых никто не смел чиркать спичкой и выпускать едкий дым в потолок. Но Никите Кащенко разрешалось абсолютно всё. Любовь Алёны возвела парня в ранг божества, и каждый жадно заглядывал ему в рот. Валя, вжавшись в угол дивана, наблюдала, как старшая сестра суетится, наполняя рюмку Кащея водкой из графина и накладывая на тарелку всего да побольше.       — Кушай, Никитушка. Мясо готовила я, — ворковала она, а Валя чувствовала поступающую к горлу тошноту.       Кащей же на ухаживания невесты внимания не обращал. Одаривал её коротким кивком, а после шести или семи рюмок всё же разрешал прижиматься накрашенными губами к своей щеке.       Время перевалило за десять вечера, и Валя собралась удалиться в свою комнату, почувствовав приближение «того самого» момента. Момента, когда она снова станет звездой этого вечера и объектом издевательств. Хотела уйти, но мать, Дарья Матвеевна, грубо дёрнула её за руку, велев не портить своим поведением настроение хорошим людям.       — Что-то ты сегодня молчаливая, Валентина, — усмехнулась Людмила Таркова, затянувшая своё тощее тело в водолазку с высоким горлом. — Улыбнись хоть, чай, не на поминках сидим.       «А могли бы», — подумала Валя. — «Если бы твой муж ударил тебя посильнее».       Молчаливая Валя, двигающаяся по квартире бесшумной тенью, знала все секреты. Как и секрет Тарковых — Андрей Тарков разговаривать не любил, он любил махать кулаками и смыкать пальцы на шее жены, пока она сознания не теряла.       На провокацию Валя не повелась, улыбаться не стала. Но заметила на себе внимательный взгляд Кащея. Он затянулся новой сигаретой, опустошив уже полпачки, и задумчиво разглядывал тихого подростка. Валя не хотела, чтобы он открывал рот в её сторону, знала, как тот бывал острый на язык. Резал, как бритва, а затем потрошил, выворачивая наизнанку. Тупые удары от тупых людей Валя выдерживала стойко, не давая слабину, но резь по живому могла и не вытерпеть. А проверять не хотела.       — Ох уж этот взгляд, — не унималась Таркова, раскачиваясь на стуле, не в состоянии сидеть прямо. — Дашенька, — с визгливым смехом обратилась она к хозяйке вечера, — а вы не пробовали отмыть ей глаза хозяйственным мылом? Эта штука любую грязь вымоет!       «Грязь. Грязь. Грязь», — стучало в висках Вали. Она — грязь. Пятно мазута, которое семья Авдеевых никак не может вымыть.       От мерзкого хохота стало жарко, но Валя терпела. Опять и всегда. Терпела. В комнате было душно от выпитого спиртного, вони майонезных салатов и Кащеевского дыма. Заслезились глаза.       Алёна заливалась звонким смехом громче всех. Хохотала и била ладонью себя по ноге. Больше, чем Кащея, она любила травлю сестры. Она питалась ею, как комар кровью. Всасывала и всасывала. Валя бы с удовольствием Алёну прихлопнула, оставив на руке мелкое красное пятнышко.       Парень, сидящий рядом с Алёной, не смеялся. Даже уголок рта не дрогнул в насмешке. Он медленно вбирал дым в лёгкие и выпускал мягким облаком из носа, разглядывая высокую девушку, испуганно жавшуюся в углу и оттого казавшуюся меньше. Раздавленная всеобщей ненавистью. Взмахнув рукой, пальцами зажимающей сигарету, он громко, артистично поставленным голосом проговорил, заглушая ржанье и блеяние:       — Чёрные глаза — жара, в море сонных звёзд скольженье, и у борта до утра поцелуев отраженье.       В душной комнате повисла тишина, и одиннадцать пар глаз уставились на него в немом недоумении. Кащей же их не видел, смотрел только на девочку напротив. Валя нахмурилась. Она не понимала: где подвох?       — Ой, как здорово! — первой очнулась Алёна, бросив на сестру уничтожающий взгляд. — Никитушка, ты же стихи любишь? А расскажи что-нибудь про зелёные глаза!       Медленно отведя взгляд от чёрной бездны поцелуев напротив, Кащей равнодушно бросил Алёне, успевшей с благоговейным вздохом прижаться к его плечу:       — Не припомню такого у Киплинга.       Он затушил только что начатую сигарету в переполненной пепельнице, и вечер закончился.       Позже Валя, украдкой приоткрыв форточку, подслушала ссору сестры и её жениха. Она в слезах требовала игнорировать существование Вали, а он, перед тем как сесть в свою тачку, рявкнул, чтоб она «не ебала ему мозги». На следующее утро «Каблук» вновь подъехал к третьему подъезду десятого дома на улице Профсоюзной, чтобы отвести старшую из сестёр Авдеевых в университет.

***

      Алёна всегда и во всём была лучшей. Первая дочь. Первая красавица. Лучшая. Вале же приходилось довольствоваться тенью сестры, отбрасываемой на неё. В детстве ей казалось, что она оттого и «уродилась» чернявой, потому что тень сестры не давала ей воссиять. Алёну, низкорослую и склонную к полноте, отдали в балет, а Вале достался кружок по домоводству, из которого её выперли с криками за то, что она отрезала косу религиозной одноклассницы, которая назвала её отродьем Сатаны.       Алёна исполняла главную роль в «Лебедином озере», танцуя в белой пачке и белых пуантах, а Валя считала себя чёрным лебедем, которому каждый мечтал сломать шею. И летать не могла, и жить невмоготу.       Невмоготу было и видеть Кащея с раздражающей ямочкой на щеке. Хитрый прищур карих глаз, обрамлённых невероятно длинными ресницами, казалось, раздевал Валю догола. Ключица, торчащая из-под ворота чёрной рубашки, которую парень никогда не застёгивал на три верхние пуговицы, приковывала взгляд, заставляя краснеть до самых кончиков ушей. Когда он приходил, и они с Алёной, развалившись на диване в гостиной, садились смотреть фильмы на видаке, Валя предпочитала отсиживаться в комнате. Сидела, пока желудок не начинал жалобно урчать. Тогда она тихой тенью проскальзывала в кухню, мимо жмущейся друг к другу парочки, и чувствовала на себе провожающий взгляд карих глаз.       Однажды Валя вернулась раньше со школы, приврав медсестре, что плохо себя чувствует. Зашла домой, как всегда, тихо: аккуратно скинула сапоги, беззвучно повесила куртку и зашла в гостиную. Остановилась и быстро юркнула за арку, обратно в коридор. На диване лежал Кащей, подогнув одну ногу в колене, а сверху на нём сидела Алёна. Они были одеты. Алёна хихикала, лаская плечи Никиты, а он сжимал ладонями её грудь, забравшись под блузку. Девушка, томно вздохнув, заёрзала, потираясь бёдрами о пах парня, он, резко схватив её за горло, притянул к себе для поцелуя. Жёсткого, грубого. Алёна даже вскрикнула от неожиданности и попыталась отстраниться. Алёна грубость не любила — с принцессой можно было только нежно.       Валя же принцессой не была. Протянув руку, она опустила ладонь себе на шею и несильно сжала. Представила, как это делает Кащей. Порывисто, грубо, жадно. А она запускает пальцы в его кучерявые тёмные волосы, лаская парня. Сердце с безумной частотой заколотилось о рёбра, а внизу живота мучительно заныло. Валя испугалась этого странного, незнакомого чувства. Раскрасневшись, девочка метнулась ко входной двери, отворила и громко ею хлопнула. Валя не хотела, чтобы они этим занимались в доме, где она живёт тоже.       Сделав вид, что не стала свидетелем чего-то интимного, она с каменным лицом вошла в гостиную. Красная и жутко злая Алёна сидела на диване прямо, сложив руки на груди, а Кащей продолжал лежать и довольно ухмыляться. Их взгляды пересеклись, и Валя поняла — он знает. Он знает, что она всё видела.       Сёстры с детства часто дрались. Изнеженная и залюбленная Алёна сдавалась после первого же тумака, когда Валя до победного билась за своё. Даже если это «своё» ей не принадлежало. Так случилось и после ухода Кащея. Алёна налетела на Валю со спины, схватив за волосы, и завизжала, что «гадкая черномазая дура ей всё время мешает».       — Почему ты не сдохла ещё в пелёнках?! — захлёбывалась в истерике старшая.       Валя в долгу не осталась. Чесать языком она не любила, поэтому одного удара ладонью оказалось достаточно, чтобы Алёна, вскрикнув, рухнула на пол. Молча переступив через сестру, Валя ушла в кухню, чтобы налить чай. Перед глазами стояла слишком живая картина, как она выливает кипяток на рожу ненавистной родственницы.       Кащей быстро проник в сны Вали. Змеем заполз и поселился там, как хозяин, закинув ногу на ногу и постукивая кончиком пальца по зажжённой сигарете. Иногда он хватал её за горло и швырял на кровать, подминая тощее девичье тело своим. Валя физически чувствовала его прикосновения и просыпалась вся в поту, сжав пальцами простыню. И каждая встреча с парнем в реальности разжигала в ней пламя, от которого сердце подлетало к горлу, отчаянно колотясь в тонкой лебединой шейке.       Имя парня звучало в доме Авдеевых слишком часто. Алёна, встречаясь с авторитетом всего несколько месяцев, уже вовсю строила планы на будущее. Родители это всецело поощряли, принося домой свадебные каталоги, чтобы принцесса выбрала себе лучшее платье. Кащей же любой намёк на эту тему обрубал на корню, что очень расстраивало Алёну. Она часами висела на проводе с подружками, хныча каждой об одном и том же:       — Как же я его люблю, ты не представляешь! Он лучший мужчина! Ни один из этих отбросов не встанет рядом с ним вровень!       Реками лились слова обожания. И красивый, и умный, и надёжный. Все улицы его уважали. Жаль только, что никак он не хотел сменить уродскую потрёпанную тачку на новенькую, подороже да посолиднее. Валю эти слова приводили в бешенство. Глупая Алёна не понимала, что Кащей, имея средства, не менял «Каблук» на машину получше да подороже, потому что эта тачка — всё, что ему осталось от покойного отца. Поверхностная и тупая дура. О какой любви она смела говорить?

***

      Одним днём, забрав кассету у одноклассника, Валя вернулась пораньше домой, чтобы в одиночестве посмотреть «Робокопа». Такие дни выпадали не часто, поэтому девочка, переодевшись в домашнее, сунула кассету в проигрыватель и включила телевизор. Картинка зарябила, и Валя нахмурилась. Неужели порченное? Но рябь быстро прошла, и на телевизоре показался диван в полутёмном подвальном помещении. На стене висел убогий ковёр, под потолком — пыльная лампочка, а обивка дивана была покрыта странными пятнами. Валя поняла — это не тот фильм. Должно быть, одноклассник перепутал кассеты.       Она уже потянулась было к проигрывателю, чтобы выключить, но тут в кадр вошла полуголая женщина в одних чёрных трусах. Валя застыла в недоумении, так и не нажав на кнопку. Актриса выглядела некрасиво: маленькая обвисшая грудь, валики жирка на животе, сальные, неровно подстриженные волосы. На лице у неё был вульгарный макияж с ярко-красной помадой. Что-то негромко проговорив, женщина плюхнулась на диван и широко расставила ноги. Валя знала, что такое порно, знала, что такие кассеты прячутся в потайных местах домов, но никак не знала, что одна из них может угодить ей в руки.       Приличным и хорошим девочкам следовало сразу выключить подобный мрак и забыть о нём раз и навсегда. Но Валя приличной и хорошей не была. Всё давно было безжалостно уничтожено. Сохранив безмятежность лица, Валя отошла от телевизора и спокойно села на пол, ожидая, что же будет дальше.       Женщина стала мять свою грудь. Делала она это так странно, что Валя невольно сравнила её с дояркой, нещадно выжимающей молоко из вымени коровы. Рот актрисы приоткрылся, и она стала стонать, громко и фальшиво. Девочка ей не поверила: все женщины трогают свою грудь, и ни одна так не корчится на диване, широко открывая рот. Минут пять актриса мяла груди, гладила себя по волосатым ногам и извивалась перед камерой, после чего приподнялась на коленях и подняла с пола странный предмет. Он был продолговатым, похожим на кабачок, только поменьше, и также расширялся к одному концу.       Глядя в камеру, женщина стянула трусы. Кинув тряпку куда-то за диван, она вновь разлеглась на скрипучих пружинах и, широко расставив ноги, показала на камеру небритую промежность. Густо покраснев, Валя опустила глаза в пол. Стыд всё же оказался сильнее любопытства. Девочка в экран больше не смотрела, только слушала. И ей казалось, что женщину пытают. Сперва она взвизгнула и всхлипнула, затем повисла тишина, и заскрипели пружины. Охи, ахи, стоны, напоминающий звуки пыток загремели из динамика, и Валя попыталась нашарить рукой пульт, чтобы сделать тише. Не хватало только, чтобы соседи потом донесли родителям, что за крики звучали из их квартиры.       Громкость снизилась, но женщина стала орать громче. Громче. И ещё громче. Повинуясь порыву всё же взглянуть одним глазком, Валя подняла глаза и чуть не лишилась чувств: актриса, извиваясь на диване, засовывала в себя похожий на кабачок предмет. Она ритмично двигала руками, а по её перепачканному косметикой лицу текли слёзы. За кадром мужской голос громко рявкнул:       — Громче, сука, громче!       И женщина начала визжать, имитируя радость или счастье, или ещё какие чувства, которые Вале были непонятны. Девочке больше не хотелось слушать эти страдания и тем более на них смотреть. Добравшись до видака, она промотала кассету вперёд. Картинка сменилась: всё то же подвальное помещение, диван, ковёр и женщина, но теперь рядом с ней сидел мужчина. Тощий, как палка, с впалым животом, он сидел по пояс обнажённый, оставшись в одних штанах. Голая женщина ластилась к нему, потираясь грудями о его волосатую грудь. Она мурчала что-то невнятное и гладила его по плечам, животу, спускаясь ладонями всё ниже и ниже. Валя почти ничего не слышала из-за пульсации в ушах, но оторваться от просмотра уже не могла. Ей стало по-настоящему интересно. Не соитие этих двух некрасивых людей — ей хотелось посмотреть, как женщина сделает приятно мужчине.       Они целовались. Долго. Камера то и дело наезжала на них, снимая переплетённые языки крупным планом. Руки мужчины мяли женскую грудь, а она глухо стонала ему в рот. Отстранившись, актриса, лукаво улыбнувшись в камеру, медленно опустила ладонь на бедро актёра, и он шире расставил ноги, закинув сцепленные в замок руки за голову. Женская ладонь накрыла небольшой бугорок между мужскими бёдрами и стала с придыханием наглаживать. Сжимать и отпускать. Снова гладить. Склонив голову ниже, она поцеловала живот у самой резинки штанов. Языком провела выше, к соскам, затем снова опустилась ниже. Мужчина стал тяжело дышать, краснея лицом. Хихикнув, актриса оттянула резинку и нырнула ладонью в штаны.       Валя знала, как выглядит половой член у мужчин. Пока Алёна, изображая из себя святую монашку, хихикала, что у парней в штанах прячется змейка, которая иногда встаёт на охоту, её младшая сестра давно знала, что никаких змей там нет. В пионерском лагере вожатые не чурались возить с собой запрещёнку, которую воровато утаскивали дети помладше. Всем было любопытно. Особенно мальчикам, убегающим с журналами и линейками в туалет. Валя от стаи не отбивалась.       Женщина, не вынимая руки из штанов, ускорилась. Мужчина застонал, откинувшись затылком на спинку дивана, и прохрипел, чтоб она скорее уже сняла с него эти тряпки. Выполнила этот приказ актриса или нет, Валя так и не узнала: в замке заворочались ключи.       Выключив телевизор, девочка ловко вынула запретную кассету и убежала в комнату, чтобы спрятать её за шкаф, куда брезгливая к пыли Алёна не заглядывает в поисках каких-либо секретов младшей сестры. А у Вали теперь действительно был секрет.

***

      Юбилей ректора Казанского университета Ивана Сергеевича выпал на пятницу. Отмечать его было решено в дорогом ресторане, лучшем в городе. Валя хотела было «свалиться» с отравлением и никуда не идти, но услышала, как Алёна, прихорашиваясь перед зеркалом, рассказывала маме:       — Женское чутьё подсказывает, что именно сегодня Никита сделает мне предложение.       — Неужели, доченька! — воскликнула Дарья Матвеевна, восторженно захлопав в ладоши. — Дождались!       — Ага, — лыбилась Алёна, прикладывая к себе то одно платье, то другое. — Он вчера в ресторане так долго и внимательно на меня смотрел. Я чувствую его любовь, и что он, наконец, готов!       Валя без сил рухнула на кровать. Снова Алёна получит всё, что хочет. А Валя останется с разбитым сердцем. Вошедшая в комнату мама с подчёркнутым равнодушием велела младшей дочери скорее одеваться, ведь её одну они ждать не станут.       В ресторане собралось человек пятьдесят, если не больше. К имениннику реками полились цветы, дорогие бутылки алкоголя и добрые пожелания. Валя сидела в одиночестве за столом, куда её, крепко вцепившись в плечо, усадила мама. Смотрела девочка только себе в тарелку: отцу её поздравления не нужны, чтобы она поднимала головы — тоже.       Кащей явился на банкет ряженым. В костюме-тройка, начищенных до блеска ботинках и сверкающей белизне рубашке, он, под руку с Алёной, прошёлся по залу и громким голосом, привлекая к себе всеобщее внимание, поздравил именинника. Они пожали друг другу руки и обнялись. Матери своей невесты он легонько чмокнул руку, широко улыбаясь. Вале стало совсем тошно.       Гости потихоньку стали рассаживаться. Вале было всё равно, кто сядет рядом с ней, она и так собиралась незаметно улизнуть и шататься по улицам, пока не рухнет без сил. Поэтому, когда рядом скрипнули ножки стульев, она даже не подняла глаза.       — Давай сядем в другом месте, — захныкала Алёна.       — Но мне и здесь нравится, — возразил Кащей, и Валя резко вскинула голову. — Я хоть курить смогу выходить спокойно, а не через весь зал идти.       Валя во все глаза смотрела на стоящего рядом с ней парня — от него пахло терпким парфюмом, от которого у девочки закружилась голова, а на шее снова сомкнулись невидимые пальцы. Опустив голову, Никита подмигнул ей, а Валя тут же отвернулась, не в силах смотреть на его улыбку. Утонет. Хоть она и так уже на самом дне.       Весь последующий час Валя сидела не шелохнувшись. Почти ничего не ела и только пила, осушая графин с компотом. Она пыталась залить полыхающий в груди пожар, но это не помогало. Один случайно брошенный взгляд на ухмыляющийся профиль Кащея, и пламя разгоралось вновь. Парень на неё внимания не обращал — им всецело завладела Алёна, ухаживаниями доказывая, что она — достойная жена. В каждом её движении сквозило: «Я согласна, я согласна!». Хоть Кащей никаких предложений и не озвучивал.       Когда в фужере в очередной раз показалось дно, Валя потянулась к графину, но поняла, что тот пуст — официант не успел его заменить. Разочарованно выдохнув, девочка откинулась на спинку стула и стала теребить подол бордового клетчатого платья. Вдруг, она почувствовала прикосновение к своей ноге и вскинула голову на Кащея, сидящего по правую руку от него. Он задел её коленом. Сам парень головы не повернул, продолжая о чём-то беседовать с Алёной. Валя решила, что это случайность. Они все сидели слишком близко друг к другу — гостей на празднике оказалось больше, чем планировалось изначально, и приходилось тесниться. Длинная скатерть закрывала ноги, поэтому Валя не могла видеть этого движения — как колено Кащея касается её.       Сведя пылающие бёдра вместе, Валя крепко стиснула между ними ладони. Горячие мысли грели лицо и уши, и девочке оставалось надеяться, что она не слилась цветом кожи с оттенком платья. Подошедший официант сменил пустой графин на новый, и Валя налила себе ещё компота.       Внезапно толчок повторился, и нога Кащея застыла, плотно прижимаясь к девичьему бедру. Вскинув брови, Валя в упор посмотрела на парня. Алёна отвлеклась на вопрос какой-то дальней родственницы, чьего имени Валя не запомнила, а Кащей быстрым движением, всё так же не глядя на девочку, опрокинул стопку водки в бокал с компотом. Валя приоткрыла губы, шумно вздохнув. Что он творит?       Нога Кащея сильнее вжалась в бедро, спрятанное под платьем.       «Пей».       И Валя послушно взяла бокал, пригубив. Насыщенный запах вишни перебил водку, но горечь, после маленького глотка, обожгла губы. Валя никогда не пила спиртное и чуть не захлебнулась от неожиданности. Разгорячённая жидкость полилась в желудок. Скатерть едва заметно всколыхнулась, и мужская рука с холодными пальцами одобрительно сжала острую коленку в чулках.       «Хорошая девочка».       Вале стало трудно дышать. Кровь прилила к голове, и она едва не расплакалась, когда Кащей убрал ладонь, чтобы схватиться за рюмку, вновь заботливо наполненную Алёной. По этикету наполнять бокалы было мужской прерогативой, но старшая Авдеева слишком сильно хотела угодить потенциально будущему мужу. Интересно, как бы она отреагировала, узнав, что Кащей только что сжимал коленку её младшей сестры.       Вале хотелось пить. Прижавшись губами к стеклу, она украдкой посмотрела на гостей. Никто и не заметил, как авторитет бандитской группировки нагло подлил девочке-подростку сорокаградусную водку. Второй глоток пошёл легче. И третий. И вот пустой бокал опустился на стол, а Валя утёрла влажные губы тыльной стороной ладони. Она почувствовала взгляд на своём лице, но смотреть в ответ не стала. Не хотела, чтобы он видел её влюблённого взгляда. Валя ненавидела Никиту Кащенко. Так ненавидела, что любила.       Компот снова заполнил бокал, и Кащей вновь плеснул туда водку. Ловко и незаметно, Валя лишь краем глаза заметила быстрое движение руки. От мысли, что теперь у них двоих есть общий секрет, внизу живота сладко заныло. Девочка поёрзала на месте, стискивая пальцами юбку.       Праздник был в самом разгаре. Голоса становились громче, смех всё раскатистей, а пьяный румянец и сверкающие чёрные глаза всё ярче. Валя больше не обращала ни на кого внимание — значения имел лишь один парень с карими глазами и ямочкой на щеке. Ей хотелось вновь почувствовать его ногу у своего бедра, ладонь на коленке. Так хотелось, что стало нестерпимо. Каждая клеточка тела отдавалась пульсацией, но Кащей больше ничего не делал, только водку доливал.       Голова ходила ходуном, а громкие порочные мысли натянули худую девичью фигуру как струну. Прикусив губу и шумно втянув носом воздух, Валя нырнула рукой под скатерть. Нашарить ногу Кащея не составляло никакого труда — настолько близко они сидели. Мягкая ткань брюк натянулась, когда девочка неловко сжала бедро парня. Это стало неожиданностью для них обоих, и Никита повернул к ней голову. Валя видела его прямой тёмный взгляд боковым зрением, но сделала вид, что ничего не происходит. Сдерживая дрожь и стук зубов, она стала медленно вести рукой вверх-вниз, наглаживая. Кащей отвернулся и резко двинул ногой в сторону, взрезавшись коленом в девочку. Он дал разрешение.       Валя, едва сдерживая рвущуюся радость, поджала губы. Глядя только перед собой на веселящиеся лица, она повела рукой выше, царапая ноготками ткань брюк. Кащей подался вперёд, чтобы опустить локти на стол и прижаться подбородком к сцеплённым замком пальцы. Внешне он никак не выдавал их общего секрета, а под столом нога продолжала нетерпеливо жаться к девичьему бедру. Разгорячённая первой в своей жизни водкой, Валя в конец осмелела и опустила руку на пах парня. Кадык Кащея нервно дёрнулся. Ладошка мягко водила по бугорку под тканью, и тело парня сильно напряглось. Валя испуганно расширила глаза, когда плоть под её рукой стала приподниматься, твердея.       Алёна, перевозбуждённая бутылкой шампанского, порывисто прижалась к Никите, обвивая его за плечи. Губами клюнув в гладко выбритый подбородок, она стала тереться носом о щёку. И Кащей ей улыбнулся, усмехнувшись. Это разозлило Валю. Сама не ведая, что творит, она сильно сжала вставший член под брюками рукой, и Кащей от неожиданности вздрогнул.       — Что такое, Никитушка? — проворковала Алёна ему на ухо.       — Ничего, — хмыкнул Кащей. — Нерв на ноге дёрнулся.       — Давай я помассирую? — оживилась девушка. — Массаж снимает напряжение!       Пьяная дурочка попыталась было запустить ладошку под стол, но Кащей остановил её, грубо схватив за запястье. Алёна захныкала.       — Не делай так! Мне больно!       — Кругом люди, — негромко рявкнул он. — Не смей так делать.       Вдруг смутившись, Валя хотела было убрать руку, но Кащей остановил её, сомкнув под столом пальцы на тонком запястье. На лице даже мускул не дрогнул. Прижав девичью ладошку обратно к своему паху, он сдавил её, приказывая:       «Продолжай».       Валя вспомнила, как это было в том фильме. Что не «Робокоп». Женщина нырнула рукой к мужику в трусы, но Валя себе такого позволить не могла. Пьяный стыд боролся с неистовым желанием, чтобы всё внимание Кащея досталось ей, но сделать все увиденные во взрослом фильме вещи она не могла — это уже будет заметно.       А Кащей, тем временем, перебрасываясь словами с другими гостями, настойчиво стискивал запястье пальцами. Грубо и властно. Вале хотелось хныкать, но не от боли и грубого обращения. Ей хотелось, чтобы этого было больше. Хватка на шее, сильные толчки, тело, вдавленное в кровать и красные пятна на коже от зубов.       Девочка гладила затвердевшую плоть, несильно, но порывисто сжимая её пальцами. Ей хотелось, чтобы Кащей порывисто дышал, чтобы его тело дрожало от её прикосновений, чтобы он мял её в ответ, зажав на диване, в кровати или даже в тёмном углу. Она пошла бы за ним хоть куда, глядя на вьющиеся колечком волосы с обожанием.

***

      Пьяный помутневший взгляд не ускользнул от внимания Кащея. Он видел, как девчонка дрожит, как неосознанно жмётся к нему почти всем телом. Кащея это пиздецки возбуждало, но неприятностей в присутствии такого количества народу ему не хотелось. Ласки под столом — это одно, но, если Валя потеряет над собой контроль, будет очень плохо.       Мягко отстранив руку ничего не понимающей девчонки, он вытер салфеткой рот и, поправив пиджак, чтобы стояк не был виден, поднялся с места. На него сразу поднялись две пары глаз: тусклые зелёные и полыхающие огнём чёрные.       — Никитушка, ты куда? — удивилась Алёна.       «Дрочить на твою младшую сестрёнку», — хотелось ему огрызнуться. Но вместо этого он ухмыльнулся, чмокнул блондинку в макушку и похлопал её по плечу.       — Я курить.       — Я с тобой, — тут же засуетилась Алёна. Она всегда суетилась, и это очень раздражало.       — Нет, — отрезал парень, и девушка вытаращилась на него удивлённым взглядом. — Сиди тут.       Объяснять Кащей ничего не хотел. Ему надоели постоянные требования старшей Авдеевой быть честными и открытыми. Кащей не честный и не открытый, пора бы дуре в пуантах это уяснить.       Вышел из зала он молча, вынимая из пиджака пачку сигарет, и едва заметным движением коснулся волос Вали. Мягкие и шелковистые. Кащей бы с удовольствием намотал их на кулак.       Покурить он остался в коридоре. Выходить на душный майский воздух совсем не хотелось, преть под блядским костюмом, ещё чего. Кащея раздражала жара, и он не понимал, какого хера в мае ртутный термометр показывал температуру выше двадцати пяти уже который день. В коридоре свет был тусклым, тут никто не ходил — персонал двигался по другому коридору, занося в банкетный зал напитки и закуски. Кащей мог спокойно выкурить одну-другую сигаретку.       Затушив спичку и бросив её в тёмный угол, парень затянулся никотином. В штанах было тесно. Поэтому он и не любил эти тесные сковывающие костюмы: ни яйца почесать, ни ногу на ногу не закинуть. Но сегодня причина, конечно, была в этом маленьком чертёнке. В этой тонкой длинноногой спице с большими чёрными глазами, маленьким носиком и пухлыми, покрасневшими от спирта и вишни губами. Мелкая и мясистая Алёна, которая каким-то непонятным хером стала Одеттой в «Лебедином озере», с ней ни в какое сравнение не шла. Ему не нравилось в старшей Авдеевой всё: высокий писклявый голос, когда она пыталась быть милой и заботливой, короткие пальцы, стискивающие его руку, выжженная химической завивкой копна тонких волос, выкрашенные тушью ресницы, напоминающие лапки паука — с каждой новой встречей Алёна казалась всё уродливей и уродливей.       Кащей бы давно трахнул старшую Авдееву и послал обратно домой, лить слёзы по утраченной девственности — ведь таков и был изначальный план, — но девка оказалась с клешнями. И дать не дала, и на кой-то хер домой привела, с предками знакомиться. Кащей и не понял, как ей это удалось. Он собирался расстаться с Алёной в новогоднюю ночь, но потом увидел Валю. Тихую девчонку с плотно сжатыми зубами, злым взглядом и сияющими, как долбаная ежевика, волосами. Она ему не была рада, он сразу почувствовал витающую в доме Авдеевых атмосферу всепоглощающей ненависти. И потому остался. Ему нужен был никому ненужный чертёнок.       Всеобщей ненависти к младшей Авдеевой Кащей так и не понял. Более того, это его жутко злило. Он хотел каждому отрезать их гнилые языки. Особенно бабище, назвавшей чёрные глаза Вали грязью. Бабища с уродливым лицом и гнилым нутром назвала самого красивого на свете чертёнка грязью. Кащей хотел, чтобы она сдохла, нажравшись хозяйственного мыла.       Кащею нравилось провоцировать Валю. Наблюдать, как она сжимается от его взгляда, замечать влюбленно смотрящие глаза, пока он, якобы, не видел. Ему нравилось, как Валя закипала, сжимая руки в кулаки, когда он клал на плечи Алёны руки. Нравилось, как она смущалась, когда он «случайно» задевал ее то плечом, то рукой.       Ей было всего шестнадцать, ему двадцать пять, но Кащея такие мелочи, как года, ничуть не смущали. Наоборот, готовая глина, которую можно мять, учить, лепить под себя. Одним своим существованием Валя призывала сделать её «своей». И Кащей все месяцы ждал, когда девочка созреет, и, сидя в подвале, в собственной каморке, передёргивал на её образ перед глазами. Было хорошо, но мало.       Когда Валя, опьянев с щедрой Кащеевской руки, забралась ладошкой под стол, чтобы неумело и стеснительно ласкать его, Никита едва сдержался, чтобы не закинуть девчонку на плечо и унести отсюда. Как дракон в своё логово. Его и только его. Но авторитет решил действовать умнее. Она малолетка, и её родители точно бы не спустили им это с рук. Алёна была любимицей родителей, и в отместку они бы растоптали младшую дочь.       Кащея развеселило, как Валя, приревновав его к Алёне, сжала своей ладошкой член так, что парень едва не соскочил со стула от неожиданности. В её глазах полыхала чернь, и ему хотелось, чтобы этого было ещё больше.       Кащей знал, что Валя пойдёт за ним следом. Она пьяна и не так осмотрительна в своих действиях. Пойдёт за ним, как за светом зари. Так и случилось: дверь банкетного зала приоткрылась, и тонкая девичья фигурка бесшумно выскользнула в коридор. Она потерянно огляделась и заметила притаившегося в тени хищника, пускающего носом дым. Кащей без стеснения разглядывал длинные ноги и представлял, как задирает юбку уродливого бордового платья, чтобы взять девчонку прямо здесь. В паху нещадно пульсировало. Она довела его. И поплатится за это. Но спешить Кащей не любил.       — Не боишься, что твоё отсутствие заметят? — ехидно поинтересовался он, когда Валя, неуверенно держась на ногах, приблизилась к нему.       — Они и моё присутствие-то не замечают, — пожала плечами Валя. — Да и мне всё равно на них.       — Умница, — похвалил Кащей, стряхивая пепел на пол. Валя зарделась пуще прежнего, неловко кусая губы. Она смущалась, а парню хотелось, чтобы она краснела, пока снимала перед ним одежду. И это уродское платье. Кто догадался напялить его на неё?       — Видишь это? — Кащей кивнул на собственный член, выпирающий холмиком под тканью брюк. — Это проблема.       — Ты злишься? — сиплым голосом спросила Валя, не глядя в карие глаза.       Щелчком отбросив бычок в сторону, Кащей приблизился к девочке и пальцами, сохраняющим запах сигареты, приподнял острый подбородок, вынуждая смотреть ему в глаза. Валя судорожно сглотнула.       — Конечно, злюсь. — Ладонь парня опустилась ниже, коснулась шеи и откинула длинные волосы с груди на спину. — Ты могла залезть ко мне в трусы в любой другой момент, но выбрала тот, когда вокруг много людей. Хотела, чтобы я трахнул тебя на этом столе? — Валя покачала головой, продолжая смотреть ему в глаза. — А где тогда?       Ему не нужно было спрашивать, хочет ли она этого. Она точно хотела, просто не понимала, как облечь бессвязные мысли в слова. Ей всего шестнадцать, Валя совсем ничего не знала ни о собственных желаниях, ни о собственных возможностях.       — Идём, — велел Кащей и, опустив ладонь на тонкую талию, повёл её дальше по коридору.       Не на выход. В туалет. Валя увидела табличку, задрожала ещё сильнее, но сбежать не пыталась — покорно шла за парнем. Кащею нравилась её строптивость, но покорность заставляла мысленно выть от жгучего желания. Толкнув дверь, Кащей завёл девочку в туалет, с одним единственным унитазом и тумбой с раковиной. Завёл и закрыл дверь, двинув щеколду. Ему пришлось бы убить того, кто посмеет сюда ломиться.       Валя застыла посреди туалетной комнаты, обнимая себя за талию. Смотрела на него робко, но с нетерпеливым ожиданием. Он видел интерес в её глазах, и водка в крови и желудке была совершенно ни при чём. Стянув пиджак и оставшись в одной белой рубашке, он бросил одежду возле раковины, подошёл ближе и, не церемонясь, схватил девочку за бёдра, чтобы усадить на тумбу. Валя испуганно охнула и вцепилась ему в плечи. Толкнувшись вперёд, он заставил её раздвинуть бёдра и примостился между ними, сжимая острые коленки пальцами.       — Так-так-так, — медленно проговорил он, разглядывая пунцовое лицо девчонки, — что же мне с тобой делать? М?       — Что хочешь, — прошептала Валя. — Я вся твоя.       Такой ответ Кащея устраивал. Другого он бы и не принял. Член безумно ныл, пульсацией толкаясь в промежность девчонки — после того, как Валя его завела, без последствий ей не выйти из этой комнаты. За каждым действом должно следовать наказание, и Валя ещё не раз попросит его об этом — о наказании.       — Моя? — медленно растянул гласные Кащей, оглаживая бёдра. — Очень хорошо. Я своё никому не отдаю.       Кащей знал, что она его с момента первой встречи. Знал, что рано или поздно они окажутся в этой позе. Или он прижмёт её к пружинистому матрасу, толкаясь в ней и слушая громкие стоны. Любой из этих вариантов его устраивал.       Ладони по-хозяйски поднялись выше по колготкам и задрали юбку. Кащей присвистнул: не колготки, чулки. Тем лучше, не придётся тратить на них время. Валя сидела, не шелохнувшись, упираясь поясницей в кран, и стискивала пальцами край тумбы. Её грудь высоко вздымалась от напряжения. Тощая, а сиськи такие большие.       Бельё под юбкой оказалось простым: белые с кружевной каймой. Кащей заметил, что Валя за собой ухаживает — ни одного волоска.       — Для меня готовилась? — хищно улыбнулся он. Валя робко кивнула. — Хорошая девочка. Умница.       Бордовое платье в клетку его бесило. Мешало сосредоточиться своим броским уродством.       — Слезай, — скомандовал он.       Валя ничего не поняла, но послушно спустилась на пол. Кащей рывком развернул её к себе и потянул за язычок молнии, освобождая красивое девчачье тело от плена уродливой тряпки. Качнув бёдрами, Валя позволила платью упасть на пол, а затем повернулась к парню. Кащей восхитился: она оказалась ещё тоньше. Совсем хрупкая как хрустальная ваза. Рёбра, обтянутые тонкой кожей, может было пересчитать. Грудь, стянутая бюстгальтером не по размеру, поросилась наружу. Как Кащей мог ей отказать?       Замок покорно щёлкнул, и Кащей отбросил белье к своему пиджаку. Валя осталась стоять в одних трусиках, сотрясаясь мелкой дрожью. Она волновалась, и парню это волнение нравилось. Нравилось растягивать этот момент, пока тело настойчиво требовало стянуть с неё остатки белья, развернуть спиной и нагнуть. Войти резко, грубо, не жалея. Он знал, что она примет от него всё, даже боль. И попросит ещё больше боли.       В отличие от Алёны, Валя не боялась боли. Боль стала её соратником и боевым другом. Да и как можно бояться физической боли, когда ломают душу? Тело всего лишь сосуд, за него не страшно. Кащей видел в девчонке своё отражение, но лечить её или уж тем более спасать он не собирался. Ему нравилась изломанная душа девочки. Такая красивая, и такая измученная. Ему подходит.       Усадив девчонку обратно на тумбу, Кащей опустил ладони на груди. Мягкие, горячие, с затвердевшими сосками. Несильно сжав, парень выбил из Вали рваный выдох. Она посмотрела на него тёмным-затуманенным взглядом и попросила не останавливаться. А Кащей и не собирался. Подавшись вперёд, он накрыл пухлые девчачьи губы своими. От рывка Валя врезалась затылком в зеркало за спиной и обхватила парня за плечи, прижимаясь голой грудью.       Кащей не церемонился. Ему было плевать на нежности, на чувства влюблённой девочки — он просто брал. Кусал, терзал губы, проникал в рот языком, а Валя покорно ему отдавалась. Так наивно и так открыто, что у Кащея ноги сводило от возбуждения. Запустив пальцы в волосы на затылке, он грубо их стиснул и заставил девчонку запрокинуть голову, судорожно ловя ртом воздух. На тонкой лебединой шее пульсировала артерия, и Кащей, обнажив зубы, прижался к ней. Тонкая просвечивающая кожа покорно поддавалась его укусам и поцелуям — Кащей фанатично оставлял следы на шее Вали, а она, закатив глаза, приглушённо стонала.       Девичьи бёдра непроизвольно сжались вокруг него, и Кащей порывисто толкнулся, врезаясь в промежность девочки стояком. Сжав Валю за талию, он придвинул податливое разгорячённое тело ближе и грубо вжался в неё. Их тела разделяли только три тряпки, но Кащей себя тормознул — не спешим. Ещё немного.       Отстранившись, Кащей легонько толкнул девчонку, чтобы она откинулась голой спиной на холодное зеркало. Чёрные волосы растрепались от его грубых пальцев, губы распухли от укусов, а длинная шея покраснела. Завтра на ней проявятся синяки. Напоминание для Вали о том, кому она теперь всецело, душой и телом, принадлежит. Девчонка тяжело дышала, глядя на парня, и губы её, блестящие от слюны, приоткрылись.       Пальцами Кащей поддел резинку белых трусов. Он подумал, какой комплект ей стоит подарить. Чёрное кружево очень подойдёт. Чёрный лебедь. Потянув ткань вниз, Кащей окончательно раздел Валю догола. Она приподнялась, чтобы помочь ему стянуть трусики, и парень усмехнулся. Помощь ему не нужна была, в случае заминки, он бы просто их порвал.       В туалете было прохладно, и Валя поёжилась, покрывшись мурашками. Она попыталась свести бёдра вместе, устыдившись своей наготы. Кащею это не понравилось.       — Не сдвигай ноги, пока я не разрешу.       Облизнув губы, Валя послушно кивнула.       — Хорошая девочка. Раздвинь шире. — Усевшись поудобнее, девчонка ещё немного развела бёдра в стороны. — Ещё.       Валя была мокрой. Кащей знал это, по тому, как она в банкетном зале ёрзала и сжимала пальцами подол платья, но видеть — ещё лучше. Уперевшись бёдрами в тумбу, парень протянул ладонь. Он коснулся нежной кожи, совсем рядом с половыми губами, и Валя заёрзала, сопротивляясь порыву снова свести ноги и спрятаться. Кащей замер.       «Ну же, покажи, послушная ты девочка или нет».       Валя впилась пальцами в поверхность тумбы, но ноги не свела — даже немного раздвинула шире, только бы Кащей был доволен.       Впрочем, Кащей был бы не против её сопротивлению. Он живо представил, как непослушная и гордая Валя перечит ему, высказывает недовольство, а он, не терпя женской наглости, опрокидывает её к себе на колени, задирает юбку и шлёпает ладонью по ягодицам. Звонко и хлёстко, чтобы Валя извивалась у него на коленях, пытаясь вырваться. И продолжал бы шлёпать до тех пор, пока она не жалобно захнычет от боли, а нежная кожа ягодиц не раскраснеется как после бани. Жалеть он её не станет, сюсюкаться тоже. Грубо опрокинет на диван, животом вниз, приподнимет раскрасневшийся и ноющий зад и станет вколачивать её в матрас. Без презерватива и смазки. Трахать, пока она громко стонет, кусая пальцы и выгибаясь под ним. Вале это понравится, и она не перестанет перечить, с радостью принимая все наказания.       Обмакнув палец в девичьей смазке, Кащей резко вошёл в неё. Он знал, что один палец не больно, скорее неожиданно и пугающе. Валя вздрогнула, испуганно распахнула чёрные глазища, глядя на руку Кащея. Она перепугалась, но с места не двинулась.       — Любопытная девочка, — хрипло рассмеялся Кащей. — Один палец — это херня. Готова ко второму?       Ответить Валя не успела — Кащею было плевать. Она простонала от резкой боли, ведь была ещё слишком узкой для двух пальцев, а Кащей слишком грубый. Ему нравилось видеть, как она елозит голой задницей по тумбе, как морщится, шумно дышит и пытается не сопротивляться. Её нутро, горячее и влажное, пульсирует, сокращаясь вокруг пальцев. Кащей, дождавшись, пока Валя привыкнет, резко вытаскивает пальцы и тут же толкается обратно. Даже обильная смазка не спасает Валю от неприятных ощущений, балансирующих на краю с удовольствием, а Кащею нравится смотреть, как она познаёт ранее недоступный мир похоти и секса.       Пальцы Кащея двигаются внутри Вали грубо, резко, жёстко, второй рукой он сжимает девичье бедро, оставляя синяки. Большой палец массирует маленький бугорок, и девчонка, мотая головой и зажмурившись, начинает стонать. Её бёдра, не в силах сохранять нужную Кащею позу, обвивают его таз, и Валя толкается ему на встречу. Тело не обманешь, тело всегда знает, что делать. Постанывающая девчонка приподнимается на дрожащих руках, чтобы быть ближе, чтобы принять длинные холодные пальцы Кащея, безбожно трахающие её, полностью. Стоило ей это сделать, как парень, без предупреждения, добавил третий. Валя вскрикнула и чуть не рухнула набок, укусив себя за руку.       — Хорошая девочка, — проскочил Кащей. — Не надо кричать. Мы же не хотим, чтобы нам кто-то помешал?       — Нет, — рвано выдохнула Валя, закатив глаза.       Ей нравилась боль. Ей нравилось, как пальцы Кащея её растягивают, заполняют. Он знал, что она маленькая садистка, жаждущая боли. Понял, когда увидел её, притаившейся в коридоре и подглядывавшей за ними с Алёной. Как она схватила себя за шею, представив, что это рука Кащея. Парень возбудился тогда, а Алёна решила, что причина в ней. Страшно собой гордилась и тем, что не дала ему, сохранив честь и достоинство незамужней девушки. Вале же на честь и достоинство было плевать — она сама насаживалась на пальцы, заглушая стоны рукой.       Кащею было мало. Подавшись вперёд, он схватил девчонку за горло и прижал к себе, впиваясь губами в губы. Валя едва не отлетела, закатив глаза так, что показались одни белки. Все её мысли были внизу, все чувства сконцентрировались на пальцах, трахающих её промежность. Кащей стиснул хватку на шее, чувствуя пульсацию сонной артерии. Это сводило с ума, член неистово пульсировал, рвясь к мокрым, горячим, хлюпающим губам, желая заполнить собой нутро девчонки целиком. От этих мыслей пальцы сжали шею ещё сильнее, и Валя простонала громче, больше не заглушая удовольствие ладонью.       Оргазм нахлынул на неё внезапно. Валя затряслась, обвивая ногами таз Кащея, и влагалище бешено запульсировало, сокращаясь вокруг пальцев. Времени на передышку парень давать не хотел — у него кончилось терпение. Вынув мокрые пальцы, он вытер их о голое бедро девчонки и потянулся к пряжке ремня на брюках. Валя растеклась по тумбе, и её ноги безвольно повисли, не доставая до пола. Она больше не смущалась и не стеснялась. Как она и сказала, Кащей может сделать с ней всё что хочет.       От стука в дверь Валя сжалась в комок, а Кащей смачно выругался. Стук повторился и настойчивее.       — Кто бы там ни был, будьте людьми! Мне тоже в туалет надо!       Кащей скрипел зубами, застёгивая пряжку ремня. Его колотило от бешенства, от пульсации члена — ему хотелось размозжить голову этому обоссанному ублюдку. Пусть ссыт себе в штаны, мразь.       Валя сползла с тумбы на пол и стала поспешно одеваться, раскачиваясь на дрожащих ногах. Бельё, платье. Кащей, шумно вдыхая носом, помог застегнуть молнию. У него мелькнула мысль сделать всё по-быстрому — он слишком долго терпел и понимал, что кончит быстро. Но колотящие по двери кулаки выводили из себя и не давали сконцентрироваться. Секс в туалете ресторана — да, аккомпанемент в виде пьяного ора — нет.       Валя, красная от оргазма и стыда, что их вот-вот поймают, тихо спросила, заглядывая Кащею в глаза:       — А как же ты?       Умная девочка. Понимала, что Кащей своей заслуженной разрядки так и не получил, отдав всё ей. От преданного взгляда он немного успокоился — она была готова на всё, значит и он немного ещё потерпит, чтобы взять своё и даже больше. Опустив ладонь на затылок девчонки, он коротко поцеловал её в раскрасневшиеся губы и почти нежно поправил взлохмаченные волосы.       — Знаешь, где находится база Универсама? — Валя кивнула. — Приходи сегодня.       — Зачем? — робко спросила девочка, вновь охваченная смущением. Кащей усмехнулся — будто не она всего несколько минут назад совершенно бесстыже стонала под ним, развалившись на тумбе.       — Милый мой чёрный лебедь, — опустил он ладонь на горячую щёку, — я научу тебя летать.