Седьмое небо

      Иногда ему снилось, что под ногами у него зыбкая толща облаков. Нежно-сизое, клубящееся, подсвеченное морковно-оранжевыми и персиковыми тонами нечто. Закатное небо застыло, словно картинное.       Он делает шаг — и проваливается, и летит вниз с головокружительной высоты, с самого седьмого неба, где вот-вот готов был познать блаженство человеческого общения с ангелами (какая ирония!).       Он просыпался и испытывал — на короткое время — чувство полного выпадения из реальности и — на чуть более долгое — терпимую тоску.       Там, на облаках, исчезала необходимость искать опору. Всё равно времени ему было отпущено лишь на шаг.       Это освобождало.       В детстве при каждом падении с седьмого неба всё его существо неизбежно наивно верило в правдивость творящегося и собственную погибель. Отчаянная судорога слабосильных мальчишеских ног подбрасывала всё тело на постели. Но чем старше он становился, тем реже с ним случалось подобное. И постепенно это прошло.       Он лежал скованный, словно узник, заточённый в камере из мяса и костей, отапливаемой пока ещё тёплой кровью, и не мог определить, отчего это произошло: утратило ли его тело в процессе взросления особую доверчивость, позволявшую ему с головой погружаться в иллюзию? Или просто прекратило борьбу, приняв неумолимость распада?       Не то чтобы Виктор глубоко интересовался душой человеческой как объектом изучения. Однако как-то рассеянно, почти случайно крупицы полузнаний пристали к его мятущимся в огне бессонницы извилинам во время ночных бдений в библиотеке Академии. О, юность.       Поэтому он не был застигнут врасплох, когда казавшаяся смутно знакомой новая сотрудница назвала ему своё имя — а ночью сизые облака вновь разверзлись под его ногами впервые за долгие месяцы. Он слабо удивился возвращению старого сна, отметил, что Скай, скорее всего, пробудила в его мозгу некие довольно прямолинейные ассоциации, и на этом остановился. Так уж получалось, что дела небесные не шли ни в какое сравнение по срочности с делами земными.       Одинокая постель с каждым днём всё отчётливее напоминала ему тот смертный одр, которым должна была вскорости стать. Виктор никогда всерьёз не задумывался о том, что кто-то мог бы делить её с ним, согревать её для него — до последнего вздоха… его собственного, разумеется. Руки, которые обвили бы его, заземлили после падения с облаков своим мягким прикосновением, тёплая дышащая грудная клетка, прижатая к его торчащим рёбрам… зачем? И как? Он так и не перестал надеяться на несбыточное: он и не начинал.       Оттого ли вновь и вновь проходили мимо сознания неловкие попытки завоевать его внимание? Или оттого, что они так легко и покорно сменялись отступлениями из-за вечной неготовности это внимание уделить…       Бирюзовая обложка с золотистым декоративным замочком поверх не блещущего оригинальностью, но симпатичного и гармоничного вытисненного узора. Как будто небо и солнце — но каким земным было это безыскусное изящество, каким… надёжным.       Дневник Скай напоминал свою хозяйку. Она была так красива, если к ней присмотреться. Виктор мог бы разглядеть в ней сдержанный блеск, сочетание тонких линий, чистоту тона, ровный ритм.       Но всё, что он успел по-настоящему увидеть, — это облако.       Облака обступили его, словно стены, окружили подобно кокону, из которого не выбраться. Колеблющуюся пелену нежной сизости пронзали диким светом ядовито-розовые вспышки. Они рвали в клочья лёгкие тени на клубящихся краях — будто ветхую ткань, будто смертное тело.       Виктор падал, падал, падал, и падению не было конца. Воздух свистел вокруг, как не свистел никогда прежде. Как бы он хотел, чтобы кто-то подхватил его. Руки, которые обвили бы его, удержали и не дали разбиться, живая дышащая грудь напротив его истощённой… Но ведь это когда-то уже происходило?       Всего единожды. Наяву.       Слёзы застилали глаза, срывались с ресниц и взмывали над его лицом, словно крошечные спутники, чтобы лететь вместе с ним.       На считанные секунды она стала ему ближе, чем лучший друг или любой из учителей. Держала так, как никто никогда не держал. Видела таким, каким не видел никто.       Последний воздух в её лёгких ушёл на его имя.       И Виктор закрыл глаза.       Той ночью в падении он достиг земли.