baby, you've got to be more discerning

рыжий мужчина с проседью в волосах поправил очки и бегло просмотрел написанные строчки в блокноте. а после поднял глаза на оливера, сидящего в кресле напротив и закинувшего нога на ногу. — а что насчет феликса кэттона? говорят, вы были влюблены в него. как можете прокомментировать, мистер квик? — как можно было не влюбиться? это ведь феликс. и оливер честен, правда честен. пусть на губах и играет рассеянная ухмылка, а взгляд куда-то вдаль направлен, на зеленый лабиринт, где бездыханным нашли феликса давным-давно. сияющее лето, ода беззаботной молодости — закончились трагедией. золотые крылья раскинуты на грязной земле, и юное сильное тело, в котором теплились остатки жизни прекрасным было, будто талантливый скульптор античности создал его, такого утонченного и возвышенного. искушение. кажется, тогда оливер полюбил его сильнее, чем когда эти глаза карие смотрели на него с веселым блеском, без затуманенной потерянности мертвеца. сильнее, чем когда эти руки касались его дружески, по плечу хлопая, или на колено ложились в ободряющем жесте. всегда такие теплые, с узловатыми длинными пальцами, которые столько раз оливер представлял, стоя в душе. как обводит фаланги языком, как прикусывает зубами и нежно зализывает собственные следы… фантазии быстро кончались после пары резких толчков в руку. пугающим призраком в тени он всегда следовал за солнечным феликсом. где-то поблизости был, чтобы убедиться, что не упустит ничего. он знал этого парня вдоль и поперек, ловил все секреты и страхи, сказанные шепотом после очередной пьяной вечеринки, чтобы только надавить в нужный момент, дернув за ниточки, столь любезно врученные самим феликсом. играл так мастерски, что впору было на актерское идти. однажды ночью сквозь духоту разгоряченных тел и громкую музыку, феликс неожиданно обхватывает его лицо ладонями и целует. и поцелуи его были яркими как он сам. перехватывающими дыхание, жадными. оливер отвечал с таким же напором яростным, терзая чужую шею, оставляя синяки, стараясь отхватить себе как можно больше. это всегда было болезненное желание обладать, так зачем сдерживаться, когда глупая кукла сама идет в руки? и он берет. феликс после этого избегает его и в глазах плещется страх. — давай поговорим. — отъебись от меня, олли! и оливер смотрит с видом преданной собаки, которую хозяин нерадивый выкинул на обочину (правда у собаки клыки острые и она лишь ждет подходящего момента, чтобы вцепиться в плоть, вгрызаясь глубже) у феликса в голове полнейший беспорядок и хаотичные связи с случайными девушками, которым не повезло влюбиться в него. ведь к друзьям такого не чувствуют. это же олли. простой, относящийся к нему как к обычному человеку. олли, который шутил дурацкие шутки и был очаровательно неловким. олли… но разобраться времени не было. и в конце, оливер зарывается в землю руками, словно перебирая каштановые кудри, обнимает всем телом простой деревянный крест, из глаз слезами сочится ярость и грязные желания, в пальцах остаются занозами щепки. в мыслях сохранится тот поцелуй на вечеринке и жгучее чувство одержимой влюбленности и ненависти к чужой идеальности. журналист уйдет, довольно потирая руки, ведь материал для статьи на главную полосу прекрасный нашелся, а оливер, проводив его, останется смотреть на свой личный театр марионеточный. любовно огладит большим пальцем черный камешек с буквами знакомыми и улыбнется, поднося к губам. — все благодаря тебе, феликс. в этой резиденции теперь он принц. единственный наследник. для сожалений в сердце нет места. кто будет жалеть о чем-то, обладая таким состоянием? но одинокие могилы всегда останутся напоминанием о его деяниях, останутся напоминанием гордыни. и лишь на одной будут лежать свежие цветы анемонов.