О былом

      В деревне, близлежащей к столице что, слухи давненько бродят не из самых радостных. Поговаривают, мол, граф местный, из знатного рода отщепенец, с бесами дружбу водит, да людей в свой замок утаскивает, позже никогда не ворочая бедолаг обратно, лишь горы костей, что собакам подкидывают, остаются с них. Что кожа его белее парного молока, а глаза темнее ночи, способные наслать беды одним только взором. На свет что белый он не выходит никогда, а если и покидает стены поместья своего, то только находясь в карете с плотно завешенными шторами на оконцах, и носа не высовывая народу. Посему среди людей и ходит молва, что граф их, того, людоед, отродье вампирское, что под осмотром владений своих на самом деле охоту скрывает, присматривая свою жертву новую. Посему, только деревенские слышат вдали ржание коней, с северной тропы – по домам бегут как кипятком ошпаренные, бросая все дела свои, да детей прячут от беса, негоже им гибнуть, рано.       Посему от работы, в доме ирода, парня отговаривали как могли, даже было плакал кто-то, кто только не собрался. Но толку от того мало было, уперся лоб здоровый, семье помогать должен, а если и суждено ему сгинуть там, то хоть семья рта лишнего лишится, грех не рискнуть, терять ему все равно нечего было. Потому он и пошел, сразу принятый, оттого уже как неделю на ногах без свободной минуты был, но стоически терпел, ведь начало положено, а там уже дело за малым. Помогал то там, то сям, на побегушках у кухарок да прачек с садовниками, в одночасье став на вес золота. Рук не хватает, как ему потом объяснили. Работодателя же своего ему пока не довесь увидеть, оно и к лучшему, думалось лишний раз, покуда проходил тот мимо мрачного коридора ведущего в покои господина.       На вторую неделю его пребывания на новом месте, резко поднялась суматоха. Пусть и ранее здесь было оживленно, по крайней мере каждый придерживался определенной громкости, чтобы, не дай единый, не побеспокоить его светлость. То теперь, каждый будто считал своим долгом пошептаться или прикрикнуть соседу о надвигающемся, совсем скоро, событии. На все вопросы у них был ответ один:       К господину едет его близкий друг, и вскоре он будет здесь, поэтому все должно быть идеально.       Про идеально он не совсем понял, а про друга – тем более, хотя, возможно ему просто неведомо чем господа развлекаются ныне, вот и невдомек было, для чего старания такие. Но запрячь его тем утром успели знатно, и к приезду гостя, особняк блистал, словно только отстроенный, больше совсем не походя на забытый Богом склеп.       Тем же днем он увидел его, свой кошмар наяву, того, кем пугали детей из родной деревни, обещая, что дьявол до них доберется, не помоги они по дому родителям лишний раз. Статная фигура, с прямой осанкой и гордо поднятым подбородком, на плечах его покоилась теплая шаль, стараясь согреть своего владельца, он шел, устремив взгляд вперед, точно зная куда ему нужно. Господин Асагири Ген, так звали графа, чьи двухцветные волосы развивал бьющий в лицо морозный ветер, развивая и путая неровные пряди. Уверенно ступал к подъехавшей карете, цокая небольшими каблучками своих черных кожаных сапог. Уже что-то в легенде не вязалось, наблюдая, как вроде бы человек, избегающий солнца, которое с легкостью могло его спалить, в данный момент упрямо находился под его лучами, не шелохнувшись и не поморщившись ни разу.       По бокам от кареты выстроилась прислуга, готовая в любой момент выполнить последующие приказы господ. За небольшой отрывок времени ему довелось узнать, о их госте несколько мелочей, к примеру – тот был неким аристократом, прислуга судачила о нем как о странном и излишне надменном молодом человеке, что всегда найдет до чего прицепиться со своими замечаниями, даже если ты просто стоишь, еле дыша. От описания уже становилось не по себе, он ожидал встретить перед собой ту еще занозу в одном месте. Открылась дверца, и оттуда, недовольно хмурясь, выбрался блондин, с недалеко ушедшими своей экстравагантностью от их господина, волосами, к концам переходящим в зеленый. Тяжело вздохнув, он бросил короткое приветствие, указывая наклоном головы слугам на свои чемоданы, чтобы те отнесли их в его гостевые покои. Встретившись же взглядом с господином, он усмехнулся, скалясь белоснежными зубами и подзывая того к себе ближе взмахом кисти, словно щенка. Со своего места парень не мог услышать их разговор, но то, что они действительно являлись друзьями, было понято сразу, как только незнакомец опустил свою ладонь на голову Асагири и растрепал волосы в полный беспорядок, а в ответ получил лишь, слабый тычок в бок, и искрящуюся улыбку.       Разместив гостя во временных апартаментах, того пригласили спуститься вниз на ужин, и стоило только всем блюдам опуститься на стол, как все тут же поторопились покинуть столовую, и его за собой маня, нашептывая, что надо так, господин всегда обедает со своим другом за закрытыми дверьми. Как только трапеза была закончена, господа в приятном молчании разошлись по своим спальням, махнув прислуге, что на сегодня со всем закончено и те могут так же идти отдыхать.       На следующее утро они были замечены в саду, уже потерявшем свою листву, оставляя на лицезрение лысые ветви деревьев да кустов. Прохладный ветерок нежно ласкал кожу, то и дело пытаясь вильнуть под одежду, забавы ради. Молодые люди о чем-то увлеченно беседовали, прогуливаясь по небольшой аллейке, пока на землю, редкими хлопьями, падал первый снег, а они, еле заметно, касались обнаженных пальцев, невзначай, будто задевая.       Вечером никто их не трогал, разместились в гостиной за бокалом вина, пригретые камином, рассуждая о былом, уж слишком близко сидя рядом, задевая плечами друг друга, то и дело наклоняясь к уху, чтобы прошептать что-то приватно. И только раз в два часа, к ним заглядывала прислуга, чтобы принести из погреба новую бутыль дорогого алкоголя и закусок, стараясь быстрее унести ноги, чтоб присутствием своим не накликать немилости.       На третий день господина с его гостем видно не было, поэтому, исходя из пропущенного завтрака, было велено принести поднос с яствами прямо в спальни. Когда служанка возвратилась на кухню, лицо ее горело, а глаза то и дело бегали то там, то сям, не в силах зацепиться за что-то одно, сама молчала. Сразу понято было, что увидала то, что не должна была и лучше бы никому не вмешиваться лишний раз, своих проблем навалом. На остаток дня от них не было ни слуху ни духу, поэтому все облегченно вздохнули, наслаждаясь перепавшим отдыхом от работы.       Проходя по делам мимо гостиной, до него донеслась речь, тихая, но плавная и такая интимная, что сначала ему показалось, что слышит он что-то донельзя личное и должен бы скорее уносить ноги, но что-то заставило его стоять и продолжать греть уши, может, виной тому интерес, заигравший когда не стоит, а может и что другое, но именно в тот момент, навострив уши, он прижался спиной к стене и, кивнув самому себе, приблизился глазом к щели между дверьми, позволявшей немного видеть происходящее за ними. Ген сидел, уложив голову на плечо своего друга, прикрыв мягко веки, на его губах цвела мягкая улыбка, в то время как Сенку, приобняв его левой рукой за талию, медленно потягивая вино, купленное господином специально к его приезду, пусть он и не признается в этом никогда вслух. Атмосфера была очень интимной, только треск сухих поленьев нарушал приятную тишину, воцарившуюся в помещении, служа также источником тусклого света, не считая свечей у входа. Сенку медленно повернул к нему голову, чуть приподняв уголки губ в полуулыбке, смотрел на Гена, умиротворенно нежащегося в их близости, пока тишину не нарушил тот же Асагири.       – Знаешь… - тихо начал он, глядя на языки пламени в кирпичном сооружении, – Тогда тоже шел снег. Я имею ввиду, в тот день, когда мы впервые познакомились, и когда меня чуть не прикончили головорезы, подкупленные Магмой.       В ответ Сенку фыркнул, сведя брови, он прекрасно все помнил, будто то было вчера. Снега тогда выпало по пояс, ломая под своим напором ветви хрупких деревьев, преграждая дорогу торговцам и простым людям, словно говоря «не надо тебе сейчас выходить, делать на улице нечего». Он, Сенку, тогда покинул свое обиталище, решив развеяться, холод ему был нипочём, оттого и замерзнуть не боялся, накинув тонкую шубку на плечи, чтоб не судачили мол, не по погоде вышел. Той зимой он посещал имение друга старого, задержавшись в городе на неопределенное время, дома есть кому остаться, посему и не боялся уезжать. Шишио он лет сто не видел, дел по горло было, навалилось проблем, да и сестренка младшая захворала его, что и стало причиной приезда. Сенку парень мозговитый, и до знаний всегда жаден был, предпочитая проводить свободное время за книгами, удовольствием дорогим в их времена, но от того только запал появлялся больше, он хотел внести в мир этот лепту свою, чтоб имя его записано в учебниках было. Поэтому и вызвался помочь с бедой малышки Мирай. Потому что в медицине понимал побольше местных врачей, что только и могли, что руками разводить на чужую беду.       За три недели его пребывания, самочувствие девчушки улучшилось, чему Шишио не мог нарадоваться, но Сенку не собирался брать плату ни в какую, отмахиваясь от того рукой да ковыряясь по своему обыкновению мизинцем в ухе, закатывая глаза. В тот день он решил прогуляться, а может и поохотиться, если повезет. Снег падал крупными хлопьями, ослепляя своей белизной и оседая на плечах и макушке блондина, который не успевал смахивать тот, то и дело хмурясь в раздражении.       Выйдя ближе к лесу, туда, где начинались чужие владения, Сенку блуждал без цели, поглядывая на девственный пейзаж. Стоял полдень, хоть и не скажешь так, солнце не показывалось, будто издеваясь, спряталось, заставляя искать себя глазами на нежно-голубом небе, почти что белом, так и не дав подсказок. Он шел по непротоптанной дороге, сражаясь за каждый шаг только из-за скуки, потому что засиделся он в гостях, нужно размять уставшее тело. Так он и плутал бы, если б не услышал лязг железа, вперемешку с отборной бранью. Вдалеке видны были силуэты, явно не людей, которые решили прогуляться как он, да развлечься среди снега в компании. Приблизившись, он понял, разбойники, и явно напали не на обычную торговую телегу, чтоб запасы пополнить.       Карета, да еще и с гербом фамильным. Аристократ, и скорее всего управляющий этими землями. Что может быть глупее, чем нападать на благородного господина, и что в принципе натолкнуло этих людей на сие и в голове не укладывалось, но Ишигами не был бы собой, если бы не притаился из интереса, наблюдая за разразившейся сценой покушения.       Бандитов человек шесть, а из охраны у господина было всего двое, не считая кучера, что, пригнувшись, трясся от страха, хватаясь за голову, будто тем самым спрячется от беды. Силы не равны, оно и дураку понятно. Когда одного из охраняющих рыцарей ранили, добивая сзади вместе с трусливым кучером, второй уперся спиной в карету, скалясь на мерзко ухмыляющихся мерзавцев. И он долго не протянул, откашливаясь кровью из пробитого легкого. Карета качнулась, и дверца той резко распахнулась, являя на свет молодого человека, тепло завернутого в шубу. Грубо ухватив за шкирку, пихнули его наземь прям лицом в обжигающий снег, окружая по бокам.       Сенку на мгновение замер, хлопая ресницами в ступоре. Кожа незнакомца сливалась своей белизной со снегом, поблескивая каплями таявшего снега. На момент ему показалось, что сие привиделось, но понял, что нет, бледный, словно мертвец, юноша сидел на земле, вот-вот будучи убитым, на щеках его проступил яркий румянец, щиплющий щеки и нос от холода. Кровь в жилах незнакомца циркулирует еще, и пока что он в состоянии вдыхать в себя морозный воздух, режущий изнутри нежные ткани, доставляя тем самым боль, по крайней мере, пока.       Хотелось было уйти, желания становиться свидетелем расправы не было, как и вмешиваться, отвернувшись было делая шаг, он услышал вскрик одного из бандитов, тот, держась за окровавленное ухо, вынул было свой меч из пояса, замахиваясь над гордо вскинувшим голову графом, уверенно принявшим свой конец, и что жизнь оборвется его не в старости, как хотелось бы тому, выплевывая в сторону кусок окровавленного хряща с кожей.       Момент. Лицо окропляет чем-то теплым, в различии с температурой, можно даже сказать горячим. Не дождавшись приготовившегося столкновения тонкой шеи с мечом, господин осторожно приоткрыл ранее все же зажмуренные глаза, удивленно смотря на незнакомца, появившегося из ниоткуда в одночасье, встав преградой между ним и неминуемой смертью.       Мир замер, а время остановило свой ход, дав возможность осмотреться и понять все-таки, что же только что произошло с ним. Бандит, что ранее хотел воспользоваться своим положением и снасильничать над графом, но получив отказ, рассвирепел и, попытавшись добиться своего путем применения силы - остался без уха, что было отгрызено под влиянием адреналина в крови, сейчас стоял, беззвучно хлопая ртом, не до конца понимая в чем дело. Прохрипев что-то неразборчиво, он мертвым грузом завалился наземь, в груди дыра виднелась и всюду кровь, что жадно впитывал в себя снег, окрашиваясь маковым полем вокруг, являя собой весьма дикую картину для неподготовленной публики.       В горле пересохло, Ген через силу попытался сглотнуть появившийся в нем ком, но безрезультатно, отчаявшись, хрипло выдыхая весомый клуб горячего пара. Он не мог отвести взгляд от незнакомца, и дело было даже не в том, что тот расправился один с вооруженным головорезом, которого не смогла даже задеть его охрана, от незнакомца веяло чем-то незримо мрачным, заставляя поджилки дрожать в ужасе, и в тоже время завороженно всматриваться в ладные черты смуглого лица и черноту темно-карих глаз, переливающихся красным от неожиданно выглянувшего солнца, даря фантомное чувство тепла.       Чарующий. Так Ген охарактеризовал парня, на вид, не старше него, на тот момент, даже не подозревая как основательно повернется его жизнь с того самого дня, когда он повстречался с самым настоящим монстром.       Не смотря на него, Сенку в миг расправился со всеми остальными, игнорируя крики, оставляя лежать бездыханные тела в луже собственной крови до весны, а там дальше земля заберет их в себя, пуская на удобрение. Отряхнув руки от крови, он развернулся на немигающий взор сизых глаз, устремленных на него, скорее всего все это время.       Не знал Ишигами что тогда нашло на него, наваждением следуемый он поддался и спас парня от смерти и теперь сам же должен был ему ту подарить после увиденного, чтобы, не дай единый, тот не обмолвился с кем. Глупый поступок, очень глупый, рассуждал он про себя, разглядывая румяное лицо, с потрескавшимися от мороза губами и подсыхающей кровью на них того ублюдка. Выдохнув, он сделал шаг к Асагири, планируя все сделать быстро.       – Теперь моя очередь, да?       Осекшись, Сенку замер. Вопрос не звучал как таковой, скорее, как констатация факта, в глазах напротив читалось смирение, с толикой тоски на дне. Хотелось сказать «да, поэтому лучше закрой глазки и прими как должное судьбу свою» но что-то останавливало. Он бы умер и так, и так, Сенку просто чуть изменил события, не меняя конечного итога.       – Почему на тебя напали? – вырвалось из уст быстрее, чем он сам того понял, давая себе мысленный подзатыльник за несвойственную ему заинтересованность чужой жизнью. Будто подросток, ей богу.       Парень безрадостно усмехнулся, апатично оглядывая, печальным взглядом, тела рядом.       – Из страха, – на вопросительный наклон головы он мягко улыбнулся, потерши ладони друг об друга в попытке хоть немного согреть онемевшие пальцы, потерявшие чувствительность на холоде, – Они считают меня монстром, пьющим людскую кровь. – на одном дыхании произнес парень так легко, отчего невольно поджались губы, превращаясь в бледную линию, а кулаки сжались, впиваясь ногтями в ладонь. Безысходность, которую наблюдал Ишигами, глядя на него, была настолько тягостной, настолько близкой его сердцу, что просто не удалось бы повернуться назад и уйти, не говоря уже о том, чтобы собственноручно прервать нить жизни парня.       Взгляд его наполнился горечью, Сенку слышал о некоем лорде, которого в народе прозвали вампиром, но не знал точно, где тот проживает, не то, что его имя. Чаще всего было наплевать на сии слухи, и тему он эту не поддерживал никогда, считая, дурью. Сейчас же, глядя на него понимал, с чего вдруг люди взяли это. Болезненно белая кожа, на которой румянец выделялся особенно ярко. Глубокие темные глаза с синим отливом и волосы, что наполовину спадали белыми прядями, придавая своему носителю загадочности. Приковывали взгляд к миловидным чертам лица, подрагивающей вздымающейся грудной клетке и взгляду, что в самую душу лезет, силой прорываясь внутрь, заполняя собой пустое нутро.       Это был всего лишь порыв. Прихоть. Как ребенок, получивший в подарок новую игрушку, хотелось поиграть, распробовать забаву, подвернувшуюся так удачно на пути. Так он себя уверял, оставляя в живых парня, пока не понял, что уже пятый год наведывается к нему чуть ли не каждые пару месяцев, пока они не сблизились настолько, что назвать их охотником и жертвой уже язык не поворачивался, когда они, под влиянием внутренних демонов, а может и алкоголя, сплетались на кровати графа, жадно припадая губами к открытым участкам кожи, оставляя следы их страсти на ней, не в состоянии насытиться друг другом, отчаянно вжимаясь словно в попытке слиться, стать одним целым, чтобы никогда больше не нужно было расставаться, в отчаянии дожидаясь новой встречи. Ведь они не раз поднимали эту тему, чтобы Сенку не проделывал столь долгий путь, а всегда был рядом, но, увы, позволить себе такой роскоши Ишигами не мог, дома его ждали исследования, лаборатория и отец, волнующийся за своего неугомонного отпрыска, пусть и не кровного, но все же родного сердцу.       Когда Ген, не сказав ничего, построил ради него астрономическую башню, знатно потратившись при этом, но ни о чем не пожалев, стоило тому только начать рассказ о неизведанном черном океане в небе, куда еще не ступала нога ни одного существа, Сенку не смог словами описать все свои эмоции, смотря на графа взглядом напитанным всей нежностью, которая только есть в его каменном сердце, поэтому за него это сделал Ген в ту зимнюю ночь, потянув за руку ближе к телескопу.       И сейчас, сидя в обнимку у камина, когда на улице вовсю порошил снег, согретые теплом и чуть навеселе от алкоголя, предаваясь былым воспоминаниям, они мягко касались друг друга, залезая ладонями под одежды, лаская разгоряченную, податливую плоть, томно шепча глупости слышные лишь им двоим. Ген мягко притянул копну блондинистых волос к себе, ближе к сгибу меж шеей и плечом, горячо выдохнув, когда Сенку провел влажным языком по шее, вызывая в паху такое сладкое, нужное сейчас, томление. Ишигами полностью подмял под себя Гена, запуская руки под свободную, лавандового цвета, рубашку, нежа тяжело вздымающуюся грудь. Асагири томно прикрыл глаза, тихонько постанывая и выгибаясь навстречу любимым рукам. Склонив голову на бок, он приглашающе провел пальцами по белесым шрамам, оставленным еще с прошлого приезда, закидывая длинные ноги на талию Сенку, прижимая тем самым ближе к себе.       Довольно хмыкнув, Ишигами медленно наклонился к чужому лицу, чувственно прикасаясь своими губами к горячим Геновым, столь сладким и без вина, и ставшим уже такими родными. Сминая те, пока не станут до безумия податливыми, Сенку сцеловывал каждую просачивающуюся капельку крови, выступающую наружу, тут же углубляя поцелуй, зная, что Гену это тоже нравится, до дрожи в коленках. После тут же припадая к тонкой шее, прокусывая до крови, впитывая в себя хриплые стоны и жаркие касания нежных рук.       А судьбу нового слуги, стоявшего за дверью, грея уши, они решат чуть позже, а пока, горячие губы прижимались друг к другу, изголодавшись по ласке.