***
Говорят, у каждого в сердце есть шкатулка, где он всю жизнь хранит то, что ему дорого. Когда Кандакия открывает свою, то видит золото — россыпь песка, блики солнца, величество пирамид. Искры в чужих глазах. Да, думает она, моя шкатулка полна золота — потому что я дитя песков, дитя солнца, наследница Дешрета. Потому что я люблю пустыню, а пустыня любит меня. Её шкатулка полна золота. Кандакии кажется, что там чего-то не хватает.***
Кандакии пятнадцать, когда по деревне пролетает встревоженный шёпот. Он не звенит страхом — это не буря и не звери — но он пронизан отвращением и неприязнью. Она уже знает, что это значит — пришёл человек из Академии. Это не её дело — пусть староста разбирается с людьми из-за стены. Это её дело — потому что люди из Академии опасны, они вечно себе на уме. Поэтому Кандакия скользит тенью за ближайшую палатку — её не видно, зато она видит всё. Незнакомец один — плащ защищает от солнца, капюшон покрывает голову. Он совсем не похож на тех, кто приходил раньше. Кандакия хмурится и кладёт руку на нож — в случае чего, это лучшее оружие для быстрого нападения и защиты. Будто почувствовав, человек резко оборачивается. И смотрит ровно в то место, где она пряталась. Кандакия сглатывает. Рубиновые глаза горят опасностью.***
Сайно не плохой человек, думает Кандакия. На самом деле он очень-очень добрый. Возможно, один из самых добрых людей в мире. Взрослые деревни его не любят — пустынник на службе у Академии, да где это видано, позор, вечный позор! Дети — обожают. Он позволяет девочкам заплетать себе кривые косички, учит мальчишек защищаться и рыбачить. Он добор к детям и дети добры к нему. Ко взрослым он жесток. Бабушка говорила, что жестокость — чёрта добрых людей, потому что об их доброту слишком часто вытирали ноги. Сайно добор, пока ты добор к нему. Кандакия думает, что подружится с ним будет не так уж сложно.***
У Сайно тысяча и одна шутка, которые Кандакия может и не понимает, но очень ценит. У него в карманах полно конфет для местной детворы и столько же интересных историй. Дружить с ним и правда легко — он не смотрит косо на то, что она девушка, и относится как к равной. Он сильный соперник и никогда не отказывает в спарринге. И не поддаётся. Он знает пустыню как свои пять пальцев, чувствует её, читает настроение. Кандакия раньше не видела тех, кто так хорошо её понимал — даже кочевники больше полагаются на молитвы. Сайно любит пустыню так же сильно, как и она сама. Кандакия думает, что немного — совсем капельку — любит и его тоже.***
Не немного, хмуро думает Кандакия, когда лежит и смотрит в потолок. На сердце как-то очень тоскливо скребут кошки — потому что красавица Сари улыбнулась ему, а он улыбнулся в ответ. Он никогда не улыбался чужим. Он хмурился, смотрел недобро, слегка скованно. А тут — улыбнулся. Кандакия понимает, что это всё очень глупо, но поделать с собой ничего не может. В её золотой шкатулке наконец то появилось что-то новое — белое, с рубиновыми всполохами — и отдавать это она не намерена.***
Когда в её дверь знакомо стучат, она вылетает из кровати, несмотря на то, что солнце уже давно зашло.***
У Кандакии волосы — ночное небо, рассыпающееся в руках. Не затянутые в тугую причёску, они волнами ложатся в руки, стекают с пальцев прядями. У Кандакии глаза — золото песка, не обжигающего, но всесильного, утягивающего на дно, захлëстывающего с головой. Одетая в домашнее платье, без копья и щита, Кандакия совсем не кажется беззащитной — она кажется пустыней, воплотившейся в человеке. Спокойная, но сильная, она смотрит вопрошающе. — Красивая, — выдыхает Сайно. Кандакия дёргается. Спокойствие нарушается рябью — нет, нет, это не она, это не ей, она совсем-совсем не красивая, наверняка он про что-то ещё… — Что? — Ты красивая, — повторяет Сайно. Подумав, добавляет: — Ты знала, что… Договорить ему не дали. — Только попробуй сейчас пошутить, — сквозь зубы прошипела девушка. Не то чтобы она негативно относилась к его каламбурам, но если он опять что-то скажет… Она может это и не пережить. — Я хотел сказать, — продолжил Сайно, аккуратно отводя её руку в сторону, — что если ты согласишься пойти со мной на праздник, то я буду на седьмом небе от счастья. Продолжения не последовало. Немного помолчав, Кандакия осторожно спросила: — И ты даже не собираешься шутить? — Я хотел, — признался Сайно, — но Тигнари сказал, что тогда ты точно не согласишься, а он не намерен соваться в пустыню, чтобы мне помочь. Так что я не буду шутить, мне, можно сказать, запретили. Так ты пойдёшь со мной? И замер. Собранный, напряжённый, как будто не девушку на прогулку приглашает, а допрос проводит. Смешной. Кандакия улыбается: — Ну раз так, то завтра ровно в девять на площади. И сразу же пошла обратно к дому. Уже стоя у двери, она обернулась. — Знаешь, а я ведь совсем не против твоих шуток. Дверь закрылась. Кажется, подумала она, у меня где-то была очень красивая заколка.