Горе Эверест не одолеть меня,
Потому что я на вершине мира.
Mount Everest — Labrinth
Драко вздрагивает, когда кожи касается горячая ладонь. Всего лишь секунда и контраст температур, но внутри коротит с такой силой, что напряжение само прокрадывается в мышцы в бессознательной попытке проконтролировать тело. Спрятать каждую из слабостей за каркасом натянутых сухожилий и вздутых вен. За уверенностью в голосе, которая вплетена в его связки настолько прочно, что, даже подыхая от пойманного в грудь заклятия, Малфой будет звучать так, словно смерть была его личной инициативой, но… Сейчас ему нельзя раскрывать рта. Поэтому он просто ведёт плечом, зная, что это ему тоже не позволено, и сжимает зубы плотнее в ожидании последствий. Его собственный галстук, сковывающий запястья не хуже цепей, трещит по швам, когда от хлёсткого удара волшебства спину рассекает полоса воспалённой кожи. — Сука, — хриплым вдохом, застревая в где-то в глотке. Сука-сука-сука. Характерное жжение, блуждающее извилистыми дорожками, как разряды электричества в замкнутой цепи, повторяется с новым взмахом палочки и оставляет на теле ещё несколько отметин-поцелуев боли в неизменном алом оттенке. Утихающее ощущение агонии заставляет его сглотнуть вязкую слюну. Почти подавиться ей. Заставляет его желать, чтобы это прекрати… — Разве я разрешала тебе шевелиться? Или говорить? — спрашивает она тоном, противоположным температуре её кожи — абсолютно холодным. Звук рассечённого воздуха какое-то время отскакивает эхом то ли от высоких потолков пентхауса, то ли от стен черепной коробки, поэтому он с промедлением отрицательно качает головой после того, как её голос вспарывает тишину. Миниатюрная ладонь ложится на его гладковыбритую щёку, и Малфой впервые радуется тому, что на его глазах повязка, скрывающая то, как дрожат его плотно сжатые веки. Рука медленно опускается вниз. Задевает дрогнувший кадык и скользит дальше. И дальше. По донельзя напряжённому прессу, чтобы подцепить пальцем… Хватит меня мучать, — хочет прошипеть Драко, грубо выплёвывая каждое слово по слогам. — Сколько, блять, можно? Сколько… И Грейнджер отстраняется. Отпускает член, до которого едва докоснулась, и тот тяжёло шлепает по животу, пачкая его смазкой. И это тоже больно. Ёбанная изощрённая пытка, сопровождаемая её сладкими духами, концентрация которых становится ниже, когда она делает шаг назад, цокая каблуком по паркету. — Встань, — от этого приказного тона его ведёт. Размазывает по стенам собственной спальни каплей протеста и целым морем блядской покорности. Обречённой, как и его попытки противостоять ей каждый раз, оставаясь связанным по рукам. Властные нотки как искры от костра жгутся, долетая до него. Оставляют фантомные раны и стекают ожогом по онемевшим запястьям. Кажется, кожа в этих местах должна слезть ошметками после. Малфоя почти трясёт, но не дело вовсе не в прохладном воздухе и отсутствии одежды. Хотя он не может поклясться в этом, поднимаясь на затёкших ногах и становясь выше неё на голову. Оказываясь там, где положено, — на вершине мира. Стоящим в полный рост на девяносто пятом этаже самого высокого небоскрёба Лондона. Над ним только небо. И если до него остальным можно было ещё дотянуться, то до Драко — нет. Разве что только ей. Гермиона давит на подбородок Малфоя, опуская его лицо к себе, и выдыхает в губы: — Господин министр, — её голос гренадином оседает на стенках горла. — Я хочу, чтобы вы кончили для меня. Боже, блять… Она проклятый эдельвейс — единственный цветок, выживший в его высокогорье. Среди бетонных пиков, вонзающихся в облака. Драко вздрагивает, когда кожи касается горячая ладонь. Всего лишь секунда и контраст температур. Всего лишь мгновение, прежде чем Гермиона опускается на колени.***
Шесть месяцев назад.
Когда они встретились впервые, на улице шёл дождь. И когда впервые переспали тоже. С тех пор ей всегда казалось, что Малфой приносил с собой грозы, как некоторые приносили ей на свидания букеты пионовидных роз или восточных лилий, что соцветиями напоминали звёзды. Их ночи не пахли цветами или недопитым игристым в забытом на журнальном столике бокале. Вместо этого простыни на кровати министра магии пропитывались потом, кожей её кобуры для палочки, потому что иногда это было единственным, остававшимся на ней, и его удушающим парфюмом, кричащим каждой нотой о том, что Драко и есть власть. Весь, полностью. С кончиков уложенных волос до носков начищенных туфель. И она даже в это верила какое-то время, пока будучи аврором, приставленным к Малфою после нескольких покушений в ходе предвыборной гонки, наблюдала за тем, как он, не повышая голоса, заставлял всех без исключения слушать его в переполненном людьми кабинете. Как жёстко пресекал провокаторов на интервью и умело маневрировал между темами, уводя разговор в удобное для себя русло. Как затыкал оппонентов еле уловимым движением брови, когда звучали наиболее глупые аргументы в зале дебатов, и выглядел так, будто не сомневался в своей победе. И Грейнджер не сомневалась тоже. — Это… утомительно, наверное, — смотря на его уставшее лицо, однажды проговорила она и склонила голову набок на манер его привычки, неосознанно провоцируя. Гермиона проследила за его длинными пальцами, расслабившими галстук, и вернула внимание к глазам. Холодным и пустым. Тогда она ещё не знала, каким пожаром мог ощущаться его взгляд на собственных ключицах. — Постоянно пытаться всё контролировать. Это был конец рабочего дня. Министерские коридоры пустели, как пустели его серые радужки с приближением вечера, избавляясь, как от шелухи, от выверенности в движениях и от двойных подтекстов в брошенных им фразах. Казалось, Малфой истончался каждый день к заходу солнца, становясь похожим на призрака, и даже гламурные чары, удерживающие его волосы в безукоризненной укладке, осыпались к ногам, как пепел с его сигареты. У Драко больше не хватало сил поддерживать этот образ. Или желания. В любом случае, прежде чем они покидали его кабинет с наступлением сумерек, с ним происходили эти метаморфозы, заставляющие его улыбки становиться более ленивыми, а голос тягучим. Почти опасно клейким, как ловушки для особо надоедливых вредителей. Только попадись и оставишь там пару конечностей в попытках спастись. Но Грейнджер любила рисковать. — Контроль, — протянул он, сделав очередную затяжку и расстегнув несколько верхних пуговиц на рубашке. — Это иллюзия. Но даже поддержание этой иллюзии требует много ресурсов. — Иллюзии имеют свойства развеиваться. Рано или поздно. И это прозвучало как предостережение. Как щелчок спускового крючка револьвера, заряженного одной пулей. Шестой по счёту и означающий, что следующее нажатие вышибет чьи-то мозги с такой же скоростью, с какой эмоции сейчас сменились на его лице, пуская паутину трещин по маске, что он каждый день являл миру. Это прозвучало, как «я тебя поймаю, сукин ты сын», поэтому тот огонёк, вспыхнувший в зрачках Драко, точно не являлся отблеском света от горящего камина в этом полумраке. — Спроси уже прямо, — ухмыльнулся он, как ухмылялся череде посетителей в своём кабинете, когда его терпение начинало иссякать. Приподнятые уголки его губ выглядели угрожающе. — Или, если не хочешь терять иллюзию контроля над ситуацией, могу спросить я. — Малфой затушил уже тлеющий фильтр об подлокотник кресла и встал, втаптывая ботинками пепел в ворс ковра. — Как давно вы прослушиваете мою каминную сеть и перехватываете моих сов? — он приблизился к ней, останавливаясь в каких-то жалких сантиметрах, и Гермиона почувствовала его дыхание на своём лице. — Хотя, знаешь, не важно. Это не имеет совершенного никакого значения, потому что у вас всё равно ничего нет. Даже спустя месяц, что ты провела рядом, пожирая меня глазами. Жаль только, что это не тот вид голода, который я бы предпочел. Конечно, он знал. Грейнджер не была настолько наивна, чтобы допустить мысль о том, что все их не самые изящные махинации были не замечены. Аврорат копал под Драко так давно, что уже не видел смысла в аккуратности. Она никогда не играла на руку, оставляя их на несколько шагов позади Малфоя. — Нам уже пора, — с фальшивым спокойствием проговорила Гермиона, чувствуя, как её выжигало изнутри осознанием, что у них оставалось только три дня до того, как её отзовут в отдел, если не последует новых покушений на Драко. Три дня до того, как она вернётся к Поттеру с пустыми руками. — Рабочий день уже закончен. Ей нужно было сопроводить его до квартиры и проверить, всё ли в ней в порядке. Хотя они оба понимали, что единственной опасностью, которая могла таиться в стенах его пентхауса, был он сам. — Думал, с тобой будет намного веселей, — изображая расстройство, произнёс Малфой. — Меня приставили к тебе не для развлечений. — Разве? Дьявол. Сущий дьявол. Грейнджер могла убить его прямо на месте, он бы даже пошевелиться не успел. Луч авады и пустые серые глаза, уставившиеся в потолок. Она столько раз себе это представляла. Прокручивала в голове перед сном, проваливаясь в очередной кошмар. Как представляла и то, с каким громким лязгом за ней закрывалась бы металлическая дверь камеры Азкабана после этого, принимая Гермиону в свои каменные объятия под его смех из глубин самой преисподней. Малфой не был хорошим бойцом, но он являлся одним из лучший игроков, в арсенале которых даже самые искусные круциатусы уступали в своей силе человеческой магии обольщения и манипуляций. Словно прочитав её мысли, Драко улыбнулся, пропуская Грейнджер вперёд приглашающим жестом. Даже его расслабленность в движениях говорила о том, что он действительно воспринимал происходящее как развлечение. Смертоносный аттракцион, в котором её ремни безопасности были изрезаны в лоскуты одними его взглядами. Когда зелёное пламя камина потухло за спиной, Гермиона уже привычным маршрутом осмотрела комнату за комнатой, на ходу проверяя охранные чары и возвращая себе возможность мыслить трезво. Правда, ненадолго. Ровно до той секунды, как их глаза не сцепились в немом противостоянии. — Твои духи такие сладкие, — не разрывая зрительного контакта, Драко окончательно избавился от галстука, откидывая его в сторону. — Когда ты уходишь, их шлейф ещё долго преследует меня, не давая расслабиться. — Значит, моё присутствие напрягает? — хмыкнула она. — Я бы перефразировал — заставляет держать себя в тонусе. Гермиона отряхнула несуществующие частички пороха с рукавов плаща, чувствуя на себе его взгляд. Цепкий, как рыболовный крючок, с которого не сорваться. Она остановилась у высокого растрового камина и почему-то не спешила переступать кованую решетку. Ей было интересно. Ей было так чертовски интересно узнать, как он умудрялся оставаться настолько безукоризненно чистым, будучи погрязшим в дерьме по самую макушку. Бывший пожиратель смерти и нынешний Министр магии, избранный на второй срок. Сам факт того, что эти два словосочетания находились в одном предложении, говорил уже о многом, скрывая за переплетениями букв колоссальную работу, скрупулёзно проделанную Драко за последние двенадцать лет. Вереницы купленных статей в газетах, щедрые пожертвования в благотворительные фонды, финансирование лабораторий по колдомедицине и связи, паутиной накрывшие весь Лондон, потянув за нити которой можно было получить чьё-либо молчание или голоса в магическом конгрессе. Получить всё что угодно, лишь бы выведанные Малфоем чужие секреты и слабости не становились достоянием общественности. Это было только верхушкой айсберга, стратегией, выстраиваемой годами и скрывающей под тёмными водами трафик опасных артефактов, который вкупе с возможностью Драко на занимаемом им посту контролировать все камины в стране становился просто громадной машиной, накачивающей преступный рынок всем необходимым денно и нощно. Вот только весомых доказательств, чтобы выстроить крепкую линию обвинения, у Аврората до сих пор не хватало, а его адвоката не зря называли адской гончей. Мистер Уайт в одиночку мог до костей обглодать всех судей Визенгамота, если бы их дело было построено только на косвенных уликах. Они проигрывали Малфою партию за партией. И у Грейнджер оставалось только три дня, чтобы изменить очередную расстановку сил. Пожертвовать пешкой и перейти в нападение. У вас всё равно ничего нет, — его голосом в голове. Ничего. Кроме отчаяния. Если и существовал когда-то трусливый мальчишка в слизеринском галстуке, который прикрывался громкой фамилией отца, то теперь его больше не было. Ни в этой комнате, ни на колдофото на разворотах Пророка. Воспоминания о нём были погребены где-то в садах Мэнора, где деревья хранили нацарапанные на коре детской рукой инициалы Д.Л.М. и заточены в пустующих комнатах поместья, хранящих за запертыми дверями отзвук его первых шагов и произнесённых слов. Нынешний Драко Малфой был недосягаем, словно пик высочайшей в мире горы, а его деятельность внешне безупречно легальна. Обманчива, как подушки снега на вершинах, что в любую минуту готовы были сойти лавиной на того, кто осмелился приблизиться к подножию скал. — Раз ты не спешишь уходить, тогда, может быть, составишь мне компанию? — он приманил движением палочки хрустальный графин и два бокала, которые опустились с тихим звоном на журнальный столик. Два. Будто он не сомневался, что она согласиться. Гермиона подумала о том, сколько порций виски нужно для того, чтобы Малфой потерял контроль, даже если тот был иллюзией? Сколько порций виски нужно было для того, чтобы она смогла сама его отнять? И каково это, иметь власть над тем, кто имел её над другими…? По панорамным окнам забарабанил набирающий силу дождь и Грейнджер сделала шаг вперед, желая отыскать ответы на эти вопросы.***
Сейчас.
— Если вы всё же докопайтесь до правды, — говорит Малфой, пристально смотря на Гермиону снизу вверх и проникая в её сознание нехваткой кислорода. Высокогорной болезнью, от которой у неё сбоят все органы чувств. — Хочу, чтобы меня арестовала ты. Когда они докопаются. Не если. Грейнджер только ухмыляется в ответ, пропуская через пальцы чёрную атласную подвязку. Бёдра Драко зажаты между её собственными, и она не отказывает себе в удовольствии выписать тазом восьмерку, дразня его трением через ткань и наблюдая, как расширенные зрачки Малфоя шарят по лицу напротив в поисках подтверждения того, что Гермиона это сделает. Что лично заведёт его руки за спину, защёлкивая обесточивающие магию наручники на его запястьях. Это завораживает. То, как он на неё смотрит, пока их обоюдная одержимость, хитросплетение ненависти и желания, азарта и опасности подводит их к самому обрыву. В конце останется только один, и они оба это знают. — Тебе… совсем не страшно? — шепчет Грейнджер, еле касаясь концом ленты его торса. — Только полный идиот не будет испытывать страха перед тобой, — задумчиво тянет Драко, словно выуживает из своей памяти причины, чтобы подтвердить свои слова. — Уже на пятом курсе в Хогвартсе ты держала в заложниках и шантажировала Скиттер… Что? — он выгибает бровь и давит улыбку. — Ты забыла, что моё главное оружие — это чужие секреты? А Рите даже не пришлось платить за эту историю… — Замолчи. Напоминание о каких-либо тёмных её сторонах вызывает моментальное раздражение. Потому что он тоже часть этого. Слабость её личных демонов. — Это приказ? Потому что если нет… — Да, — закидывая его руки над головой и связывая, отвечает Гермиона. Ему совсем не страшно. И, наверное, ей тоже. Это просто игра. Малфой говорит ей «поймай меня, если сможешь», и Грейнджер берёт след. Проникает в его кабинет, как приставленный для охраны аврор, чтобы лишить его безопасности, и в его постель, чтобы лишить власти. Она проникает к нему под кожу и сама лишается чего-то. — Я хочу, чтобы ты смотрел на меня. Хочу, чтобы ты видел, как мне… Гермиона не договаривает. Слова отчего-то застревают комом в горле. Отсутствие дождя за окном кажется слишком очевидной насмешкой. Ему бы бежать, спасаться, бороться, но Малфой не двигается с места. Только смотрит, как она встаёт с кровати и избавляется от одежды. Как делает то же самое с ним, взмахом палочки отсекая пуговицы его дорогой, но ничем не отличающейся от других рубашки и спускает вниз брюки вместе с нижним бельём. Как возвращается, забираясь на разворошённую ими постель. Он как проклятая вещица. Хочется прикоснуться. И она прикасается, даже если последствия будут губительными. Ведёт ладонью по острым скулам, нависая сверху. Прекрасен. Эта мысль лишь на секунду заставляет сердце сжаться. Почти болезненно. Глухо ударить о рёбра перед тем, как её губы требовательно обрушиваются на его. Гермиона мычит ему прямо в рот, нагло толкаясь мокрым языком, когда чувствует, что он отвечает. Прогибается под напором, сдаваясь ей в плен. Беги, спасайся, борись. Ей хочется, чтобы он ощутил вкус её отчаяния. Чтобы услышал это предупреждение, тонущее во влажных звуках поцелуя. Последнего для них. Ладонь Грейнджер опускается на его член, обхватывая. Выдавливая из Малфоя тихое ругательство и последующий стон, когда её рука начинает движение. Мучительно плавное, размеренное скольжение. Господи… Лучше бы она не отрывалась от него, приподнимаясь на локте. Лучше бы не видела этого. Приоткрытые губы, хриплое дыхание и глаза под рядами чёрных ресниц. Хищные, насмешливые и не оставляющие сомнений в том, что контроль лишь иллюзия. Он делает так, как было сказано. Смотрит. И, кажется, даже не моргает. Его зрачки затянуты похотью, красные всполохи, которые мерещатся Гермионе в холодных радужках, гипнотизируя. Она знает, что ему хватит одной секунды, чтобы поменять их местами и вдавить её весом своего тела в матрац. Заставить её растечься по мятым простыням от каждого грубого толчка и невозможности пошевелиться. Ему хватит одной грёбаной секунды. Поэтому от обманчивой покорности Драко ей так сильно сносит крышу. Поэтому Грейнджер не медлит, опускаясь на его член сверху и закусывая губу. Её власть над ним — ускользающий мираж, но, пока он полностью не развеялся, Гермиона намерена взять от него всё. Где-то на другом конце Лондона его кабинет переворачивают вверх дном авроры. Оперативные группы срывают с петель двери складов, заламывая руки охране. Замки его ящиков на рабочем столе взрываются бомбардой, устилая пол щепками дерева под оглушительный вой сирен… Гермиона ускоряет темп, выгибаясь от удовольствия. Делая себе приятно его телом и впитывая каждую эмоцию в лице напротив. Она давится полувсхлипом, когда Малфой толкается навстречу, от чего её немного подбрасывает вверх, заставляя опереться руками о его бедра позади. Найти точку опоры и почувствовать, как теперь каждое проникновение задевает скопление нервов. Где-то на другом конце Лондона коллеги Грейнджер взметают в воздух кипы бумаг в поисках чего-то значимого. Решающего дня них. И для него. Гудят непрекращающиеся разговоры, переходящие в крики. Людей Малфоя припечатывают лицами в стены и в столы, размахивая перед глазами ордерами на обыск. Она горит. Вся. Плавиться, замедляется. Дышит рвано, хватая воздух с такой жадностью, словно он может кончится в любой момент. Словно в любой момент может кончиться Гермиона. — Шире, Малфой, — хрипит она, закатывает глаза, когда указательный и средний палец погружаются в его горячий рот. Он обхватывает губами фаланги со стоном, от вибрации которого её прошибает током. Разрядами по каждому из позвонков. Где-то на другом конце Лондона по наводкам Грейнджер Драко роют могилу, из которой не выбраться даже такому изворотливому ублюдку как он. Её желание обладать им выламывает ребра от неправильности происходящего. От того, что его заберут у неё. Нет-нет-нет. Это всегда было лишь игрой. Они знали, на что шли. Знали же? Гермиона нарушила все возможные правила, но сделала то, что должна была. А сейчас она делает то, что хочет. Выводит влажными от его языка подушечками пальцев круги по клитору, шаря второй рукой по своему телу. Травит его, двигая бедрами вперед и назад, пока он полностью в ней. В мыслях становиться убийственно тихо. Малфой снова толкается в неё, лишая равновесия. Хочет её внимания. Хочет и получает его. Грейнджер наклоняется к нему. Ближе. К грудной клетке, к колотящемуся сердцу, к его восхитительной коже, пропитанной парфюмом вперемешку с сигаретным дымом. Ближе, ещё ближе. Она оставляет поцелуи у него на лице. Мокрые, как набирающие силу шлепки между ними. Воображение слишком хорошо рисует Грейнджер бегущие стрелки на циферблате часов. Утекающее сквозь пальцы время. Скоро сюда должны ворваться авроры. Рука Гермионы смыкается на шее Драко, а зубы на мочке его уха. — Блять, — выстанывает Малфой, опаляя её щеку дыханием, и от его низкого, скрывающегося голоса удовольствие судорогой ударяет в живот. Хочется отстраниться, схватиться за простыни сжимая их до побелевших костяшек, но он не позволяет. Контроль — это иллюзия. Драко перекидывает завязанные запястья через её голову, и она оказывается в ловушке. В кольце его рук, зажатая будто тисками. Он давит ей на затылок, пока их рты не сталкиваются и Грейнджер не забывает, как дышать. Оргазм оглушительный. Уничтожающий, как и последние толчки Малфоя, которыми он выдалбливает из неё остатки кислорода одновременно с тем, как она сжимается вокруг его члена. Как их чёртов поцелуй, похожий больше на попытку причинить друг другу боль, сыграв на контрасте с удовольствием. — Чёрт, — шепчет в губы Гермиона, обмякая на нём сверху. Проваливаясь в негу, из-за чего не сразу осознает, что ей становится ужасно холодно несколько минут спустя, когда он исчезает. Весь сразу. Жар его тела. Его руки. Дыхание в шею. Драко аккуратно выбирается из-под неё и поднимается, без труда освобождаясь от ленты. Тянется за пачкой сигарет на прикроватной тумбочке и закуривает, откидываясь обратно на подушки. Гермиона вытягивается на кровати, разрешая себе на мгновение расслабиться. Остановить время и понаблюдать за ним ещё немного, прежде чем уйти. — Ты пахнешь как эдельвейс, — Малфой отводит руку с сигаретой в сторону, позволяя дыму лёгким шлейфом проследовать за его движением. — Сладко, сладко… — Тебе нравится? — Мне нравишься ты. Грейнджер тянет уголок губы вверх, отворачиваясь. Опасно. Слишком опасно смотреть в его глаза и верить им. Особенно тогда, когда она толкает его с обрыва. Голова идёт кругом, но ей всё же удаётся встать и собрать с пола свои вещи. Вернуться обратно, присаживаясь на самый край постели, чтобы это не выглядело как спешка. Гермиону не должны здесь застать. И она сама не хочет видеть, как его арестовывают, хоть и обещала Драко сделать это самой. Грейнджер бы просто не смогла. Непослушными пальцами она застегивает пуговицы рубашки. Через одну. Мажет взглядом по комнате в поисках палочки, секундная стрелка в голове звучит, как обратный отчёт перед взрывом. — Это ищешь? — спрашивает Малфой у самого уха, и что-то в его тоне заставляет её напрячься. Она даже не слышала, как он приблизился. Как прогнулся матрац под его весом. Кончик древка упирается ей в шею, царапая кожу, и она понимает, что волосы на затылке не зря встают дыбом. — Они не придут, можешь не торопиться. Беги, спасайся, борись. Теперь Гермиона говорит это себе. — Они ничего не нашли? — сглатывает она. Но Драко лишь довольно мычит. На секунду давление палочки у яремной вены исчезает. Он призывает хрустальный графин и два бокала. Два. Будто он не сомневается, что у неё нет выбора. Гермиона знает, сколько порций виски нужно для того, чтобы Малфой потерял контроль, даже если тот был иллюзией. И сколько порций виски нужно для того, чтобы она смогла сама его отнять. Это одинаковое количество. Обманчивое. Единственный вопрос, на который она не знает ответа в конечном итоге, — это каково иметь власть над тем, кто имел её над другими…? По-настоящему. По панорамным окнам барабанит набирающий силу дождь, и Грейнджер ощущает, как её палочка снова вонзается в кожу. Теперь уже у виска.