Встреча в Оссирианде

Дело было так. Хырза с матерью драили самый большой котел, и тут к отцу приперся этот остолоп. Разговор они завели как всегда — что вот сегодня пива выпьют, а завтра соберутся и пойдут гномов грабить. Когда эта дурацкая мысль была озвучена раз так в третий, а котел, зараза, драился как раз очень плохо, матушка ее Урха решила сообщить этим дурням, что она обо всем этом думает, то есть примерно вот что: ага, как же, пограбили гномов одни такие, будет у вас как в прошлом году — побьетесь об ворота головой, а потом еще гномы половину постреляют, а пока вас туда бухой балрог носить будет, у нас волки набегут, охотиться и вообще в лес ходить не дадут, бауглиров жук все огороды сожрет — и что зимой есть будем? Не иначе как вас, гномьих охотничков! Слово за слово, отец да гость были уже в хорошем подпитии, а матушка сильно зла, — словом, полетели котел, бутыль, стол, табурет, котелки поменьше, а когда настырный гость (Гаруб этого дурня зовут!) решил обойти женщин сзади, Хырза огрела его половником и надела на голову ведро. Отец пошел было выручать гостя, но наткнулся на матушку, они покатились по полу, Хырза решила не ждать, когда у них с Гарубом дело дойдет до того же, и кинулась из дома, а когда он от ведра избавился и начал, выскочив на улицу, орать, затаилась в кустах за тропой. А он орал и орал: выходи, мол, дура лесная, все равно моя будешь, твой батька тебя мне обещал, значит, так тому и быть! Орал и не чуял, что она от него в паре прыжков сидит. Потому что считает себя великим воином, а она вот себя — охотницей. Ну и пусть ее дразнят, что она на Диких Хвенти похожа, которые песни на ходу орут и с деревьями разговаривают, да и не зря говорят — дед у нее был из этих самых. А, нет, перебрала она на ощупь бахрому на рукаве, прадед же. Из лесных, да еще с севера бежавших. Ну, как они сами. И злой был такой же на всех, говорят, — и на тех, что на севере, и на родню свою... Зато умелый по лесному делу. Вот и в семье их тоже — повыше, чем другие и лес чуют неплохо, этак выживать у здешних гор куда сподручнее: гномы пострелять могут, дикие люди с конями — тоже, да еще арканом утащить, а вот медведь стрелять не станет, а тебе от него — и мясо, и жир, и доха на зиму. А Гаруб орал и орал, ну пусть бы орал, волк его задери, поорет и перестанет — да так бы и было, но тут вывалилась из-за поворота компания его дружков, такие же великие воины, завалят одного впятером и две луны потом хвалятся, а ты их корми… Не иначе как тоже решили дармового пива попить. Так и пришлось Хырзе до ночи сидеть в кустах и слушать, как эти недоноски составляли Великий Военный План — охоты на нее. Мол, товарища обидели, надо отомстить, а там уж решим, сам скажешь (это они Гарубу, что у них вроде вожака) — или себе ее забирай, или нам всем достанется. Вот тут и понятно стало — пора уходить. Даже домой не заходя, да и ладно, у нее в ближнем лесном схроне есть охотничье добро, вот и заберет. Не живи они у такого удобного перевала — может, и надоело бы охотничкам этим вверх лезть, а потом вниз спускаться, а тут выходит, что почти сразу спуск, так что их такая дорога, да еще гномья самогонка, с прошлого набега на караван оставшаяся, только распалили, и у подножия горы начали они Хырзу настигать. Ну, плохо дело, подумала она, нужно здешним поорать — хвенти местным, деревьям бродячим — может, кинутся на эту орду, а она уж как-нибудь выскользнет.... * * * Диор Полуэльф, сын Берена и Лютиен, был воспитан на лесном острове у подножия Синих гор в уважении ко всем Детям Эру и твердой уверенности, что в Арде никогда не знаешь, какие чудеса и неожиданности еще могут случиться. А поскольку родился он всего за два года до Битвы Слез, что прогремела на Севере, и сдвинула с мест всех тех обитателей белериандского севера, что остались живы, то навидался он представителей всяких народов и во всяких физических кондициях, потому что порой по Оссирианду бродило все что угодно, что только имело физическую возможность бродить. Некоторое количество тех, кто этой возможности не имел, ползло, и надо сказать, это не всегда были ужи или гадюки. Словом, Диор Прекрасный к возрасту своего совершеннолетия прекрасно представлял, что в существующей обстановке надо прежде всего действовать так, как представляется наиболее разумным, а удивляться и недоумевать — уже потом. Поэтому, когда по лесу со стороны склона гор сначала пронеслась фигура в темном плаще с криком «Ааааааа!», а затем с шумом проломилась небольшая (и по запаху явно нетрезвая) орочья банда, ни он, ни сидевшие с ним в одном дозоре лаиквенди не стали рассуждать, за кем орки гонятся, за эльфом или человеком? (Для гнома мелькнувшая фигура была вроде бы высоковата.) Убегающий в панике разве что сам себе повредит, а вот эти еще много кому могут. По итогам короткого боя четыре орочьих тела остались лежать, а еще столько же живых с воплями и прочим шумом улепетывали вверх по склону. Мешать им удрать восвояси точно не стоило: добегут — лишний раз своим расскажут, что соваться в лес по эту сторону гор глупая затея. И пока лаиквенди собрались закидать землей тела, Диор вызвался пройти по следу и проверить, не нужна ли помощь убегавшему. * * * Тот шел теперь тихо, но вполне заметно по следам, и по лесу петлял, явно его не зная — так что в конце концов Диор снова увидел вдалеке ту же фигуру. Но вместо ответа на вопрос: «Кто ты, не нужна ли тебе помощь?» — незнакомец бросился бежать. «Эк напугали», — подумал Диор и побежал следом, тем более что знал: бежать недалеко, скоро Адурант, а он из леса появляется внезапно, берег там обрывистый... Так и есть, суд по воплю и плеску, незнакомец туда свалился еще до того, как Диор выбрался из кустов. Выбегал он с криком: «Я сейчас тебя вытащу!» — но неожиданно услышал в ответ: «Да держусь я! Тут камень». Сказано было на вполне понятном синдарине, хоть и с непривычным акцентом. А Диор это место припомнил там и правда каменная плита на дне лежала. По голосу понять, кто говорит, мужчина или женщина, было трудно, незнакомец стоял в реке, опираясь на копье и погрузившись в воду так, что сейчас выглядывали только нос и глаза. — Вылезай! — сказал Диор — Вода холодная. Давай руку». — Не хочу. Вылезу — ты меня копьем. А бежать жарко было. Еще помоюсь тут. — Зачем копьем? Ты меня с теми не путай! Мы из них четырех уложили, кстати, остальные удрали. Так что никто за тобой тут теперь не погонится. — Уложили? А такого... Меч кривой, сам чернявый, шапка железом обшитая… — Этого первых положили. Громче всех орал и кидался. Незнакомец чуть больше из реки высунулся, ухмыльнулся и говорит: — Тогда можно погони не ждать, этот у них заводила был. Диор копье отложил и говорит: — Ну так давай тогда вылезти помогу! Нет тебе никакой опасности. И пока за руки из реки тащил, увидал (одежда-то мокрая, к телу липнет), что достает из реки девицу. И решил, что родом она, видно, из тех совсем диких авари, о которых он только слышал от здешних эльфов. Удивился еще, что лицом она и на эльфа похожа, и отчасти — на хищного зверя. Ну да, эльфы к тому, как живут, приспосабливаются, эти, видно, совсем как звери в лесу и живут… Девица между тем сказала решительно, что будет сушить одежду и скарб свой, пока она все раскладывала да завернулась в плащ, отжав его, приметил Диор, хоть и старался в упор не смотреть, что волосы у нее на теле скорее как у людей — хоть о людях он судить мог только по отцу своему да по себе. Но больше ему любопытно было другое — о том он и спросил, когда уселась она на землю: — Ты ведь оттуда, из-за гор? Расскажи, что там за земли? Все хочется мне о них узнать, а идут чаще туда, чем оттуда! И тут ему и вправду нашлось, что послушать: говорила девица резко и решительно, но знала немало — и про реки, и про лес, и про народы тамошние. Про каких-то лесных эльфов тоже ругательно говорила — да Диор припомнил, что авари между собой ругаются и даже враждовать могут. А как поговорили про это довольно долго — так, что одежде уж скоро точно сухой быть, спросил он: — И куда же ты теперь пойдешь? — Да на юг куда-нибудь, проживу там охотой, лес тут ничего так, а потом — потом думать буду. — А что ж ты к родным за горы не вернешься? Если орков опасаешься этих — я тебе провожатых найду. (Да еще подумал, но не сказал, что и сам сходить не прочь.) — Эх, глупый ты, глупый.... — покачала головой девица. — Почему глупый? — удивился Диор, — Или у тебя из-за них родни не осталось? Прости тогда… — Говорю же — глупый. Они и есть моя родня. — Что ты говоришь такое — это ж орки! — Орки. И родня. Только идти мне и к ним незачем — они на меня злы, а я на них, а у отца с матерью сыновья еще есть, — Что ж они тебя не защитили? — слетело у него с языка как-то само собой, а он все поверить не может, и думает — а вдруг у орков такое не положено? — Они пошли у смертных караван обдирать, который к гномам идет. Принесут добычу — вот будет ими отец хвастаться, а про меня только шипят все, что пошла я мол, в деда. А он мне прадед, и он из этих был... из лесных хвенти. — Значит, ты лицом на него похожа, если только правду говоришь. Ну быть же не может, у орков — ну... рожи у них, а у тебя лицо и лицо, для человека скорее на эльфа похоже, на лесного как раз, а для эльфа — немного на зверя хищного… — Да, разные рожи, хм, у нас. Так, видно, владыка северный, намешал нам в предки... разных. Говорят, от того плодиться хорошо стали, зато помирать начали. А про того лесного... Да тролль знает, какой он на рожу свою был, ему ее балрог подпортил сильно, еще до того, как он к нам прибился... Так что я на него похожа буду, когда в костер свалюсь! Верил Диор и не верил, а еще вбил себе в голову, что он девицу спас, он за нее и отвечает, кто она ни будь, а потому заявил, что никуда ее прямо нынче одну не отпустит, и приглашает пока в дом, к себе и родителям, а там они все уж подумают и решат, что дальше делать, а идти тут недалеко, лесом, потом еще через реку переправиться — «Да нет, лезть не надо, там лодка есть!» — и на остров, туда уж точно никто без спроса не сунется... * * * Так и вышло, что вступили они на Тол Гален, подошли к дому и крикнул Диор: матушка, батюшка, я гостью привел, от врагов ее спас, а о прочем — выходите, расскажу! Да Лютиен в то время лес островной обходила, смотрела, хорошо ли он растет — так что вышел к сыну Берен, а как увидел, с кем тот явился, глаза у него от удивления чуть на макушку не выползли. Долго Берен с орками в одном Дортонионе жил, во всяком виде их видал — а потому узнал сразу. Так что рука сразу к оружию дернулась, и поскольку давнее вспомнилось, то в первое мгновение — правая и к мечу, а как сообразил на следующем вдохе, что ни руки там, ни меча уже, схватил левой копье, что стояло у двери дома — «на всякий случай» — а вот он и пришел! И заговорил он не с сыном, а сразу — с орочьей девицей, и на том языке, от которого Диор не знал ни слова. Только и слышит: задал отец ей вопрос, потому другой — отрывисто, будто допрашивает. А она ответила — вроде как со злобой, да не на Берена, а словно то, о чем говорит, ее злит — первое немало, а второе — еще больше. А Берен удивился тем ответам, постоял, помолчал, взглядом ее смерил, сказал сам себе уже на Синдарине: «Так бывает?» Девица только руками развела. Тогда спросил он еще что-то — короче и спокойнее, а она ответила — тоже коротко, и головой покачала — «нет», значит. Тогда уж Диор вмешался: — О чем ты спрашиваешь? — Да о чем в таком случае спросишь — служишь ли ты владыке Севера? А его верному слуге Гортауру? Знаешь, что говорит — не служит, да еще называет... одного скупердяем велеречивым, а второго... ну, скажем, давно не мытым. А детей у нее, говорит, нет, одна она. — А это ты к чему спросил? — не понял Диор. — Орков земля не любит, все им большего труда стоит, чем самым диким людям, так что пока одни воюют, другим надо без передышки пищу искать и прочее хозяйство вести. Выпадает это прежде всего женщинам. Так что воевать они станут только за своих детей — потому что труда с ними тоже немало, а защищать их никто не будет, кроме собственной матери, свои и то убьют и не пожалеют… — Так, — сказала ему Хырза. — Хорошо ты наших знаешь, смертный! Ухмыльнулся Берен: — Знаю. А ты не боишься на одном острове стоять с тем Береном, которого весь Север искал? — Это где же... — начала Хырза, да тут же угадала, — Ты что ли он и будешь? Это ты, выходит скряге этому северному навалял и тому вонючке, что много о себе надумал? Мы знаем, об этом и за горами раззвонили... Вот поделом им! — Что поделом, соглашусь. Только владыке северному больше меня король Финголфин удружил, хотя и на мою долю один раз поцарапать выпало, ну и позлить я его позлил, было... А вот слуге его Гортауру — это не я навалял, это — обернулся Берен (как только услышал?), — она вот. И показал на жену, что как раз из-за деревьев вышла. И совсем тихо добавил: — А еще — король Финрод. Вздохнул — и снова спросил, ехидно так: — А не боишься ты, что у Берена к оркам свои счеты? Но девица ответила спокойно: — За родню твою? Это не к моим счет, наши за горы свалили, когда тут ни одного вашего еще не сидело... Потому и свалили. Берен поглядел с любопытством, а Лютиен, видно, что-то без вопросов поняла из слов, с середины услышанных, и только сказала: — Долгий у нас будет разговор. Пойдемте присядем. * * * И вправду вышел тот разговор долгим. Солнце прошло по небу и закатилось, вышли звезды, начали подбираться утренние сумерки... Где-то поблизости над лесом шумели дожди, но над островом небо осталось ясным. И говорила Хырза в числе многого другого: — Наши так говорят, не про давние дела, там они сами путаются, а поближе: мол, вернулся владыка, засел на севере, позвал к себе прежних слуг, да и наших велел собрать. Пообещал горы самоцветные, жизнь богатую, каждому по прислужнику из эльфов... Наврал, словом. Так и стали они замечать — они за всех бьются, эльфы им не прислуживают, а знай бьют, даже эти, лесные, научились! — а если кому что перепадает, так только его ближним слугам. Да и то не всем. А особенно Тху себе власть взял, хотя когда разбрелись все сами по себе, ничего, мол, он толкового не делал... ну, говорили так. А потом, как эльфам тумаков надавать не предвиделось возможности, так владыка и вовсе пожитки собрал и на восход куда-то убыл. Новый народ искать. Тут нашим житья никакого не стало, войны нет, добычи нет, тумаки есть, Тху нос к вершинам Железной горы задрал, а наши-то думают: или наврал он про новый народ, а сам просто прячется, неудачу пережидает, — а если не соврал? Будет он новый народ посулами заманивать, а нам и того не достанется… Может, поорали бы, да утихли, да пошел там воду мутить один... на вид вроде наших, только так и живет — не помирает. Он вроде как за наше племя отвечал, говорил, что его трудами они не пропали с древних времен, а теперь ему тоже никаких заслуг... Словом, и сам уходить задумал — и наших за горы увел. Так и живем мы... живут они там. — Кто же это такой, что за вас отвечает? — не то спрашивал, не то вслух думал Берен. — То ли майа какой, то ли из тех, первых, что уже эльфами быть считай перестали, а умирать еще не начали… — Да я его не видала, — сказала Хырза. — Как перед недавней битвой пришли и в наши края всех звать, опять самоцветные горы обещать, только из слуг — уже смертных сулили, видно, эльфов живыми заполучить не надеялись... В общем, как начали приходить с севера, он сказал, что есть у него важный план какой-то, надо его непременно исполнить — и был таков, до сих пор не вернулся, испугался, видать, товарищей прежних, сидит где-нибудь хвост поджав... по плану. Я про него тоже мать спрашивала — он, говорю, какой? Как мы или как хвенти энти? А она отвечает — наполовину… — Да, не поймешь... И что же, из этого племени вашего пошел кто на большую битву? — Были такие, да обратно что-то никто не добрался. — Да и тут, знаешь ли, хоть и досталась ему победа, оркам новых земель не раздали, так они бегают и воюют до сих пор... Да и людям из-за гор достались самые холодные, да с такой прислугой, что лучше бы им без нее! — Обманул, значит. Опять обманул, — усмехнулась Хырза. А Лютиен посмотрела на нее и сказала: — Он всегда обманывает. Да не все это понимают, даже когда наткнутся. В тебе, видно, и правда, эльфийская кровь сильней, чем у многих. А ты говорила, что прадед твой эльф, пусть и покалеченный, но раз жил с вами, детей завел — значит, не так уж плох был здоровьем. Он-то куда от вас делся? — Медведь задрал. Это еще я не родилась. Вот говорили ему — не ходил бы ты на шатуна... Уперся и пошел. Правда, тому медведю, может, мать его медвежья тоже говорила — не ходи ты на этого бешеного... Он ведь его заколол все же. Помер, а заколол. Он такой был, до сих пор вспоминают. С руганью, но не забыли. Хвалился, что тому балрогу, хоть он его и пожег, он тоже что-то оторвал... Может, врал, но если можно ему оторвать — этот мог! — Балрогу — не знаю... Не слыхал до сих пор. — сказал задумчиво Берен. — А медведь дело серьезное, да... Меня вот волк задрал, я представляю. Мы с ним тоже — оба насмерть. Уж не знаю, что ему там волчья мать говорила… — Это как же насмерть? — не поняла Хырза. — Вот же ты тут, а на не-живого не похож, они и ходят по другому, и еду обычную не едят... Ну, так у нас говорят. — Я про них тоже только слышал, и не жалею, что не видал, — передернул плечами Берен. — А меня она вот вернула. — кивнул на жену Берен. — Она умеет. — Это как же? — Сама умерла. А там меня нашла и обратно привела. — Врешь! — прошипела Хырза в изумлении, хотя уже знала — не врет, только понять не могла, как это может быть. — Не я, — качнула головой Лютиен. — А те, кого я просила. Мы были мертвы оба, а теперь живы — снова оба. Этот остров в окрестных лесах так и зовут — Дор Фирн-и-Гуинар, земля мертвых, которые живы. Эта земля мала, и быть ей такой недолго, но пока она есть, она немного иная, чем все вокруг. Как и мы. И если ты останешься тут, пока ты останешься, — тот, с севера, тебя здесь не обманет. Всего будущего я не знаю, а это знаю точно. И Диор посмотрел на девицу и на родителей и сказал просительно: — Пусть она останется! А Берен усмехнулся и спросил: — А на меня-то что все смотрят? Меня что ли из реки сегодня достали? Ты сама чего хочешь, как там тебя? — Хырза, говорю ж. Это значит — большая. — По-нашему будет Хирвен. У меня так тетку звали. Так хочешь-то чего? — Не знаю, — буркнула Хырза. — Мне подумать некогда было сегодня. К наших не вернусь, отец еще кого сыщет похуже Гаруба. Да отдаст, не спросит. Я вот думала раньше — ну, я охоту знаю, а вот если было бы не так, что я охочусь весь год, а он раз в набег сходил и полгода хвалится, а я его корми — а я охочусь, он охотится, дети растут и охотятся помалу, все при деле, орать не надо, котлами кидаться не надо... А потом думаю — ага, а еще придумать можно, что хорошо если б летать... Не знаю я. Берен усмехнулся, глянул на девицу, на сына, и сказал веско: — Тогда оставайся. Котлами у нас точно никто не кидается. А там поглядим… А Лютиен негромко добавила: — А еще скоро уже рассвет и все хотят спать. И все немедленно поняли, что именно так оно, оказывается, и есть, * * * Когда же минуло некоторое время, сказал Диор родителям: — Батюшка, матушка, что хотите мне приказывайте, как хотите называйте. Ходил я по лесу и смотрел на эльфийских дев. Здешние лесные умны, но дальше этого леса не видят, а я знаю, что не усидеть мне в нем. Дориатские девы, что сюда приходят погостить, смотрят так, что сразу понимаешь: они из Дориата, а ты нет, — а те, которые из тамошних нандор, иногда еще и вслух об этом скажут... Если прикажете, пойду я к эдайн, если отыщу их, да только знаю наперед, что ни с чем вернусь, потому что судьба моя здесь, сам я ее догнал и из реки вытащил, и ничего мне больше не надо! А если кто на нее косо посмотрит, я скажу, что родом она из дальних авари, я ведь и сам так подумал сначала. — А я в чан дам, и будет он совсем косо смотреть, — добавила Хырза, которую теперь в самом деле называли Хирвен. — Вы ее не слушайте, — радостно сказал Диор, — она и словами может! Тут одной девице из нандор — слушала, слушала да Саэроса припомнила, благо о нем разговор недавно был: мол, это ваш родич-то от смертного голышом бегал? Вот жил дурак дураком, а хоть помирать стал — так вам всем урок показал, как не надо! А нас тут, мол, и меч найдется, и река… — Ну, а что не так? — спросила Хырза. — Да, и такие живут в Дориате... — грустно сказала Лютиен. И сама себя перебила, — Ну да не о них речь. Я скажу только, что в нашей семье говорить, что мол, никогда такого не было и быть не может — глупое дело. Лучше сказать, что раз не было, но стало — значит, зачем-то оно миру нужно. Может, успеем даже понять, зачем. А Берен, словно продолжая первый разговор, снова спросил девицу: — А ты-то чего хочешь? Она посмотрела на Диора и сказала, подмигнув ему: — А я — того же. И стало так. * * * ...говорят, когда десятилетия спустя Эарендиль говорил Валар о несчастиях Белерианда и просил о помощи, то держал он речь от имени всех народов Средиземья, наделенных разумом. По крайней мере, всех тех, что были ему известны. И прежде всего об эльфах и людях, но помянул он и гномов, и энтов (хоть и не были они ему родней, но беды их были ему известны), да не забыл и орков, сказав, что хоть многие считают их только неразумными тенями, что выполнят любой приказ Моргота, но разум у них есть, и хоть применяют они его все же чаще всего во зло, но могут найтись и иные, и о том он сам кое-что знает. Еще говорил он, что не станет говорить об орлах и прочих птицах Манве — эти наверняка своему владыке сами доложат, что знают; и что тролли, говорят, слишком мало умны, чтобы счесть их народом, а не животными — старый ворон поумнее их будет! — так что о них сказать ему нечего... Да еще о драконах ему сказать нечего — никто не ведает, сколько их сотворил Моргот, но видали в Белерианде одного, умен, говорят, был так же изрядно, как зол, но, слава Эру, давно уже убит, может, других-то и не осталось… — Осталось, — проронил Намо Мандос, который до невозможности любил сообщать разные гадости. И почему-то еще посмотрел на Эарендиля так, словно его это как-то касалось. Но поскольку Эарендиль только молча подумал, ему-то какое до них дело, то Намо продолжил об ином: — И не удивляйтесь собратья, тому, что посланник говорит и об орках. Это я и сам могу подтвердить, хоть и о немногих. Сам их у себя в Чертогах видел. И поскольку среди Валар было уже давно известно, что переспрашивать Намо «что ж ты раньше молчал?!» бесполезно, то стали они решать, что же им теперь делать, и порешили многое и разное... Но об этом рассказано совсем в иной летописи.