***
В машине едут молча. Кира невольно любуется тем, как Никита ведёт. И понимает, что её тоже ведёт. И дело не в шампанском. Вещи, по комнате разбросанные утром, собирать торопливо приходится, пока Минаев ещё в прихожей топчется. Не хочется прослыть нерадивой хозяйкой. Хотя, если учесть тот факт, что из еды в доме только крепкий алкоголь… — Очень милая квартира, — раздаётся за спиной ровно в тот момент, когда Воропаева невесть как тут оказавшуюся рубашку Жданова в руки берёт. — Ничего лишнего, всё очень сдержанно, но при этом чувствуется хороший вкус. Мне нравится такой стиль. — Спасибо, — Кира улыбается неловко, понимая, что Никита мужскую вещь в её руках разглядывает. Скрывается в соседней комнате под его взглядом немного насмешливым. Вещи на диван швыряет. — А ты… Ты чего-нибудь выпьешь? — предлагает. Нужно же быть гостеприимной. — А что у тебя есть? — Коньяк, виски, джин, вино… Ну, выбирай, — опять фальшивишь, Кира Юрьевна. Не доигрываешь. Снова спешит от Минаева скрыться — надо же куда-то эту чёртову рубашку засунуть, чтобы глаза не мозолила! Пока Кира вещи в шкаф убирает, Никита комнату оглядывает. На фотографию Жданова, стоящую на подоконнике рядом с её, Киры, фотографией, взглядом натыкается. Хочется подойти и перевернуть её, чтобы то, что ещё с клуба преследует, ликвидировать, но он не решается. — Пожалуй, коньяк, — решает, от пальто наконец избавляться принимаясь. — Ты знаешь, а я очень рада, что мы оттуда ушли, — тут же откликается Воропаева, захлопывая дверцы шкафа чуть раньше того момента, когда из него всё начнёт вываливаться. — Не люблю такие помещения — там очень накурено и много людей. Удивительная женщина! Не любит такие места, а потащилась туда, да ещё и его за собой повела. Минаев лишь хмыкает, возражая: — А мне там понравилось. — Да? — Кира удивлена, кажется. Шторы, разделяющие пространство, задёргивает, заставляя Никиту невольно ей любоваться почему-то. — А по-моему, очень неприятное место! — Ну мне понравилось не место. Мне понравилось с тобой танцевать. Она тут же поникла. Даже плечи опустились. — Танцевать, — улыбается. Но улыбка такая горькая, что Минаеву аж не по себе становится. — А я больше десяти лет танцевала, — Кира с коньячной пробкой борется. — Но когда встал выбор, что делать дальше, я выбрала институт, — и в голосе такое сожаление сквозит, что Никите обнять её хочется. Но он молча слушает, наблюдая за тем, как янтарная жидкость в бокалы течёт. — Сейчас бы, представляешь, была бы профессиональной балериной, танцевала бы где-нибудь в Ковент-Гардене… Кира действительно жалеет теперь, что бросила тогда балет. Всё ради того, чтобы быть рядом с тем, кто её и не любил никогда, кажется, а жениться собирался только ради голоса на совете директоров. Зато в свои двадцать шесть она — руководитель отдела продаж, а не «лебедь» предпенсионного возраста. Да только зачем всё это? Ради кого? Будто стесняясь своих откровений, она мужчине бокал протягивает: — Ладно. За что мы выпьем?.. — За то, что ты не стала балериной, и мы встретились. И сейчас я здесь, а рядом женщина моей мечты. Стенки бокалов звенят от соприкосновения. — Никита! — Киру его слова почему-то смущают. Она отворачивается. — Подожди, — продолжает он. А она лишь бокал опустошает и к пылающей щеке его прижимает. — Я мечтал об этом три года, — откровение за откровение, — но ты была с Андреем, а я был женат… Женился, чтобы забыть про Киру раз и навсегда. Но не вышло. Ни семейная жизнь, ни забыть стоящую к нему спиной особу. — Но теперь, когда мы оба свободны, — Воропаева ёжится от его слов, но тут же выпрямляется, стараясь не показывать того, что всё ещё сомневается в правильности происходящего. — Вернее, я-то свободен, а вот ты… — и всё-таки, Никита видит её насквозь, кажется. Его рука ложится на хрупкое плечо, заставляя Киру развернуться. — Я до сих пор не знаю, есть ли у меня надежда. Кира в глаза Никите не смотрит. Думает о чём-то, изучая ковёр под ногами. Решается наконец и, поднимая голову, мужчину в губы целует. Кажется, надежда у него всё-таки есть. И едва мужские руки окольцовывают женскую тонкую талию, Кира дёргается. Рвётся в другую комнату. «Зря, всё это зря! Предательница!» — вихрем проносится в её голове. Закусив нижнюю губу чуть ли не до крови и коря себя за слабость, она даже не слышит, как Никита к ней подходит. — Кирюш, — большая ладонь на плечо ложится и скользит вниз, замирая на локте. Воропаева осторожно руку отбирает и в спальню возвращается. — Понимаешь, Никита… Как-то это всё сложно объяснить, просто… — нужные слова находятся с трудом. — Я всегда относилась к тебе как к деловому партнёру, и переступить эту грань очень страшно. Понимаешь? Если он сейчас уйдёт, то будет совершенно прав. А если нет?.. — Кира, ты — самая очаровательная женщина, которую я знаю, — голос Минаева за её спиной звучит максимально спокойно. А Андрей бы уже сто раз взбесился. — И больше всего, чего мне не хочется, чтобы мы были просто деловыми партнёрами. Ты не представляешь, как я завидовал Андрею, — Кира снова губу закусывает, пока Никита её обходит, желая в лицо заглянуть и взгляд опускает. Не знает, что сказать и как вообще реагировать, — и как радовался, прости, конечно, когда узнал, что вы расстались. Если бы я был на его месте, — «Нет, не говори этого! Не надо! Никто не сможет быть на его месте! Никогда!», — я бы никогда тебя не отпустил. Остатки горьких мыслей и сомнений Никита из Киры сладким поцелуем выбивает. И она сдаётся. Но напряжение никуда из тела не уходит. И мужчина, тонкую женскую шею целуя, это чувствует. А Кира не знает, куда руки деть. Никиту обнимает.***
Попытка расслабиться. Но снова неудачная. Ну не отталкивает, и то ладно. Проводя ладонями по тонким женским рукам, Минаев браслет задевает и тот на пол летит. Бесшумно приземляется. Вдох. Выдох. Да к чёрту всё! И Жданова к чёрту! Воропаева распахивает глаза и тянет Никиту за руку к кровати. Глаза в глаза. И бусы Киры, заботливо снятые Минаевым с её шеи, глухо стукаются об столик. Кира улыбается. Губу закусывает, сложный узел на Никитином галстуке распутывая — пусть теперь тот с бусами кокетничает. Она вообще эти удавки дико ненавидела. И когда полупрозрачная ткань туники под мужскими руками вверх ползёт, женщина понимает, что это точка невозврата. Сколько она сегодня думала о том, кто сейчас наверняка всё ещё в этом гадюшнике обжимается с легкодоступной девицей в дешёвых джинсовых шортах? Кажется, ровно столько, чтобы позволить себе быть счастливой без него. С мужчиной, который любит её просто потому, что она — это она. А не ради собственной выгоды в виде голоса на совете директоров. И пиджак Никиты не без Кириной помощи на кресло отправляется. И снова глаза в глаза. Минаев себя хозяином положения чувствует. Ситуацию в свои руки берёт. На краю кровати удобно устраивается и Киру к себе притягивает. Ему показалось, что она расслабилась наконец. А она действительно расслабилась. На коленях мужских удобно расположилась. И утонула в крепких объятиях. Нежные поцелуи. Мягко. Неторопливо. Без напора. И мужские ладони смело скользят по изгибам женского тела. И будто бы так и должно было быть всегда. Ещё пара лёгких поцелуев. И Кирины пальцы к пуговицам на Никитиной рубашке тянутся. Те расстёгиваются легко и быстро, а губы женские к открывающимся участкам кожи осторожно прикасаются. И руки тонкие по мужским плечам скользят, окончательно ненужную вещь в стороне оставить стремясь. Мужчина на спину падает, Киру на себя роняя. — Ну что ты делаешь? — смеётся она. Первый раз за вечер легко и абсолютно искренне. — Да ничего особенного. И ладони мужские тёплые по выступающим позвонкам на обнажённой женской спине проходятся, прежде чем эту самую спину холод шёлкового постельного обжигает. Короткий поцелуй в губы и снова глаза в глаза. И ткань Кириной кофты под Никитиными руками вниз ползёт, грудь обнажая и заставляя рукой прикрыться. И губы его тёплые костяшек тонких женских пальцев касаются. И Кира в ощущениях теряется, когда Никита её руку убирает в сторону и губами соска касается. По телу волна дрожи проходит, а с губ первый за сегодняшнюю ночь несдержанный стон слетает. И губы мужские по телу женскому дорожки поцелуев прокладывают. И одежда ненужными тряпками куда-то в сторону отлетает. Никита рядом с Кирой ложится, к себе её притягивая и в объятия кутая. Кожа к коже. И сладковатый запах светлых женских волос мужские ноздри щекочет. И вечность бы так лежать, но Кира снова Никитины губы своими находит. И мужские тёплые ладони по женской спине скользят, ниже опускаясь и ягодицы сжимая. И Никита шепчет Кире на ухо какие-то глупости, а она лишь расслабленно смеётся и кончиками пальцев его по щеке гладит. Давно ей так легко не было.***
И всё дальнейшее выглядит как будто само собой разумеющееся. И губы мужские шею женскую тонкую выцеловывают. И подушечки пальцев узоры загадочные на коже чертят. И стоны будто бы несмелые с женских губ слетают. В поцелуях тонут. И рука Кирина тонкая к ящику прикроватной тумбочки тянется. Никита достаточно прозрачный намёк без слов понимает. Аккуратно Киру на спину укладывает, мягко куда-то в солнечное сплетение целует. И у Воропаевой от такого, казалось бы, простого действия, мурашки вдоль позвоночника табунами бегут. И остатки одежды покидают разгорячённые тела. А с первым несмелым толчком Кирину голову и мысли лишние покидают. Уступают место новым ощущениям. И нет больше ничего. Кроме мягких касаний, нежных поцелуев, требовательных стонов и бешеного сердцебиения. И в эту ночь на смятых шёлковых простынях собственной постели Кира спит так спокойно, как не спала уже давно. В Никитиных объятиях ей тепло и уютно.***
Утро встречает Минаева уже одетой и собранной Воропаевой и двумя чашками кофе на низком журнальном столике. Он неторопливо принимает душ, чувствуя себя абсолютно счастливым. — Доброе утро, — на ходу рубашку застёгивая, к Кире подходит и её, сидящую за туалетным столиком, в шею целует. — Доброе, — Кира улыбается. Ловит себя на том, что глаза давно уже так не блестели. — Кофе остывает. Привычные, кажется, ритуалы — утренний кофе, узел на мужском галстуке. Непривычный, другой человек, ставший их участником. Никита ловит Кирины пальцы, отточенными движениями узел вяжущие, целует их. — Это лучшая ночь в моей жизни, — говорит тихо, Киру смущая. — Ники-и-ита, — тянет Воропаева, глаза пряча. А потом сама смело Минаева в губы целует.***
— Ой, девчонки, смотрите, а с кем это Кира Юрьевна приехала? — не в меру глазастая Тропинкина тычет пальцем в затормозившую на стоянке у «Башни-2000» минаевскую иномарку. — Симпатичный, — прищуриваясь, вздыхает Шура. — Интересно, а Андрей Палыч в курсе? — О чём это я должен быть в курсе, Шурочка? — Жданов будто из-под земли вырос, заставляя женсовет дружно вздрогнуть. — Ну что КирЮрьна с другим… Целуется, — продолжая глазеть на машину, отрапортовала Шура. — Ой... — осеклась. — Ой, а я его вспомнила! — радостно воскликнула Маша. — Мы с Федькой их вдвоём в клубе видели недавно! Жданов изменился в лице, слушая о «похождениях» своей ненаглядной невесты. А Кира тем временем, заметив, что к ней приковано внимание, продолжала так и неоконченный вчера спектакль.