***
— Никогда о таком не слышал! — глаза у Тотохатты загораются, словно он только что нашарил особенно притягательный след. Шурф на всякий случай смотрит вниз — убеждается, что под болтающимися в воздухе пятками приятеля нет твердой поверхности. Но ветка, на которой они расположились, все так же крепко удерживает их в нескольких метрах над землей. — В Мире множество магических теорий, и далеко не все они придуманы в Соединенном Королевстве. — Но ты их, конечно же, откуда-то знаешь, — Тотохатта улыбается и подбирает ноги под себя, устраиваясь удобнее, и Лонли-Локли в который раз мысленно поражается тому, как безмятежно его коллега умудряется себя чувствовать почти в любой ситуации и окружении. Вон даже в его, Смерти на королевской службе, дом сумел как-то незаметно просочиться и с любимым деревом хозяина удивительно быстро наладил отношения, да и с самим хозяином чувствует себя удивительно вольготно, нимало не смущаясь грозной репутацией и весьма своеобразной, Шурф прекрасно это осознает, манерой общения. Даже, кажется, получает от нее удовольствие. — Так значит, есть способ определить, какое чувство испытывает человек в данный момент? — Не чувство, а эмоцию, — педантично поправляет его Лонли-Локли. — Я вынужден настаивать на том, чтобы ты различал эти понятия. — Точно, — Тотохатта серьезно кивает. — Полагаю, иногда это может изрядно сбивать с толку, да? Шурф думает всего долю секунды, прежде чем отрицательно покачать головой. — Скорее наоборот: эта информация дополняет ту, что мы воспринимаем иными органами чувств, и таким образом коммуникация становится более... — ...расчетливой? — Мастер преследования хитро прищуривается. — Эффективной, — невозмутимо заканчивает Лонли-Локли. — Впрочем, я обязан предупредить тебя, что подобное считывание эмоций считается бестактностью и нарушением права на личную тайну, поэтому в обществе свои умения в этой области лучше не использовать. — Но мне ты отчего-то решил рассказать? — Право подданных Соединенного Королевства на личную тайну заканчивается в тот момент, когда они попадают в поле зрения Тайного Сыска — разумеется, я имею в виду служебные расследования, а не любопытство сотрудников нашего ведомства в качестве частных лиц. — Разумеется, — губы Тотохатты чуть вздрагивают, и Шурф без всякой магии может сказать, что сейчас в груди и горле его приятеля клубится горячим щекотным облаком смех. — Так ты мне покажешь, как это делается? — Думаю, для этого нам будет удобнее спуститься на землю. — Как скажешь, — Тотохатта моментально оказывается внизу, словно шагнул туда Темным путем, хотя всем известно, что для этого нужно изначально находиться на твердой почве, а ветку дерева никак этой самой почвой не назовешь. И Шурф неторопливо планирует следом, бесшумно приземляясь на словно бы подсвеченную белым песком дорожку. Что Лонли-Локли особенно ценит в своем коллеге, так это готовность в любой момент учиться новому, не пытаясь найти отговорок, не размышляя о сложности или легкости обучения и не слишком вникая в то, насколько полезным новое умение может оказаться лично для него. Новое — значит, интересное: пожалуй, во времена внучек Ульвиара Безликого, когда в ходу еще были родовые девизы, именно такие слова могли бы написать под гербом славного семейства Шломм. Вот и сейчас Тотохатта уже перестал веселиться и на глазах обретает необходимые для обучения внимательность и собранность. — Техника довольно простая, — говорит Шурф, складывая ладони основаниями друг с другом и разводя пальцы как можно шире, словно пытается показать что-то хищное, с десятком клыков, направленное собеседнику в живот. — Жест требуется лишь на первых порах, в дальнейшем при должной практике достаточно будет представить его мысленно. — Разумно, — серьезно отзывается Мастер преследования, копируя жест. Лонли-Локли отмечает про себя, что Тотохатта машинально встал во вторую боевую стойку, и даже ощущает мимолетную гордость учителя за ученика: еще дюжину лет назад Мастер преследования понятия не имел об их существовании, а сейчас не задумывается, какую использовать в тот или иной момент. — Теперь представь, что из центра твоих ладоней идет невидимый свет, освещающий меня целиком. — Невидимый свет, который притом что-то освещает, — это чересчур абстрактная идея, — едва слышно бормочет Тотохатта, но Лонли-Локли знает, что это ничуть не помешает тому со всем тщанием пытаться этот свет вообразить. — Пока что я ничего не вижу, но знаешь, мне только что пришло в голову, что пытаться увидеть твои эмоции — это уровень для кого-то гораздо опытнее меня. Временами мне кажется, что ты и сам их не очень-то распознаешь. — Обычно я в самом деле не испытываю ярких эмоций, но для твоего обучения вполне могу заставить собственный организм их имитировать, — спокойно отзывается Шурф. И чуть ускоряет ритм дыхания, чтобы телу было проще выполнять команды. — Кажется, получается, — вдруг говорит Тотохатта почти растерянно. — Что тебе видно? — Словно бы желтый туман. То есть нет, скорее светящееся желтым облако с центром у тебя в груди... и в голове. И оно становится ярче! — Так выглядит гордость. Ты молодец, очень быстро уловил принцип. Шурф глубоко вдыхает и резко выдыхает, словно вытряхивая из себя невидимое золотистое сияние. — Главная сложность в том, чтобы запомнить, как выглядят эмоции. И, разумеется, всегда нужно помнить, что крайне редко можно увидеть их в чистом виде. Обычно люди испытывают одновременно довольно сложную их смесь, и разобраться, что входит в состав этой смеси, непросто. — Ты говоришь так, словно речь идет об алхимии, — Тотохатта улыбается, но коротко, не сводя с коллеги сосредоточенного взгляда. — В алхимии все в дюжину раз проще и в сотню более предсказуемо. Сделаем следующим образом: ты будешь описывать мне то, что видишь, а я буду называть эмоцию. Готов? Мастер преследования кивает и почти тут же озвучивает: — Синий и красный. Синий — руки и ноги почти целиком, темно-красный в груди и горле. — Так выглядит печаль. — Снимай быстрее эту дрянь, — совершенно серьезно говорит Тотохатта, и Шурф неожиданно для себя самого слушается. — Ого, теперь у тебя полыхает вся верхняя половина тела. Выглядит как настоящий огонь! — Гнев, — коротко поясняет Лонли-Локли. — Теперь только плечи, шея и голова горят, причем щеки и лоб как будто бы ярче, чем все остальное. — Стыд. — Красное в груди и ниже пояса, а на уровне живота почти черный провал. — Страх. — А сейчас красное перетекло в живот, а в голове почти ничего не осталось. — Отвращение. — Даже со стороны ощущается... отвратительно, — усмехается Тотохатта. — Ладно, основной принцип я усвоил. Ты же дашь мне ту книгу, о которой говорил, чтобы я смог выучить все эти сочетания? — Я могу дать тебе номер, под которым она значится в каталоге библиотеки Королевского Университета. — Понял, — ничуть не разочарованно кивает Мастер Преследования. — Тогда на сегодня у меня остался единственный вопрос. — Да? Шурфу отчего-то кажется, что Тотохатте неловко произносить следующие слова, но тот быстро собирается и все же спрашивает: — А как выглядит счастье? — Вся фигура заполняется ослепительным золотисто-белым светом, от макушки до пяток, — чуть помедлив, отвечает Лонли-Локли. — Покажешь? Он несколько секунд молчит, возвращая привычный неторопливый ритм дыхания, потом наконец отрицательно склоняет голову. — Думаю, в опознавании этой эмоции тебе лучше попрактиковаться на ком-нибудь другом.***
— Думаю, я сумел расшифровать вот этот отрывок, — Тотохатта придвигает к Шурфу копию рукописи настолько древней, что оригинал даже при наличии всех сохраняющих заклятий все равно страшно лишний раз открывать, и постукивает ногтем по трижды подчеркнутой строке. — В самом деле? — Лонли-Локли быстро пробегает глазами исходный текст, который, по правде говоря, выучил уже чуть ли не крепче, чем собственное имя, потом переводит взгляд на раскрытую перед Тотохаттой тетрадь и умолкает так надолго, что сидящий рядом Мастер преследования не выдерживает и в свою очередь притягивает к себе стопку бумаги из-под руки самого Шурфа, пытаясь подглядеть в его записи. Тот прихлопывает ее ладонью, случайно накрывая и пальцы коллеги. Мастер преследования вздрагивает и осторожно вытягивает попавшую в ловушку руку из плена. — Ну? Что ты думаешь? — он кивает на тетрадь. — Что мы даром потеряли почти четыре дюжины лет, — флегматично отвечает Лонли-Локли. Тотохатта меняется в лице: еще секунду назад светившийся радостным предвкушением, теперь он явно растерян и даже обижен, еще не зная, на что, собственно говоря, обижается. — ... потому что вместо того, чтобы учить тебя боевой магии, нужно было давным-давно усадить тебя работать в архивах, — невозмутимо заканчивает Шурф. Мастер преследования на секунду замирает, потом закрывает лицо руками и долго свистяще выдыхает. Трет переносицу, качает головой, снова начинает улыбаться и только после этого наконец открывает глаза. — Спасибо, — говорит он так сдержанно, что совершенно ясно: внутри него сейчас, кружась и выписывая немыслимые зигзаги, беснуется радостный вихрь. — Смотри, нас сбила с толку вот эта руна в конце строки. Но если включить логику и присмотреться к исходному тексту повнимательнее, становится ясно, что она — более поздняя приписка, вероятно, сделанная во времена правления первых Клакков. — И это понимание кардинально меняет смысл всего абзаца, — задумчиво кивает Шурф. — Ну да! Тогда здесь мы читаем «дымная глина», а тут... — Тотохатта скользит пальцем на несколько строчек ниже, — ... «стеклянный пепел». И в этом случае все сходится! Реакция пойдет именно так, как описано. — Что ж, — Лонли-Локли аккуратно собирает бумаги, закрывает тетрадь, сворачивает копию рукописи в свиток и складывает все стопкой на краю стола. — В таком случае, задача решена. Я должен поблагодарить тебя: без твоей помощи мне потребовалось бы куда больше времени на расшифровку. — Да не за что, — Тотохатта смотрит на него в недоумении. — И что, это все? — Что ты имеешь в виду? — Мы просто скажем друг другу «спасибо за работу», мысленно вычеркнем рукопись из списка дел и пойдем заниматься чем-нибудь другим? — У тебя есть иные предложения? — Ну конечно! — Мастер преследования чуть не подпрыгивает на месте. — Нужно испробовать рецепт! Лонли-Локли смеряет его долгим строгим взглядом. — Боюсь, ты не совсем понимаешь, к каким последствиям это может привести. Свеча Фиттеха — не просто благовоние, она используется для ритуала, позволяющего... — Обменяться Тенями. Я прекрасно это знаю, Шурф: если ты не заметил, мы оба работали над одной и той же рукописью. Между прочим, убили на это девять прекрасных дней начала года, хотя могли бы беспечно ловить мятежных Магистров и беззаботно переделывать отчеты для Королевской канцелярии. И я перечитал описание ритуала столько раз, что до самой смерти, наверное, буду теперь его помнить дословно. — И все же я обязан тебя предупредить, что обмен Тенями со мной может оказаться совершенно не тем опытом, что тебе нужен. Тотохатта вскидывает подбородок и прищуривается. — Довольно странно заявлять такое человеку, которого называешь другом уже три дюжины лет. — И добавляет уже тише, гораздо менее воинственно. — Я бы хотел думать, что близким другом. Лонли-Локли молчит, и Мастер преследования решается на финальный аргумент. — Если тебе самому не хочется и неинтересно, просто скажи. Я удивлюсь, очень расстроюсь, но не буду ходить за тобой и упрашивать, ты же знаешь. Но мне кажется, твое нежелание — это единственная возможная причина не испробовать Обмен прямо сейчас. — Одна из двух возможных, — наконец отзывается Шурф. — Леди Ренива только что прислала мне Зов: сэр Джуффин будет ждать нас через полчаса у ворот Кехервара Завоевателя. — У нас же дни свободы от забот! — почти стонет Тотохатта. — А он выдергивает нас на службу чуть ли не каждые три часа! — На этот раз, насколько я понимаю, дело в самом деле не обойдется без твоего таланта. Так что поход на Сумеречный рынок за ингредиентами для Свечи придется отложить. Тотохатта застывает, опасаясь поверить в то, что услышал. — Тем более, что ближайший корабль из Куними придет, насколько мне известно, завтрашним утром, а стеклянный пепел в наше время привозят только оттуда, — невозмутимо завершает Лонли-Локли. Мастер преследования прочищает горло, словно не может решить, что на это ответить, потом коротко кивает и встает. Уже на пороге кабинета останавливается, оборачивается, говорит очень сдержанно: — Ты не представляешь, как я рад. И выходит, словно больше ни секунды не может оставаться на одном месте. Шурф медлит, глядя на распахнутую дверь, и думает, что он-то как раз прекрасно представляет: стоит прикрыть глаза, и на том месте, где только что стоял Тотохатта, снова вспыхивает золотисто-белый сияющий силуэт. Он уверен, что сам сейчас светится почти так же ярко.***
— Джуффин, прошу... Лонли-Локли не помнит, доводилось ли ему когда-нибудь в жизни кого-либо умолять. Возможно, что-то подобное происходило — в раннем детстве, когда он еще не усвоил, что лучшая просьба — это приказ, и пробовал разные методы воздействия на людей. Или во времена Безумного Рыбника, которые, к счастью ли или к досаде, но почти не задержались в его памяти. В одном он уверен: он никогда этого не делал сознательно, отчаянно прося не только и не столько собеседника, скорее саму судьбу в его лице, чтобы по его воле изменился Мир. В абсолютной убежденности, что ни одно слово, никакой жест неспособны исправить случившееся из-за его собственной ошибки. Шеф Тайного Сыска медленно качает головой: на посеревшем лице яростным темным огнем горят обычно спокойно-насмешливые глаза. Он опускает веки, скрывая за ними обжигающий холодом мрак, а когда снова поднимает взгляд, в нем больше нет ни гнева, ни привычного отстраненного интереса, только скорбь — и от нее Шурфа начинает мутить так же сильно, как от не желающей гаснуть перед внутренним взором картины: черной полы Мантии Смерти, припорошенной по самому краю крупинками серого пепла. — Извини, сэр Шурф, — от негромкого голоса Джуффина вздрагивают все, кроме самого Лонли-Локли. Тот услышал эти слова словно наяву еще в тот момент, когда Почтеннейший Начальник не задумался, не оскалился азартно, мигом становясь похожим на прежнего Чиффу, даже не рявкнул на своего первого ученика в ответ на просьбу вернуться по Мосту времени всего-то на полчаса назад, чтобы стереть из памяти Мира его минутную задержку. Лонли-Локли достаточно хорошо знаком с теорией искажения времени, чтобы понимать мотивы начальства. Он вообще, провались оно все к тем самым неведомым чудищам с обратной стороны Стержня, прекрасно знаком почти с сотней разных теорий на смежные темы, но среди них нет ни одной, которая помогла бы вернуть Тотохатту. — Я... — понимаю? Согласен? Готов идти дальше: к Магистру Калоху, к чистокровным уандукским кейифайям, к самим Древним? — ... предоставлю отчет к завтрашнему вечеру. — Джуффин, вы уверены, что это необходимо? — в голосе сэра Кофы слышится неприкрытое беспокойство, и это даже отчего-то приятно. Но именно потому нужно снова вдохнуть — как в последнюю четверть часа, на шестьдесят шесть счетов, — и мысленно пообещать себе поблагодарить старшего коллегу. Потом, когда-нибудь потом, когда каждый удар сердца перестанет выворачивать нутро желчным и ледяным, а на периферии зрения рассеется голодная обморочная тьма. Шурф делает шаг назад, разворачивается, не вслушиваясь в мерно звучащий голос начальства, вероятно, отвечающего что-то Кофе, разъясняющего Рениве — бледная секретарь не успевает отшатнуться с его пути, задевает плечом, наверняка пребольно бьется о подлокотник кресла, но и не думает одернуть того, кто зовется Смертью на королевской службе. Кто сейчас как никогда полно ощущает эту смерть в себе самом. Он выходит в Зал общей работы, только чудом вписавшись в проем двери, минует узкий коридор, очень аккуратно отворяет свой кабинет и запирает за собой замок. Смотрит на свой стол. Он медленно поднимает руку, и с пальцев без всяких Перчаток срываются струи пламени. Вспыхивает бесценная рукопись, съеживается и распадается тут же исчезающим пеплом ее копия, сгорают в считанные мгновения записи, еще утром казавшиеся неприкосновенными. В абсолютной тишине почти стерильного помещения собственное дыхание кажется оглушительным, как обрушивающаяся на голову штормовая волна. Лонли-Локли кладет ладонь на первую попавшуюся самопишущую табличку, даже не взглянув, что на ней написано. Чуткая светлая глина под пальцами моментально заполняется чернильной чернотой. Шурф долго смотрит на матовый, словно бы выточенный из угля квадрат в своих руках, потом размахивается и швыряет его в белоснежную стену. Табличка разлетается мелким крошевом, оседает сажей на ковре, повисает скрипящей на зубах пылью в воздухе. Лонли-Локли впервые мысленно благодарит королевскую канцелярию за бесчисленное количество документов, обязательных к оформлению в любом государственном ведомстве. Он берет следующую табличку из высокой стопки, но не смотрит на нее, не желая видеть, как из-под пальцев снова сочится напитанная чернотой горечь. И следующую. И еще одну. И еще. Стена напротив медленно окрашивается в равномерно-угольный цвет, и это неведомо почему приносит почти физическое облегчение. Тотохатта сейчас наверняка сказал бы, что на месте непроглядной тьмы в силуэте его друга появляется первое неверное свечение. Он сказал бы, что рано или поздно любопытство к жизни победит затмевающую все тоску. Ведь табличек много, и к тому моменту, как все они рассеются в пыль, новый едва заметный огонек у Шурфа внутри наверняка станет явным. Лонли-Локли в этом почти уверен. Почти так же, как в том, что до конца эта чернота не уйдет никогда. Он берет следующую табличку. Замах, свист короткого полета. Хруст.