Осознание очевидного

— Уйди, Миша, — попросил Ботвинник как-то смущённо и захлопнул за собой дверь, оставив рижанина наедине с пустынным коридором. Он пообещал себе как-нибудь поймать Тиграна без сообщества Виктора и выведать, что произошло. Михаил Моисеевич прислонился к двери лбом, разозлился на мешающие расслабиться очки, стянул их, убрал в карман и шумно выдохнул через нос. Внутренняя агрессия вышла наружу из-за американца. Как же ласково с ним обращается Таль! Михаил после проигрыша собрался с силами и готовился к матч-реваншу: он буквально продолжал жить соперником, его игрой, его симпатично-притягательной манерой складно говорить, улыбаться искренне и шокировался наивной добротой. Таль и внешне импонировал Ботвиннику. Рижский гений, тайно признаться, выглядел очаровательно, несмотря на свою ветренность. Чёрные локоны, тёмные глаза, длинные брови, заострённые к концу, где-то уже Ботвинник пропадал в чувства от такого типажа. И вот снова! Мишины тонкие черты лица не портил даже большой немного горбатый нос. Его фигурка была приближена к атлетической, но всё же Таль, возможно, худощав. Несмотря на то, что нынешний чемпион мира курил, как паровоз и имел массу других недостатков — Михаил Моисеевич поплыл. И отказывался признаться даже себе в том, что его корабль тонет! Быть не может такого, чтобы он, Ботвинник ревновал какого-то Таля! Тьфу! Замечтавшись, и, немного поостыв от злости, Михаил, к стыду своему, заметил, что брюки стали ему тесны. Теперь он возбудился на Мишу! Игнорировать возбуждение ему не хотелось, но и впускать в свои мысли Таля… Будет худо тем, что окажется сложно отделаться от изумительных картинок. Всё же, чтобы унять свою слабость, Ботвинник повернул ключ дважды и не стал вынимать его из скважины, снял ботинки, ослабил узел галстука, снял пиджак и повесил на вешалку. Придирчивый к порядку, он прошёл в ванную, опулоснул руки с мылом, а затем переместился к кровати. Звякнула пряжка ремня, пуговицы брюк, затем ненужная ткань упала на пол. Ботвинник подобрал брюки и повесил на краешек кровати, а затем осмотрел свои трусы — светлые в бледно-зелёную полоску, огладил через ткань стояк, издал томный вздох и избавился от белья. Присев на край кровати, он пошире расставил ноги, смочил ладонь, взял член в руку и принялся нетерпеливо водить по нему вверх-вниз. Пытаясь соскочить с воспоминания, где Миша солнечно улыбается ему, один, в тонкой рубашке без галстука… Эх, вот бы снять! Другое, ему нужно другое! Чтобы закрыться от Таля Михаил вспоминает молодость. Табуированную тему — его воробушка Митю. Миловилное лицо, отзывчивость, нетерпение, музыкальные пальцы, казалось бы, но это не то! Порывшись в памяти он припомнил балет, но безликие ножки не подталкивали к краю. Отчаянно хотелось кончить, его лицо запылало, и, Михаил, отпустив себя, представил, как Мишина рука скользит по его стволу, а само рижское недоразумение тянется к нему за поцелуем. Он почувствовал, что его подтряхивает, а правая ладонь становится влажной от спермы. Яркий конец. Липкая ладонь, как же он влип! Вот же чёрт!