Гипосмия

Сегодня от Снейпа пахнет полынью — сильный свежий запах, наверняка пришёл сразу после урока с шестикурсниками, на котором варили напиток живой смерти. Ещё от него пахнет розами и чем-то сахарным, почему-то про вафли думается. Сириус тянет носом воздух и демонстративно морщится — не потому что запах ему не нравится, а потому что всё как раз наоборот. Но нужно всем показать, что ему со Снейпом в одной комнате находиться неприятно, что все эти ароматы раздражают по-собачьи чуткий нюх и что можно было бы в душ по дороге зайти. И, конечно, чтобы себе напомнить, что привычка обнюхивать Снейпа его совсем не радует. Появляется эта привычка случайно и сама по себе. Сириус ведь к запахам и правда чувствителен, даже в человеческой форме: знает, что Гарри пахнет дешёвым шампунем, потом, чуть-чуть — лакированным деревом и воском от средства для ухода за метлой, Молли — тестом, духами Артура и мокрой землёй, Гермиона — мятной зубной пастой, гелем для волос, который с её шевелюрой не справляется совершенно, и книжной пылью, а Римус — старой кожей и прелой травой. И только Снейп каждый раз пахнет по-новому. Он приносит с собой запахи Хогвартса, своих зелий, ингредиентов и мест, где он их добывает. Сириус просто не может удержаться: вдыхает, отделяет запахи друг от друга, догадывается, где Снейп побывал недавно, а откуда давно ушёл. Это как игра — в доме, который пахнет плесенью, старостью и неприятными воспоминаниями, Сириусу это просто необходимо. Иногда от Снейпа пахнет лавандой, календулой и лакрицей, иногда — мятой и кайенским перцем. Однажды, взмахнув полами мантии, он окутывает Сириуса запахом мха и речной тины, и тот может поклясться, что знает место в Запретном лесу у озера, где Снейп недавно проходил. Иногда Сириус отчётливо чувствует что-то тухлое, и вспоминаются стоявшие на полках в кабинете зельеварения глаза в банках. Приторный запах гниения Сириуса тоже заставляет отойти подальше. Зато ему нравится, когда от Снейпа пахнет корицей и кардамоном, кофе ещё и мускатным орехом. Так пахли завтраки, которые готовила им с Джеймсом миссис Поттер. Снейп не заслуживает быть частью такого воспоминания, но на собрании Ордена Сириус всё же подсаживается к нему на один стул ближе. Правда в том, что Сириусу скучно — смертельно, взрывоопасно. Когда становится невыносимо орать пьяные песни с гиппогрифом и выяснять отношения с портретом почившей матушки, на него наваливается отчаяние, усталость и желание что-нибудь эдакое сделать. Держится он на обещаниях Дамблдору и — что важнее — Римусу, потому что последний в случае чего ему буквально голову откусит (хотя страшно, конечно, не это), но безумные, яркие, как фейерверки этих смешных близнецов, идеи в голову так и лезут. В такие дни ноги сами несут Сириуса в спальню на третьем этаже, в которой Снейп разбил себе маленькую выездную лабораторию. Потому что нет средства от скуки надёжнее, чем испортить Нюниусу жизнь. — Какого дьявола ты здесь забыл? — спрашивает он, когда Сириус к нему вваливается, и сморит с холодным презрением и бесконечной усталостью. — Это мой дом, могу быть, где захочу, — напоминает Сириус и вальяжно рассаживается на старом диванчике, перетащенном сюда во время уборки из другой комнаты. — Очаровательно, — выдавливает из себя Снейп и смотрит так, будто Сириус ему противнее какой-нибудь крысиной селезёнки, банка с которыми стоит у него на столе. — Самоутвердился? Теперь проваливай. — Нет уж, — отрезает Сириус. — Я, может быть, соскучился по нашим чудесным школьным денькам. А ты разве нет? Но Снейп, принявший Сириуса как деталь интерьера и занятый своим этим зельедельческим, на провокации реагирует вяло и с запозданием на полминуты. Сыплет порошки в котёл, помешивает, ждёт и опять что-то добавляет. Мерзко пахнет пиявками, и Сириус недовольно морщится, но запах быстро пропадает, снова закупоренный в банке из тёмного стекла. Сириус скашивает на Снейпа глаза. Сам он устраивается лёжа на диванчике, закинув скрещенные ноги на спинку и постукивая по полу костяшками свешивающейся правой руки. Снейп из такого положения виден почти вверх ногами, и эта картина веселит Сириуса своей привычностью. У Снейпа что-то, кажется, не ладится с его пиявками и зельем, пахнущим летним лесом. Он мешает его отрывисто и раздражённо, наклоняется так низко, что весь исчезает в синеватом пару и разве что носом поверхности не касается. Сириус хочет посоветовать ему нырнуть в котёл, когда Снейп сам с ним заговаривает. — Блэк, ты же псина? — спрашивает он резко и всем своим видом показывая, где он этот разговор видел. — Ну, иногда, — соглашается Сириус не очень уверенно, ища подвох. — Тогда используй свой собачий нюх и скажи мне, пахнет это корой дуба или нет. Пока Снейп переливает немножко зелья в колбу, Сириус готовит едкий вопрос, когда, мол, он дубы последний раз нюхал и как он его отличит от ясеня или рябины какой-нибудь. И вообще, он не помнит, чтобы дегустатором тут нанимался. Но когда Снейп подносит колбу к его носу, то сами вспоминаются прогулки с друзьями, летние вечера между экзаменами и большое старое дерево недалеко от хижины Хагрида. Они лежали под ним и учили трансфигурацию, и превращали длинные округлые листья во всё подряд. Листья были дубовые. — Пахнет, — отвечает Сириус, не успевший даже решить, хочет ли он в принципе Снейпу помогать. Тот коротко кивает вместо благодарности и возвращается к своему котлу. Сириусу требуется сделать над собой немалое усилие, чтобы признаться хотя бы самому себе, зачем он в эту лабораторию таскается. Ему не так уж сильно хочется со Снейпом препираться — для этого у него есть Кикимер и портрет матушки, к тому же всё это как-то теряет смысл, когда тебе за тридцать. Но ему нравится, что эта комната, несмотря на старую мебель, собранную со всего дома, не похожа на остальные — лаборатории в фамильном поместье Блэков раньше не было. Ему нравится рассматривать затёртые корешки книг с рецептами зелий и баночки с ингредиентами — все эти запахи, заточенные в стекле. Нравится с закрытыми глазами угадывать, что Снейп достаёт сейчас и как оно меняет запах готовящегося зелья. Иногда даже хочется принять свою анимагическую форму, чтобы лучше всё прочувствовать, но Снейп, только увидев однажды собачью лапу, переступающую порог, очень убедительно пообещал побрить Сириуса налысо, стоит ему сделать ещё шаг. Сириус решает пока не рисковать и заняться развлечением «оставь на всём клочки своей шерсти» в другой раз. Ему нравится, когда пахнет хвоей, или имбирём, или жгуче-пряной асафетидой, от которой он чихает. Болезненная радость сопровождает знакомые запахи, те, от которых на ум приходят ночные вылазки на кухню под мантией-невидимкой, и уроки травологии, и длинные вечера в библиотеке за свитками с эссе, и «Сладкое королевство», и... И, если закрыть глаза, можно представить себя в Хогвартсе, когда всё было хорошо и просто и никто ещё не знал, насколько плохо всё может стать. Это приятно, потому что в настоящем у Сириуса радостей немного и на будущее он больших надежд не питает. Ещё — и на осознание этой причины Сириусу по старой памяти требуется бутылка огневиски — ему нравится быть ну хоть кому-нибудь полезным. Мысль, что даже у его пятнадцатилетнего крестника больше шансов сразиться с Пожирателями Смерти, чем у него, выводит Сириуса из себя. Он не может — физически не может — ничего не делать. Кажется, даже в Азкабане ему удавалось сохранять рассудок успешнее, чем здесь, — мечты о мести лучше, чем никаких вовсе. — Не могу я тут больше сидеть, — рычит Сириус. — Тут дышать нечем, а мне даже на улицу не выйти. Он жалуется на жизнь Снейпу, но альтернатива — портрет дражайшей матушки, а она не самая понимающая персона, так что презрением к себе на почве выбора собеседника Сириус решает заняться позже. На собрании Ордена только что обсуждали систему слежки за несколькими интересными местами в Лютном переулке, выбирали роли, согласовывали способы передачи информации, а Сириус сидел с ними, потому что его не могли выгнать. Так что жалобы Снейпу — не самое худшее за сегодня. Тот должного сочувствия, впрочем, не выказывает. — Ну выйди, прогуляйся, — советует он ядовито и считает капли сиропа чемерицы. — Я готов заключить пари с любым желающим на то, кто поймает тебя раньше: авроры, Пожиратели или магловская полиция. — Они не узнают меня в образе пса, — отвечает Сириус упрямо. Его бесит, когда ему, раздражённому и потихоньку сходящему с ума от бессилия, возражают, бесит, что оказываются правы, и особенно бесит — что всё это Снейп. — И что ты будешь в образе пса делать? — усмехается Снейп так едко, что хочется ему врезать. — Кусать Тёмного Лорда за пятки? Скажи мне лучше, — меняя тему без предупреждения, просит он, — это зелье пахнет перегноем? Сириус смотрит на него секунду с таким выразительным осуждением, какое только может изобразить. Потом нехотя отвечает: — Нет, не совсем. Просто землёй, скорее. Снейп кивает и возвращается к работе. У него, как выяснилось, профессиональная проблема, называемая умным магловским словом «гипосмия». Снижение чувствительности обоняния. Снейп не распространяется о причинах, но Сириусу думается, что, если всю жизнь дышать всякими странными зельями, и не такое начнётся. Он злорадствует иногда, но так, вполсилы, и открывшуюся эту слабость активно использует. Запах — не единственный способ определить готовность зелья, но самый простой и быстрый, так что логическая цепочка тут простая: Снейп готовит зелья для членов Ордена — Сириус ему помогает — Сириус помогает Ордену. Бонусные очки за взаимодействие со Снейпом, и уже выходит какая-то иллюзия деятельности — настолько, видно, хорошая, что даже Снейп перестаёт обвинять его в трусости и только кривится при его виде. Так что Сириусу в целом несложно сообщать, пахнет ли зелье ладаном, табаком, лилиями или какой-нибудь тухлятиной или гнилой гадостью. Пока он валяется на своём диванчике, запахи — не всё, что его занимает. Он читает, рисует (на уровне пятилетки, как брезгливо замечает его компаньон) и, когда делать совсем уж нечего, пялится на Снейпа. Тот делает вид, что не замечает. Снимает огромную бесформенную мантию, закатывает рукава рубашки под ней, собирает в хвост отросшие волосы — и становится непривычно открытым, почти уязвимым. Сразу оказывается заметно, какой он тощий, и хорошо, что Молли этого не видит, потому что сразу бы бросилась и его откармливать. Снейп же брови хмурит, беззвучно шевелит губами, в одной руке держит палочку, которой помешивает зелье, второй водит по столу, будто чертит какое-то мысленное уравнение. — Прочти вслух вот этот рецепт, — приказным тоном просит он однажды. Не отрывая сосредоточенного взгляда от котла, леветирует Сириусу в руки раскрытую книгу, пахнущую, как и все старые книги, почему-то шоколадом. Сириус отвечает что-то в духе «тебе надо, ты и читай», но Снейп это игнорирует, так что Сириус делает, что просят, хотя и показывает всем своим видом, насколько это утомительное занятие. Он зачитывает, в каком порядке нужно резать, выдавливать и крошить в котёл всякие рога двурога, слизь флоббер-червей, ягоды омелы и бананы и как это всё правильно мешать. Интересно, если нарушить рецепт, всё взорвётся или просто будет вонять грязными носками? Но у Снейпа ничего почему-то не взрывается, хотя рецепту он не то чтобы точно следует. Сириус за ним наблюдает краем глаза. Снейп, странным образом вывернув руку с палочкой, так что кости на кисти и запястье разом выступают и заостряются, медленно помешивает зелье против часовой стрелки, хотя Сириус только что ясно прочитал, что мешать нужно по часовой, и толчёный рог двурога высыпает постепенно, мелкими щепотками, хотя должен был сразу всё добавить и быстро размешать. — Зачем я тебе тут это читаю, если ты всё равно по-своему делаешь? — спрашивает Сириус, в лучших чувствах оскорблённый пренебрежением к своему труду. — Мне нужен базовый рецепт, чтобы понимать, как его улучшить, — отвечает он, не отрывая взгляда от варева в котле. Палочка, кажется, только чудом не выпадает из кончиков его длинных тонких пальцев. Сириус, засмотревшись, быстро моргает и переводит взгляд на его лоб. — То есть когда Гарри идёт против рецепта, он идиот и Гриффиндор теряет баллы, а когда ты, то это улучшение? — возмущается Сириус. Снейп тяжело вздыхает, будто жалеет, что даже сосредоточенность на работе не избавляет его от общения с людьми тупее себя. Сириусу хочется запустить в него книгой с рецептами. — Поттер не способен отличить печень летучей мыши от безоара, а это всё — от стеблей одуванчика, и, если готовое зелье должно быть, скажем, нежно-розовым и пахнуть розмарином, он приготовит что-то в лучшем случае жидкое, красное и разящее плесенью, — выговаривает Снейп на одном дыхании. — Что там дальше? — Перетёртые ягоды омелы добавить и кипятить зелье пять минут, пока оно не станет бледно-сиреневым, — зачитывает Сириус. — Так ты же учитель, вот и научи его, как надо. Снейп смотрит исподлобья, соскребая массу из ягод омелы со стенок миски в котёл, и красноречиво молчит. — Чем это пахнет? — спрашивает он, когда приготовление почти закончено и зелью остаётся только долго медленно кипеть. Сириус морщится. — Кошатиной. — Значит, всё верно. Будет настаиваться неделю до готовности. Тебе что-то не нравится? — почти непринуждённо интересуется Снейп, будто только сейчас замечает недовольную гримасу Сириуса. Тот, теперь уже от обиды за свои собачьи чувства, всё-таки швыряет книгу в Снейпа. В лаборатории его на неделю становится невыносимо. Зато от Гарри приходит письмо с любопытной новостью: Снейп, мол, на последних уроках сначала цеплялся к нему из-за особенно мелкой ерунды, а потом сделал одолжение и начал в самом деле объяснять, в чём была ошибка, так что даже получаться что-то начало. Рождественские чудеса, не иначе.

***

— Это чем-нибудь пахнет? — спрашивает Снейп, поднося колбу к лицу Сириуса. Тот глубоко вдыхает, потом втягивает воздух мелкими вдохами, даже тянется вперёд и наконец озадаченно смотрит на Снейпа. — Нет. Тот ухмыляется. — У тебя вид, как у собаки, которая побежала за палкой, а потом поняла, что хозяин только притворился, что бросает её. — Тебе не надоели шутки про собак? — спрашивает Сириус раздражённо. Зелье без запаха его настораживает и приводит не в лучшее настроение. — Надоедят, когда они перестанут тебя раздражать. Снейп резко разворачивается, взмахом мантии окутывает Сириуса ароматом старых досок, пыли и пепла, и дышать становится чуть приятнее. — А чем оно должно пахнуть? — Оно не должно. Это яд, он не должен быть заметен, — поясняет Снейп снисходительно и разливает его по бутылкам. — Кого ты травить собрался? — фыркает Сириус. — Тебя, если не перестанешь задавать вопросы. Снейп ухмыляется в ответ, ломано и криво. Сириусу кажется, эта гримаса отражает его собственную сейчас. С собой ему всё понятно — у него вместо бывшей обольстительной улыбки давно уже выходит что-то дёрганое, нервное, болезненное. Иногда — в разговорах с Гарри хотя бы — получается улыбнуться теплее и мягче, но это цинично-надломленное спрятать полностью никогда не получается. А Снейп, если подумать, всегда так улыбался. Что должно произойти с человеком, что он в одиннадцать лет уже не умел улыбаться? Разглядывая Снейпа, Сириус не сразу замечает на себе ответный взгляд, внимательный, тяжёлый, изучающий. Будто он какой-то редкий жук, которого нужно со всех сторон рассмотреть, препарировать и, разобрав на полезные свойства, покрошить в зелья. Это очень неуютный взгляд, слишком много выведывающий, стремящийся вытащить на поверхность все секреты. — Что смотришь? — огрызается Сириус. Снейп хмыкает, не отвечает и опускает голову к своему котлу. Прядь волос выпадает из его непрочного пучка и падает на лоб, Снейп её раздражённо сдувает. Появляется внезапное озорное желание подойти и то ли дёрнуть за неё, то ли просто за ухо отвести. Глупость, конечно. Сириус не двигается с места и продолжает наблюдение.

***

Те, кто приходят с заданий Ордена, пахнут холодным ветром, пеплом и затхлыми переулками. Так всегда бывает, но тревожит Сириуса не это. К привычному набору примешивается солёный запах железа, от которого Сириус резко выпрямляется в кресле, тянет носом воздух и бежит в прихожую. Потому что отчётливо пахнет свежей кровью. Сириус даже не задумывается, машинально, как с любым другим бы сделал, закидывает руку Снейпа себе на плечо и заставляет на себя опереться. Только и успевает рассмотреть порванную над коленом мантию и капельки крови на ковре. Хочет Снейпа дотащить до ближайшего дивана и там уже думать, чем помочь (и надо ли? Снейп всё-таки), но того это не устраивает: сквозь стиснутые зубы приказывает вести себя на третий этаж. Сириус бросает на него раздражённый взгляд, мысленно представляя, как отправляет его наверх Левикорпусом. Снейп, опасно бледный и очень злой, чувствуя заминку, шумно выдыхает через нос. — Блэк, сделай ради разнообразия умную вещь и выполни, что тебе говорят, — шипит он. — Чтоб ты знал, я постоянно делаю, что мне говорят, — сварливо отвечает Сириус, таща Снейпа вверх по лестнице. — Сижу дома, носа на улицу не показываю, Кикимера не убиваю, разбираю шкафы. Снейп мертвой хваткой вцепляется в ворот его мантии, чтобы не соскользнуть с его плеча, но даже в таком состоянии находит в себе силы закатить глаза. — Поздравляю с карьерой домохозяйки, — говорит он на грани слышимости и всё равно донельзя ядовито. В лаборатории Сириус, не церемонясь, сгружает Снейпа на диванчик, где сидит обычно сам, и на мгновение кажется, что тот, вытянувшийся, с белым лицом и закрытыми глазами, потерял сознание. Сириус прикидывает, какова вероятность, что его обвинят в смерти Снейпа, если он тут сейчас умрёт. — Бадьян, — едва разжимая губы и не открывая глаз, говорит тот, и Сириус оставляет свои мысленные эксперименты. Он призывает заживляющую настойку заклинанием, потому что разбираться, что есть что среди неподписанных баночек, у него никакого желания нет. В нос бьёт сладковатый аптекарский запах, когда Сириус выдёргивает пробку. — Да не лей ты столько. — Снейп раздражённо дёргает плечом, когда Сириус присаживается рядом и начинает обрабатывать рану. — Больше не меньше, — отвечает тот философски и отодвигает осторожно края разодранной штанины. — Ты отвратительный транжира, — морщится Снейп. Он всё ещё смертельно бледен, но голосу уже возвращаются силы, и Сириус не может поверить, что его это радует. — А ты сволочь по жизни и только что был при смерти, твоё мнение не считается, — парирует Сириус, придирчиво осматривая медленно затягивающиеся шрамы и капая туда, где кожа срастается особенно медленно. — Я не умирал, не радуйся раньше времени. — Так, может, и сюда сам бы поднялся? Стоило, пожалуй, дать тебе грохнуться в обморок перед портретом моей матери, чтобы у неё была возможность вдоволь посокрушаться о том, что фамильный ковёр запачкан наполовину магловской кровью. — Всё был бы лучший собеседник, чем ты. — Не перестаю поражаться твоим извращённым вкусам. Как с тобой вообще это случилось? — Некоторые из нас, — снисходительно отвечает Снейп, и Сириус не понимает, зачем он вообще спрашивал, — занимаются делом, что несёт в себе определённый риск... — Так ты же у нас, помнится, шпион, — насмешливо говорит Сириус. — Играешь комнатную собачку Волдеморта и ни с кем не сражаешься. Снейп некоторое время молчит, так что кажется, он и не собирается отвечать. Но он всё же говорит, хмурясь и задумавшись о чём-то серьёзнее этой перепалки: — Ситуации бывают разные. И руку можешь уже убрать. Сириус с досадой замечает, что, отодвинув в сторону порванную ткань брюк, так и оставил ладонь на ноге Снейпа, на бедре над раной. У него есть примерно секунда, чтобы запечатлеть эту картину в своей памяти, чтобы потом прокручивать её в голове и, копаясь в ощущениях, думать, что же тут не так. Потом он руку отдёргивает. — А после такой раны не нужно некоторое время не двигаться? — спрашивает Сириус с сомнением, когда Снейп встаёт и хромает в сторону двери. — Твоя забота очень трогательна, — ухмыляясь, отвечает он, — но у меня такой роскошной возможности нет. У меня, — он кривится, будто у него разом заболели все зубы, — урок через десять минут.

***

Картина эта действительно не выходит у Сириуса из головы. Он думает, что кожа у Снейпа прохладная, гладкая, и вспоминает то, что помнить, в общем-то, не может, но ему хочется думать, что так оно и есть. Вслед за этим воспоминанием приходят мысли о собранных наскоро в хвост волосах, о тонких гибких запястьях и небрежно держащих волшебную палочку длинных пальцах. О кривой улыбке на тонких губах и ключицах, виднеющихся под расстёгнутым воротником рубашки. Думается, что этот кретин чуть не умер, приполз весь в крови и ещё условия диктовал. И Сириус — представить только — на самом деле за него волновался. За Снейпа то есть. До чего он дожил, хоть за огневиски снова иди. Но Клювокрыл, хоть и кланяется, смотрит настороженно и осуждающе и к заначке с бутылками не подпускает. Поэтому все следующие мысли преступно трезвый Сириус валит на подступающую весну. У многих крыша едет, почему у него не может? Потому что если он сошёл с ума, то почему бы не признать, что ему нравится не только, как Снейп пахнет, нравится не только разгадывать загадки ароматов, цепляться за воспоминания и воображать, что он тоже делает что-то для Ордена. Ему нравится просто молча смотреть, как Снейп работает. Рассматривать его скляночки, книжки, рассматривать его самого. Вспоминать, какая на ощупь его кожа. Пора признать, что ему нравится Снейп. Целиком. И тогда почему бы ему, сидя в полутёмной лаборатории, пахнущей новым пергаментом, не представить, как он подходит к Снейпу лениво — Снейп режет какие-то длинные коричневые стручки, но ради него, конечно, отвлечётся. Так вот, подойти к нему, забрать из рук нож (Снейп с ножом — не то, что нужно этой фантазии), положить руки на бёдра и притянуть к себе. Помедлить немного, наслаждаясь чужим замешательством, и поцеловать — так медленно и развязно, как можно, только когда в голову ударяет весна. Хочется представить, как он сбрасывает со стола стоящие на нём весы и колбы, но о драке он помечтает в другой раз. Поэтому Сириус мысленно сдвигает в сторону приборы и, подхватив Снейпа — он же тощий и лёгкий наверняка, как пёрышко, — усаживает на край стола. Запускает руки под рубашку, гладит быстрыми движениями прохладную кожу и торопливо расстёгивает пуговицы, потому что раскрытого воротника ему сейчас мучительно мало. От мыслей отвлекает совершенно не вовремя их непосредственный объект. — Блэк, подойди сюда и подержи сито, — требует Снейп. Сириус почти уверен, что он может сделать это сам и ему просто хочется его погонять. Впрочем, после того, что он себе напредставлял... Сириус подходит и терпеливо держит над котлом сито, пока Снейп одной рукой мешает зелье, а второй просыпает ингредиенты, которые только что резал. — Чем пахнет? — спрашивает он, выждав полминуты. — Похоже на бумагу? — Скорее на краску в магловских комиксах, когда они недавно напечатаны, — подумав, отвечает Сириус. Снейп стоит слишком близко, и это не даёт фантазии выветриться из головы. — Я должен знать, как это? — недовольно уточняет он. — Это не бумага, — снисходительно поясняет Сириус. — Ладно. Тогда пусть пока кипит. Блэк, ещё кое-что. Снейп жестом подзывает его обратно к себе, и Сириус очень к месту вспоминает, что он, как рассказал Гарри, оказывается, умеет проникать в чужой разум. Сириус смотрит ему в глаза, и эта мысль кажется совсем не случайной. Вид у него, словно он что-то задумал. Сириус невольно напрягается. А потом Снейп, ухмыльнувшись, кладёт руки ему на бёдра, притягивает к себе и, выждав с наслаждением секунду, целует.

***

— Поверить не могу, ты выстрелил в меня Ступефаем! — Ради твоего же блага. — Ты сломал мне руку! — Я спас тебе жизнь. Заклятие Беллатриссы отправило бы тебя прямиком в ту арку, и это не тот опыт, которые ты хотел бы — или мог бы — пережить. — Ты мог выстрелить в неё. — Я выбрал более приятное. Если тебе что-то не нравится, мы можем вернуться в Министерство, и я лично швырну тебя в арку. — Обойдусь как-нибудь. — … — … — Спасибо. — Ага. Чем зелье пахнет?