***
В густой чернильной тьме громом гремели десятки слаженных залпов. Разноцветные звёзды каскадами сыпались с неба на Королевскую гавань, пугая и завораживая простой люд. Красно-желтые искры разрывали звездное небо на сотни агатовых лоскутов. Потоки огней лились водопадами, исчезая будто бы у самой земли. Верующие осеняли себя символами веры, проклиная Таргариенов, спустивших на их головы адских огненных псов, охраняющих вход в само Пекло. На площадях с перепугу случилась давка, в которой погибла пара-другая неосторожных зевак. Но какой же праздник без этого? Народ, неискушенный подобными зрелищами, пришел в невероятное возбуждение, и было ясно, что гуляния затянутся до рассвета. Огненные всполохи не тронули воображение принца Эйгона. Путешествуя с отцом и матерью по Вольным городам, юноша успел насмотреться на подобные фокусы. Поэтому с замиранием сердца смотрел он, как разноцветный дождь яркими искрами отражается в широко распахнутых глазах Денейры. Все это было немного пугающе с непривычки, и девушка неосознанно пыталась спрятаться за его плечом. Снизу, из сада, раздавались пьяные крики и женские визги. «Мать снимет шкуру со всех, если пострадают розы…» вяло подумал Эйгон. Выпитый алкоголь делал сознание туманным и тягучим, а желания плоти - яркими и горячими. - Наверное, нам пора… Уже поздно. - уверенно прошептал он жене, едва отгремел последний залп. Денейра покраснела так сильно, что даже ночная тьма не смогла скрыть ее смущения. Это было чертовски мило, а Эйгон, мимолетно влюблявшийся считай каждую седмицу, тяготел к скромным невинным девушкам. Правда, в постели он с ними пока не сталкивался, но сама перспектива подобного опыта будоражила густую драконью кровь. Люцерис к свадьбе выделила сыну новые просторные покои с террасой, до которой дотягивались цепкие лианы вьющейся розы, создавая приятную романтическую атмосферу. И теперь, переодевшись, Эйгон глотал вино, коротая томительные мгновения до появления жены. … Жены… Странное грубое слово, ни капли не подходящее юной Дени, пусть и выбранной не его сердцем. Ей бы быть музой для поэта или художника, сидеть часами напролет в ротонде над морем, пока солнце золотит теплыми лучами тонкую кожу, а не превращаться в орудие политических интриг. Слова матери о возможной опасности, которой чаянно или нет может подвергнуть его супруга, крепко запали в сердце, мешая расслабиться до конца. Весь день Эйгон прислушивался к елейным речам Денейры, пытаясь уловить второе дно. Едва ли можно полюбить по-настоящему, если непрестанно ждать удара в спину, но на то это и брак по договоренности. Отец подвел его. И Рея. С малых лет они слышали, что в браке должна быть хотя бы обоюдная симпатия. Да и Эймонд позволил Джехейре самой выбрать супруга по сердцу, когда пришло время. Вопреки воли покойной королевы Алисенты, страстно желавшей соединить единственную внучку именно с Эйгоном, несмотря на существенную разницу в возрасте. Семь с половиной лет! Целая жизнь! А им всучил первых встречных с хорошей родословной. Хвала Богам, хотя бы симпатичных. Все же отцу не откажешь во вкусе… Но едва ли милая Дени сможет понять и разделить его мысли, желания, увлечения. Стать настоящим надежным другом, а не только… Кем? Как назвать женщину, что рожает детей из-за долга перед государством? Все это было тяжело, и роилось мутным дымным клубком в усталом мозгу. Может быть, физическая близость сможет что-то исправить? Говорят, хороший секс - отличный цемент для бесчувственных душ. Надо постараться сегодня. Тем более, она так красива и будоражит воображение, заставляя кровь быстрее бежать по венам. Но это не любовь. Эйгон отлично отличает любовь от влечения: смотреть на любимую хочется больше, чем касаться.***
… Бульк… Бульк… Еще один. И еще. А теперь вот этот, потяжелее. Один за одним камешки неумолимо шли на дно с глухими влажными звуками, и было слышно как они звенят, достигая дна. Похоже, дна достигли и его отношения с отцом. День был грустный, и веселиться особенно не хотелось. Мысли блуждали далеко отсюда, крутясь вокруг приятного «мимолетного знакомства» и оглушающего желания продолжить его во чтобы то ни стало. Пил Рейнор мало. Ради приличия несколько раз танцевал со знакомыми девицами и даже снизошел до извинения перед леди Элейной, дрожащей подле него, как лист на ветру. Девчонка мигом отживела, и они даже перекинулись парой нейтральных фраз относительно торжества, боясь обсуждать что-либо другое. За матерью Рейнор наблюдал вполглаза, и то лишь потому, что Люцерис сама привлекала внимание, бросая строгие взгляды в сторону их с братьями компании. Да, ему пришлось предложить ей руку, когда мать появилась в зале из-за того, что отец пренебрег этой своей обязанностью, прилипнув к дорнийской шлюхе. Это было первой каплей. Потом, в отместку за тост, он хватал ее за и без того многострадальные руки, сжимая так сильно, что мать кривилась от боли. И это стало второй. Хоть Рейнор и искал отцовского внимания, пытаясь походить на него и кое-где даже немного прогибался ради его одобрения, но мать мальчишка любил больше. И жесткий поцелуй посреди зала довел Рейнора до алых пятен перед глазами. Королеву, его мамочку, нужно целовать нежно, легко, чувственно, а не так, что та убегает со стеклянными глазами, готовыми рассыпаться тысячами хрустальных слезинок. Сын не следил за ней, просто знал, где мать ищет успокоения в минуты душевного разлада. Желание утешить ее было более ярким, чем мимолетный порыв врезать отцу по физиономии. Действо, развернувшееся прямиком под святым ликом древнего божества, было настолько диким, что юношу точно парализовало на несколько мгновений. Даже шлюх негоже брать силой! Когда громкие протесты матери перешли в обреченный шепот, силы смотреть закончились. Рейнор не желал бить отца, только оттащить подальше. Что делать дальше парень не знал, и стоял в шоке, наблюдая, как Эймонд сжимает кулак для удара. Очередной камушек взрезает идеально ровный бок накатывающей волны. Было бы неплохо стать таким же спокойным, как эта ледяная вода, унять мятущееся нутро. За последнее время произошло слишком много, от чего Рейнор ощущал себя беспомощным ребенком перед жерновами судьбы, что вот-вот перемелют его в мелкую крошку, а после выплюнут на обочину. Да, мать защищала его, повиснув на шее отца, но ни одна жертва не будет целовать насильника, едва освободившись от его притязаний, а она целовала! Шептала что-то малоразборчивое, похоже на ломаном валирийском, уткнувшись в основание шеи. И теперь скользкая змейка сомнения щекотала нутро холодным хвостиком. Так ли уж ей было неприятно то, что позволил себе отец, или все это лишь продолжение спектакля с поздравительной речью? Кто знает в какие игры они играют? А он так глупо подставился и теперь гнев отца найдет его в любом из семи уровней Пекла… Краем уха Рейнор где-то слышал тошнотворную болтовню о предпочтениях короля, настолько омерзительную, что даже вообразить невозможно! Но вдруг что-то из этого было правдой..? Тогда и мать должна считать эту грязь приемлемой… Иначе, как бы они прожили столько лет вместе, наплодив кучу детей? От всего этого голова шла кругом. Это совершенно не его дело! Дети не должны думать о том, что происходит за дверьми спальни родителей! И Рейнор распластался звездой на холодной гальке пляжа под стенами Красного замка, вернувшись мыслями к Анне и ее вкусным губам. Вот он никогда бы не позволил себе быть с ней грубым… Увидеть бы ее сейчас. Он бы с удовольствием смотрел до рассвета на безмятежное личико с подрагивающими густыми ресницами.***
- … возьму то, что принадлежит мне. Вспыхнув ярче закатного солнца, Люцерис опускает глаза в пол. Ноги слабеют и почти не ощущаются. Чертов психопат! Что будет, если она попытается отказать? Теперь Рейнору нужна защита, и она не может злить мужа еще сильнее. И… там, в богороще, это было чертовски приятно. Женщина почти не дышит, пока муж приближается с расслабленной грацией хищника. - Даже не знаю, смогу ли я быть нежным… - задумчиво говорит Эймонд, обходя ее по дуге так близко, что жена чувствует запах его тела. Возбуждение, ярко полыхнувшее в богороще, погасло, и теперь все это неприятно до тошноты. Горько и мерзко. Он слишком долго издевался над ней, пренебрегая как женщиной. Пытался показать, что она - ничто, и ни один мужчина не может желать ее. А теперь смотрит этим диким голодным взглядом, от которого тесно в груди и трудно дышать. - Закрой глаза. - приказывает он, а ноздри трепещут, как у хищника, почуявшего свежую кровь. Люцерис подчиняется, чувствуя, как внутри все стынет от страха. Он ненавидит ее… презирает. И может… Мурашки ползут по спине, а пульс сходит с ума, когда за спиной раздается тихий шорох лезвия, извлекаемого из ножен. - Эймонд… - жалко пищит она. Он молчит и тяжело дышит, перекидывая каштановые пряди, украшенные россыпью топазов, через плечо, обнажает спину. Подушечки пальцев нежно щекочут шею, сползают на открытое плечо. Теплые успокаивающие прикосновения сменяются обжигающим льдом стали. Острие, не царапая, ласкает, гладит идеальную кожу, заставляя напрягаться все мышцы до последней. Эймонд шумно сглатывает, и Люк рефлекторно передергивает плечами. Время остановилось. Истаяло. Ничего нет. Только он, она и лезвие. Так суждено. Предначертано. Высечено на скрижалях судьбы дланью неведомого Бога. - Теперь ты боишься меня? - шепчет он возбужденным голосом, пока сталь вскрывает тугую шнуровку платья. - Почему? - Потому что не знаю кто ты… - горечь ее голоса немного сбивает настрой. - Может наоборот? Потому что знаешь… Резкий рывок и платье спадает вниз глянцевой волной. Так еще хуже. Он затянут в кожу. А она будто даже и без своей. Невыносимо быть настолько уязвимой. Эймонд целует ее где-то под ухом, запуская по телу жены электрические разряды. Люк сжимается в комок в иррациональной попытке спрятаться, исчезнуть. Никогда она не была так смущена и напугана перед ним. Боги! Да даже в первый раз она с решимостью отдалась ему, готовая ко всему. К любой боли, которую ему вздумается причинить ей. Физической. Теперь Люк знала: физическая боль - ничто. Порой и в ней можно найти своеобразное извращенное наслаждение. Душа болит гораздо сильнее, и теперь именно эта боль возбуждает ее супруга. Иначе он не посмел бы так долго мучить ее. Надо просто не думать. Сделать вид, что не было всех этих лет и их боли. Сделать вид, что им по двадцать, а может меньше. Да, лучше меньше. Эймонд только что украл ее в Штормовом пределе, в животе у нее Эйгон, а под кожей неутолимое желание… Они не покидают постель уже неделю. И она счастлива быть его игрушкой. Счастлива подчиняться. - Ммммм… - сладко вздыхает Люцерис, пока рука мужа скользит вдоль позвоночника мучительно медленно. Ноги предательски трясутся. Что он подумает, если она упадет на колени?.. Сочтет ли это место достойным? - Молчи. Я не хочу сорваться. - приказывает он тоном, от которого мурашки идут по коже и соски сжимаются бусинками.. Тонкие губы неспешно исследуют чувствительную кожу на плечах. Руки путешествуют по телу, дразня непривычной легкостью прикосновений. Замирают на звездочках шрамов на боку. Он любит их, свои метки на ее теле. Вся она помечена им едва ли меньше, чем он ей. Шрам за шрам. Все ее тело и больной рассудок против глаза. Воистину достойный обмен! Никто не может до конца заполнить дыру в его груди, кроме той, что притворяется слабой, смущаясь прикосновений. Идеальные половины одного больного изломанного целого. - Смотри на меня. - приказывает он, нащупывая ее правую руку. Невыносимо медленно стягивает перчатку. Ласково целует пальчик за пальчиком, слегка посасывая, ничуть не чураясь лекарства. … Почему этот запах знаком?… И вкус… Горький миндаль… И что-то еще… Животное… Злое… - Ты - псих. - смотреть в его возбужденный дикий глаз страшно и сладко одновременно. - Еще веришь, что не мила мне? Не желанна? - пах с силой вдавливается в живот Люцерис, заставляя болезненно ахнуть от внезапного напора и силы, с которой он сжал обожженную руку. Зрачок расширяется вдвое, поглощая ее полностью бездонным омутом. - Молчи… Прошу тебя… - рычит Эймонд, оттесняя ее к постели. - Не могу. - опускаясь на белый шелк, Люцерис жалобно заглядывает ему в лицо снизу-вверх. Несколько долгих мгновений он не может сообразить в чем дело, но когда похоть немного отступает, Эймонд ясно ощущает, как сильно сжал пальцы на костяной рукояти. Пекло! Он и забыл про него. Должно быть, это выглядит ужасающе. - Он твой. - муж вкладывает кинжал в руку Люцерис. - Вся сталь этого мира по-прежнему принадлежит моей королеве.***
Пока столица сходила с ума в праздничном водовороте, юная Анна хлопотала по хозяйству. Ни дать, ни взять трудолюбивая пчелка! Перестирала кучу вещей, починила нуждавшуюся в ремонте одежду, перемыла гору опустевших склянок, привела в порядок тележку и даже почистила мула, предварительно задобрив серого старичка яблочком и морковочкой. И все вот этими самыми ручками, явно созданными для симпатичных колечек и браслетиков, а не для грязной работы! Все, кто видел ее длинные тонкие пальчики и прозрачную белую кожу с витиеватым узором синеватых венок, находили, что это руки по меньшей мере леди, а может даже и принцессы. Жаль, конечно, но титулы не раздают по красоте девичьих ручек… Уходя, мать строго настрого запретила покидать постоялый двор даже если с неба начнут сыпаться камни. «Занимайся своим делом! Заботы драконьих выродков не должны тебя занимать.» - бросила она, собирая дурман-отраву в просторную суму. Не самый подходящий день для работы, но столица будет бурлить в пьяном угаре теперь пожалуй недели с две. И Анна грустно поглядывала за заборчик, вновь и вновь проводя по шерстке мула жесткой щеткой с густой щетиной. - Грустишь? - самодовольно хмыкнул Томми с видом умудренного жизнью мужа, никоим образом не подходившему оборванному сопляку. - Что, кинул тебя твой дружок? Больно ретивый был… Что жеребец на случке. Девчонка чуть не задохнулась от негодования. Воздух, войдя в грудь, не желал выходить, а кровь кинулась в лицо. - Иди, куда шел! - сердито фыркнула она, наградив мальчишку испепеляющим взглядом. Хотелось, правда, схватить его за патлы да от души отхлестать по веснушчатому рылу, но разум победил. Гляди, разболтает все, а это совершенно ни к чему! - Они ж, парни, все такие! Заполучат сладенькое, и все! Ищут следующую! - со знанием дела вещал мальчишка. - А ты повелась… Как дура. Еще бы! Высокий такой. Видный. - в голосе его явно звучала обида пополам с завистью. Воздух резко вышел злобным шипением, но теперь не пожелал входить, и Анна стояла с глупо приоткрытым ртом и красным, как помидор, лицом. - Какое еще сладенькое?! Ты за кого меня держишь? - зашипела она, приближаясь. - Простак запал на меня, и я использовала его немного! Не с тобой же гулять, мальчик! - Ну, да… А то я не видел, как ты на него смотрела. «Оооо… Джонни… Ты такоооой сильный!» - протянул пацан, омерзительно ее коверкая. - Ладно! Я на площадь. Разноцветный огонь смотреть. А ты жди. Может дождешься. Анна прикрыла глаза и дважды глубоко вздохнула, чтобы успокоиться. Уж больно сильно цепанули ее слова сорванца. Джон же каждый день приходил, а стоило ей только сказать, что уедут, так сразу пропал. Наверняка понял, что ловить тут нечего и слился. А то, что обещал еще прийти, так байки то! Просто, чтобы не обижать… А жаль… Анна успела прикипеть к нему всей душой за эти несколько дней. Даже смотреть на него и то было приятно, а если не моргать подольше, то казалось, что все вокруг сереет, блекнет и исчезает. Остается только он. Живой, яркий. Со смешинкой в фиалковых глазах и солнечными бликами в ледяном серебре волос. Ээээх, как же жаль… В груди неприятно ныло, и было непривычно грустно. Взглянув за забор последний раз, Анна почувствовала себя лишней в столице, да и вообще во всем мире. Обиженно надув губы, девчонка потащилась пить чай со сливовым пирогом в уголок к хозяйке постоялого двора и проторчала там до самой темноты. Пирог помог изгнать часть грусти из юного сердца, и с первыми залпами салюта Анна выскочила на улицу вместе с теми, кто коротал вечер в комнатах, не поддавшись праздничной суматохе. Разноцветные огни сыпались с неба непрерывным ливнем. Искры летели будто бы в самое лицо, не доставая лишь пары дюймов. Казалось, еще немного и кожу опалит жар. Отчаянно хотелось поймать хотя бы одну из них, и Анна протянула руки к небу, широко счастливо улыбаясь…***
- Понравилось? - странным глухим голосом спросила мать, стоило Анне лишь переступить порог комнаты. - Да! Очень красиво! Целое небо огня! - глаза дочери лихорадочно блестели, выдавая возбужденное состояние. - Не знаю, чего они испугались. Глядь, а никого нет… Молятся там внизу! Девчонка громко хихикнула, сбрасывая плащик и мигом ослабляя шнуровку платья. Эйфория гасила рассудок и хотелось кружиться, петь, смеяться. - Они там болтают, что Таргариены отвалили немало золотишка асшайским колдунам, чтобы зачаровать драконье пламя. Думаешь, это похоже на драконье пламя? Оно такое же красивое? - трещала она, завалившись на кровать и закинув руки за голову, локтями к потолку. Взгляд блуждал по темным балкам, но мать готова была поклясться, что дочь смотрит сквозь них в ночное небо, усыпанное мириадами звезд. Плечи женщины передернуло, и с тяжким вздохом она склонилась подобрать небрежно сброшенный прямиком на пол плащ. - Нет, милая… Драконье пламя совсем другое. - задумчиво протянула мать, складывая стромкую ткань. - Да не дадут нам Боги увидеть его еще раз… - Ты все про войну? Не будет больше войны! - нога весело болтается, свесившись с постели. - А на драконий огонь я бы посмотрела! Представляешь, эта тварь разевает пасть… и… Пшшшш!!! Аааа! Здорово как! - Что это? - моментально загрубевший голос матери сбил всю веселость, и Анна даже суетливо приподнялась на локте, пытаясь быстро сориентироваться. Сердито сверкая глазами, мать стояла, ухватив двумя пальцами сиреневый платок. Ну, ей богу, точно дохлую крысу за хвост! Поддавшись очарованию невиданного зрелища, девчонка совсем забыла спрятать подарочек понадежнее. За подклад плаща, где он уютно жил прошлую ночь. А днем она его примеряла, восхищаясь, как чудесно поблескивает серебряная нить в тон ее белой прядке! Чудо как хорошо! И потом непрестанно перебирала тонкую ткань в кармашке, думая о нем… И о поцелуе, конечно. - Это… - на мгновение потерялась Анна. - Это я купила позавчера. Забыла только показать. Вот… Денег немного сэкономила. Там лавка… Все на свете продают! Я еще и чулки купила. И гребень! Костяной! Частый такой и бе… - Анна! - резко прервала ее мать, сурово поджав губы. - Ты хоть знаешь сколько стоит эта вещь? Девчонка захлопнула рот, одновременно выпучив глаза. Да сколько может стоить кусок ткани? Ну, дракон максимум! Она дороже и не видела! Да и откуда у Джона деньги на что-то дорогое? Он же не лорд какой! Обычный парень, каких тут полно! - Пол дракона… - неуверенно пролепетала она. - Пол дракона за итийский шелк фиолетового цвета? С серебром, которое не ломается? Ты уверена? - черные глаза матери метали молнии поярче отгремевшего салюта. - С кем ты связалась? Так вот оно что… Анна и не подумала о том, почему вещица показалась такой необычной! Никогда, ни одного разочка за всю свою недолгую жизнь не видела она фиолетовой ткани. Ни светлой, ни темной. Ни-ка-кой! Но то ж в их дыре! А тут столица! Здесь все есть, и иной раз за сущие копейки. И вообще… С чего мать взяла, что это какой-то там итийский шелк? На нем же не написано! Да и видеть его матери негде было! Где они и где это самое И-ти? Это вообще, вроде как, из сказок… Ценность жалкого куска материи не знал и Рейнор. Ткани всегда выбирала мать, тоже едва ли интересуясь ценой. И уж точно не мог подумать, что обычный платок навлечет на Анну ненужные подозрения. - Ни с кем я не связывалась! - девчонка перепуганно сжалась в комок, подобрав ноги, и забилась в угол кровати подальше от материнского гнева. - Сосед по прилавку подарил. Говорит, глаза красивые… Как эта ткань. Джон не говорил, что у нее глаза красивые или что другое, но по его взгляду и так все было понятно. - Хватит врать! - замахнувшись, мать хлестко стеганула ее платком на удивление чувствительно для такой изящной вещицы, и на руке мигом вспух рубец, при виде которого черные глаза женщины расширились, а губы задрожали. Ткань бессильно выскользнула из пальцев на постель, распластавшись точно подбирая сиреневая птичка. - Прости… Заломив руки, мать присела напротив, наблюдая, как Анна, скомкав ткань, спешно затолкала ее под подушку. Можно подумать, если ее не видно, то и проблемы нет! - Сколько можно повторять: такие, как мы, должны держаться подальше от мужчин, способных дарить подобные подарки. - устало проговорила мать, непрестанно возвращаясь взглядом к ссадине. - Если тебе так неймется, по возвращению я выдам тебя замуж. В поселке полно достойных парней. При слове «замуж» Анна начала обиженно тоненько всхлипывать, растирая по щекам обильные слезы, на которые никогда не скупилась, да и вообще иной раз могла и вовсе разрыдаться на показ, не вкладывая в истерику много сердца. Не теперь, конечно. Нынче ей совсем уж не улыбалось обзавестись мужем-работягой, вечно воняющим потом и перебродившим элем, ходить за хозяйством, горбатиться у плиты, точно рабыня, и рожать каждый год по младенцу, рискуя сдохнуть и оставить детей сиротами. От жалости к себе девчонка стала выть усиленней, и мать решила, что что-то тут нечисто. - Ты спала с ним? - обеспокоенно спросила она, уже прикидывая во что может вылиться подобная выходка. Порченую девку никто не возьмет. Если только дурак какой влюбится. А если тяжелая?! Сердце закололо, и женщина потянулась за своим целебным настоем. Ну, это уж слишком! Фыркнув, Анна вспорхнула с постели, предварительно не забыв прихватить платочек, и унеслась во двор, хлопнув дверью так сильно, что со стены отошло облачко пыли пополам со стружкой. Обняв шею серого старичка, девчонка громко рыдала, позабыв про милого Джона, сиреневый платок, умопомрачительный свадебный фейерверк и вообще все на свете, видя себя потрепанной жизнью старухой с орущим дитем на руках, огромным распухшим животом и не менее распухшими ногами, а чуть поодаль еще десяток чумазых пацанов от трех до семи лет, отчаянно ревущих и дерущихся между собой. Вот обязательно пацанов! Они вечно орут, творят всякую дичь и ничерта не соображают лет до двадцати!***
- Это невыносимо… - щурясь от яркого солнца, ныл пожилой лорд Тиррел. - На этот раз не могу не согласиться с тобой, Амос! - вторил ему лорд Блэквуд, массируя виски жирными пальцами, унизанными массивными перстнями. - Паренек хватил лишку! Паренек Эймонд Таргариен тридцати шести лет отроду, высокомерно задрав подбородок, довольно осматривал помятые после гулянки лица придворной и прочей знати, лишенной его собственной волей возможности отоспаться, а после заново припасть к кубкам. «Нечего жрать неделю напролет точно свиньи!» бросил он на несмелое замечание десницы касательно столь своеобразного решения: устроить турнир на следующий день после свадьбы. Это ж где такое видано? Застолье должно продолжаться минимум дня три-четыре, пока спиртное и еда не начнут выскакивать сразу после приема. Вот тогда уже можно и турнир, и охоту, спектакли, концерты, регаты, что угодно! Особенно приятно было лицезреть страдающую сестрицу леди Бейлу, упившуюся до невменяемости еще до… фейерверка. Вот уж воистину достойное дитя Порочного принца! Хотя, возможно, у каждого Таргариена есть тяга к какому-либо пороку, а иногда и сразу к нескольким, но главным всегда остается один - жажда власти. Даже Люцерис, хоть и не быстро, но вошла во вкус, забыв, какая из голов дракона главенствует. Эймонд внимательно осматривает амфитеатр, подмечая зорким взглядом тех, кто осмелился не явиться. Взамен старому, приспособленному исключительно для ристалищ, отстроили другой. С обширной круглой сценой, пригодной как для турниров, так и для иных представлений. Чаще театральных или музыкальных. Королева любит красивые мужские голоса. Собственнически уцепившись за предплечье жены, сидящей с пунцовыми щеками и растерянным взглядом, он припадает губами к венке, пульсирующей на запястье. - Надень что-нибудь открытое… - требовательно обронил утром Эймонд, рассматривая сосредоточенное лицо жены, заплетающей послушную платину в тугие вывернутые косы. По паре с каждой стороны. На затылке они сливались в простой свободный хвост, надежно перетянутый тесьмой. - Хочу, чтобы все видели. Люцерис уставилась на него непонимающим взором, который, постепенно проясняясь, превратился в растерянный. Боги, да это ж позор! Выставить на всеобщее обозрение метки любви, украсившие основание шеи! Немыслимо! Она королева или продажная девка? - Я ношу твою метку всю жизнь. - Эймонд улыбался, купаясь в ее смущении. Как девочка! Привыкла уже торчать в септе. Пора выбить из этой прекрасной головки все это религиозное дерьмо. И теперь она была абсолютно очаровательна с розовыми щеками и открытой грудью в нежно-голубом платье, по собственному мнению Люцерис совершенно не подходящему степенной даме ее возраста. Пожилые чопорные леди и лорды поглядывали на нее с осуждением. Ровно до тех пор, пока не перехватывали суровый взгляд короля. Эймонд отлично представлял их мыслишки про бесстыжих развратных Таргариенов, давно погрязших в пороках, блуде и кровосмешении. Признаться самому себе, что гораздо больше хотелось показать все это дерзкому мальчишке, посмевшему вмешаться в их дела, Эймонд так и не осмелился. Иначе стало бы понятно, что умом он не сильно превзошел шестнадцатилетнего сопляка. Правда, того нигде не было видно. Наверняка, Люцерис запретила ему даже нос высовывать, пока гнев отца не уляжется. Внизу шли последние приготовления. Рыцари заканчивали зрелищную разминку, бросая копья в череду постепенно сужающихся колец. Каждый старался выпендриться и показать себя получше. Если понравиться королю или деснице, можно попасть в королевскую гвардию, а еще на услужение какому-нибудь великому щедрому лорду, вроде вот этого Амоса Тиррела, прикрывающего рукой затекшие с перепою буркалы. Опытные вояки соседствовали здесь с сынками лордов и победителями местечковых турниров. Одни участвовали ради славы, другие - ради перспектив, третьи жаждали быстрой наживы. Призовой фонд в честь праздника утроили по сравнению с обычными состязаниями, так что победителя ждала кругленькая сумма в размере девяноста тысяч самых настоящих золотых драконов из казенных закромов. Лакомый кусочек даже для самых зажравшихся участников. Герольды приосанились, готовясь объявлять прожеребьеванных пару часов назад соперников. По трибунам сновала прислуга, обильно снабжавшая зрителей едой и питьем. Все ждали от короля вступительного слова, но говорить совершенно не хотелось, и, подавив зевок, Эймонд всерьез обдумывал насколько уместно переложить это бремя на плечи Эйгона. … разочаровавшего его этим утром едва ли меньше, чем его брат прошлым вечером… Вот уж у кого таргариеновской крови было чуть-по-чуть! Люцерис уже заканчивала прическу, когда в дверь постучали и на пороге возник сияющий, как новенькая монета, сын. - У меня для вас сюрприз! - немного смутившись интимности обнаруженной картины, выпалил он и добавил, уловив недоверие. - Вам точно понравится! Обоим! Нехотя оторвавшись от приятного занятия и друг от друга, они долго петляли по галереям и переходам под сбивчивую речь сына об их валирийском наследии. Не о том! Не о том должен думать новобрачный после бурной ночи в объятиях юной девственной невесты. Вот ему самому было удивительно тепло и спокойно после головокружительных ласк Люцерис и совершенно не хотелось никого видеть и уж тем более вникать в исторический дискурс. Эймонд не был уверен, что жена смогла расслабиться настолько, чтобы получить удовольствие, а собственной выдержки не хватило, чтобы долго концентрироваться на чужих ощущениях. Поэтому, передохнув, они повторили любовные изыски еще раз. А потом снова, на рассвете. С каждым разом это выходило все нежнее, и утром грудь Эймонда распирало от гордости за нерастраченные в борделях навыки, явственно засвидетельствованные чувственными стонами супруги. - Мы на месте! - воскликнул сын, вырвав разом обоих родителей из приятных дум. Эймонд даже моргнул пару раз, дабы убедиться, что они торчат перед дверьми зала Малого совета. Да сын похоже совсем двинулся… Зал действительно был великоват и несколько неуютен, несмотря на витражные окна, прозрачные занавески и шикарный вид на залив. Сегодня часть свободного пространства занимало нечто, сокрытое огромным белым полотнищем. Нечто, отчаянно напоминающее… - Я решил, что этот шедевр достоин внимания моего короля и лордов Малого совета, и позволил себе немного его отреставрировать и дополнить с учетом новых материалов. - с явным ожиданием похвалы Эйгон выпятил грудь колесом, стягивая ткань с… … с макета короля Визериса, с превеликим удовольствием вышвырнутого в крысиные норы подземелья еще Эйгоном, вторым сего имени, в первый же день после коронации… Эймонд в растерянности пару секунд переводил взгляд с долбанной игрушки, лишившей их отца, на сияющее лицо наследника е*анного трона. Пришлось покрепче стиснуть зубы, чтобы не обидеть сына. - Эйм… - начала было Люк, пытаясь поймать его руку, но тот, ядовито хмыкнув, предпочел удалиться подальше от всего этого дерьма. Да есть ли в их роду достойные трона?! Или драконья кровь способна плодить только воинов, психов и мечтателей? Иной раз вперемешку: воинов-психов, психов-мечтателей. Воинов-мечтателей Эймонд припомнить не мог, но не брался утверждать их отсутствие. Эйгон явно был мечтателем. И в это самое время он пояснял прекрасной супруге суть следующего упражнения разминки, к которому готовились рыцари. - Видишь? - склонившись вплотную к довольному личику Денейры, вполголоса говорил он. - Мальчик кладет платки по размеру. Чем дальше, тем меньше. Задача рыцаря - на скаку подцепить каждый одним ударом. Леди Дени ласково сжимала длинные пальцы мужа, вспоминая все те непристойности, которые тот проделывал ими ночью. Боги! Как она нервничала, оказавшись в его покоях. Но Эйгон ни на чем не настаивал. Они пили вино, уютно устроившись на террасе под теплыми пледами, и злословили, вспоминая гостей. Было весело и легко. И девушка даже не смутилась, когда Эйгон пересел на ее кушетку. Поцелуи были гораздо более желанны, чем на пиру. Приятно кружили голову. А когда он сдавленно прошептал «Хочу тебя…», внутри словно что-то перевернулось и затрепетало. Эйгон погасил все свечи, памятуя, как сильно смущал чужой взгляд в его собственный первый раз. Тягучие неспешные ласки продолжились под тяжелым уютным одеялом, создававшем приятную иллюзию защищенности. О, Семеро! Как он старался ничем ее не смутить, проговаривая следующее действие этим своим бархатным шепотом, сыпал комплиментами и эротично-ласковыми словами. Терпение и нежность молодого супруга были достойны, как минимум, оды, несмотря на то, что последнее время Эйгон пристрастился к некоторой грубости. Неожиданно для себя юноша обнаружил, что жесткий контроль над объектом вожделения возбуждает до отключки. Намотать локоны на кулак, сжать покрепче у самых корней и иметь покорную шлюху в рот до тошноты… Мммм… В отличие от Рейнора, он ничуть не брезговал целовать жриц любви. Грязно, глубоко, обязательно покусывая. И вкус капельки крови гасил сознание в один момент. Но этой ночью он решил припрятать поглубже свою неприглядную сторону. Для грязных любовных утех у них будут годы. Спешить особо некуда. Главное прошло легко и гладко. Пьяная, заласканная и безбожно растянутая длинными пальцами Дени почти без боли приняла его немалую твердость, уже давно обильно истекающую предсеменем. И Эйгон было решил, что девчонка не так уж невинна. Еще бы, такая красавица! А парни крайне изобретательны в вопросах соблазнения! Да и годков ей самое то, чтобы иметь за плечами некоторый опыт. Темную мыслишку, что ее мог касаться брат, Эйгон силой воли изгнал на задворки разума. А после и вовсе облегченно выдохнул, обнаружив на простыни немного крови, смешанной с собственной спермой. Но больше ему польстило, когда утром она полусонно следила за его неспешными сборами довольными глазками, и уже почти не стесняясь потянулась всем телом, обнажив о*уительно красивую грудь, и томно, слегка капризно вымолвила «Почему мой муж не целует меня?». - Чем больше, тем лучше. Раньше так отрабатывали «добитие» пехотинца, потому что самый ходовой способ спастись от лошади – лечь на землю. Лошадь старается не наступить на препятствие. Бережет ноги. На языке так и крутилась история об их тренировках с Рейнором, в которых Эйгон всегда побеждал, хотя проигрывал во всех остальных, но имя брата могло нарушить теплую атмосферу, установившуюся между ними. Денейру не особо интересовали турниры, оружие и прочее. Утром она порядком опешила, когда супруг, поспешно собравшись, понесся к какому-то абсолютно уникальному макету невесть чего. Хорошо хоть, вернулся быстро… Странный! Оооочень странный… Но пальцы… Ох… Девушка бы с удовольствием повторила некоторые наиболее сладкие моменты прошедшей ночи с их участием вместо того, чтобы смотреть на мужланов, не знающих куда деть лишнюю энергию в отсутствие вооруженных конфликтов, требующих определенных навыков и доблести. - Милый… - ласково толкнула локотком мужа Денейра, первая заприметившая внимание короля. – Отец зовет тебя.***
В болтовне Эйгону, пожалуй, не было равных, и он с радостью согласился толкнуть речь в честь открытия турнира, заискивающе заглянув в аметистовый и мертвый глаза отца. Бедняга так и не понял, чем разозлил утром правителя. Модель была превосходна, а ничто не тешило самолюбие короля больше, чем их валирийская родословная. Да и одним из любимых занятий отца было полистать перед сном какой-нибудь исторический фолиант. Отделавшись от неприятной обязанности, Эймонд на радостях тут же притянул к себе жену, ощущая себя так хорошо, будто все эти увеселения были в их Люцерис честь. Громогласно вещал Эйгон, изящно кланялась леди Денейра, гудели трубы перед первым поединком, вопил герольд, но обоим было уже все равно. Примирившихся любовников больше интересовали переплетенные пальцы, нежели звон стали и ржание лошадей. - Когда все закончится… - лаская кончиком языка стыдливо пылающее ушко жены, прошептал Эймонд, находя ее смущение одновременно смешным и крайне эротичным. - Ты возьмешь детей и уедешь на Драконий камень? - хихикнула Люк будто пятнадцатилетняя девчонка. Внизу кто-то выл от боли или еще бог знает от чего. На левой трибуне отчего-то бесновались зрители. Утомительное мероприятие. - Хм! Неплохая идея…. - он поближе прижимает жену к себе. - Только там нечего делать. Лучше давай поедем на пару недель в охотничий домик… Помнишь? Тот, в Королевском лесу. Вдвоем. Оставим Эгга один на один с Пиком. А сами… Жадный рот смело засасывает точеное ушко невыносимо щекотно, и Люцерис пытается вырваться, стараясь делать это максимально тихо. - Возьмем с собой несколько лент пошире… И… Что бы тебе хотелось? - Мне бы хотелось сохранить хотя бы частицу достоинства. Не надо домогаться меня на глазах всего двора. - Люк решительно отстраняется и напрягается, покосившись по сторонам. - Что? - Эймонду совсем не хочется вновь видеть ее расстроенной. Особенно после горячей ночи, принесшей обоим множество восхитительных ощущений и эмоций. Ну, ей богу, как молодожены! - Ничего. Все в порядке. - жена смотрит на спешившихся рыцарей, продолжающих схватку со всевозрастающим пылом. С трибун кричат в поддержку то одного, то другого, делают ставки, пьют. - Я знаю, о чем ты думаешь. - хмыкает он, прихлебывая из серебряного кубка, украшенного намертво сплетенными драконьими телами. - Это не унижение. Черные пытливые глаза впиваются в профиль мужа. Как он догадался? Люцерис всегда казалось, что тот живет в своем мире, в котором нет места для ее сомнений и переживаний. - Я верну тебе право голоса в Совете. Ты - Таргариен. Они.. - Эймонд кивает на гомонящую толпу, стремительно теряющую человеческий облик. - … должны знать, что королева по праву крови стоит выше любого лорда от Дорна до Стены. Ты - мой консорт. Если я не смогу править этим бедламом, этим займешься ты. У Эйгона не хватит ума… Сама видела. Играет в игрушки деда. Он кривится, будто хлебнув уксуса. … Израненный рыцарь истекает кровью, как свинья на бойне, на радость обезумевшей толпе. Кто-то требует добить его наконец. И Люцерис судорожно сжимает руку мужа: - Не надо этого! Не позволяй! Это дурной знак… - умоляет она, и король отрицательно качает головой латнику, замершему с поднятым мечом в ожидании вердикта.***
- … Ииииии наконец! Заключительная схватка первого круга: сир Роберт из дома Дейн против принца Рейнора из дома Таргариен. - оглушительно завывает герольд. Всполошившись, Люцерис порывается встать, но муж не дает. - Как он посмел?! Я не позволяла… - ошеломленно выдыхает она, стремительно бледнея. Только сейчас Люк поняла, почему один из всадников показался знакомым. Пекло! Не узнать собственное дитя! Да боги проклянут ее! Негодная мать! Даже не подумала, что у мальчишки хватит наглости пойти против ее воли. Сидела, полностью погрузившись в сладкие волнующие ощущения, даже не отводя глаз от мужа. Какая дура… Черный жеребец гарцует, удерживаемый сильной рукой всадника, закованного в не менее черный металл с зеленым змеем на груди. «… не только участвовать, но и выиграть…» Он же говорил! В открытую! А она не слышала! Думала только о свадьбе, муже, его проделках, интригах, своих чувствах… Обо всем, кроме детей. Кажется, мейстер сообщал, что Рейнор не посещает занятия, тренировки, шляется по городу, цепляет девок. Но ее буквально рвали на части из-за свадьбы, и Люк отпустила поводья. На матери уже лица нет, когда она со всей силы впивается пальцами в локоть мужа. - Запрети ему! - Уже поздно. Это будет позор. Рейнор - взрослый мужчина. - холодному тону Эймонда можно только позавидовать. - Тем более, твой сын - неплохой мечник, отлично держится в седле и обращается с копьем получше тех, кому это положено по долгу службы. Пусть развлечется. Развлечется? Там только что кого-то едва не убили! Конечно! Это ж не он едва не отдал душу Неведомому, рожая сына! Не он трясся от ужаса, наблюдая бессонными ночами за младенцем в поисках отклонений, порожденных демонской кровью мужа. Не он обожает мальчишку больше жизни… Хотя в этом Люк не готова признаться даже себе. Эймонд недовольно косится на нее. Интересно… О нем она бы также переживала? Жалкая мелочная мысль. Невозможно ревновать к ребенку, но что остается, если жена предпочла сына даже собственной жизни, пойдя на невероятный неоправданный риск, решившись родить его. - Успокойся. Копье из мягкого дерева, полое, концы тупые. Им нельзя убить. - решает он все же немного успокоить жену, пока всадники примеряются к копьям и занимают исходные позиции. - Рейнор - принц. Никто нарочно не причинит ему вреда. Его участие здесь нечестно. Сигнал к началу поединка заставляет Люцерис скомкать платье, сжав голубую материю до побелевших костяшек. Толпа гудит именем юного принца. Рейнора любят. Легкий нрав юнца давно уж очаровал многих. Даже лорд Тиррел одобрительно крякнул при его появлении. Есть что-то в этом мальчишке такое… от Порочного принца что ли, делающее его везде своим. Простым. Понятным. Лошади несутся стремглав, взбивая копытами мягкий настил, подгоняемые не только наездниками, но и криками толпы. - Ставлю пятьдесят драконов на победу принца в турнире. - лорд Пик протягивает мешочек мальчику, принимающему ставки. Люк и Эймонд оборачиваются к нему с одинаковыми пустыми глазами, точно не понимая, что услышали. Хруст! Оба копья ломаются, разлетаясь щепой. Второй заход. Третий. Рейнор сшибает противника точным ударом в плечо, и тот откатывается, чувствительно приложившись затылком. Продолжить бой на мечах никто не желает. Шутовски раскланявшись обрадованной публике, принц дернул поводья, направляя коня к трибуне с родичами. Стянув шлем с буйной серебряной головушки, он снизу-вверх не спеша рассматривал собравшихся, будто еще не приняв решение, что делать дальше. Эйгон выпрямился, прикрывая плечом жену, всем своим напряженным видом давая понять, что внимание брата здесь неуместно. Леди Элейна сама спряталась за отца, не желая стать жертвой очередной насмешки. Взгляда отца Рейнор не выдержал, сразу полностью осознав свой вчерашний провал по тому, как к тому жалась мать, свежая и юная в этом своем легкомысленно-голубом платье. - Благословите, матушка! - сказал он наконец, решив не рисковать обращением к девицам за знаком внимания. Мигом отлепившись от мужа, Люцерис судорожно выпутала из косы атласную ленту в тон платью и присев на краю трибуны опустила ее сыну. - Благословляю, милый! - во всеуслышание произнесла она, а черные глаза весьма явно говорили, что мальчишке влетит, едва турнир достигнет логического конца.***
- Он не ставит нас ни во что. - лениво заметил Эймонд, наблюдая, как сын сосредоточенно повязывает на запястье ленту. - Слова матери стоят столько же, сколько слова отца. Ни-че-го. Мальчишка хочет самостоятельности. Люцерис замерла, понимая, что устами мужа говорит гнев после вчерашней нелицеприятной сцены, чем что-либо другое. Сладкая практически бессонная ночь, безусловно, смягчила его. Иначе разборки с сыном стали бы делом первостепенной важности. Но и спустить все Рейнору с рук он явно не собирался. Перекатывая в задумчивости кончик языка под нижней губой, Эймонд взбалтывал в кубке остатки разбавленного вина. Мысль пришедшая в голову при виде рассыпавшихся завитушками по плечам волос жены казалась вполне себе правильной. - Он ее получит. - тихо сошло с губ решение, и, глубоко вздохнув, Эймонд осушил бокал. Рейнор выиграл и во втором поединке. Правда, для этого пришлось спешиться и обнажить меч. Тягаться с проворным, гибким даже в доспехе, юношей тяжеловесный противник не смог и сдался, спустя пару ударов. Люцерис заметно нервничала и больше молчала, беспокойно покусывая губы, которые к вечеру обещали превратиться в лохмотья. День был безнадежно испорчен. Похоже, дети созданы, чтобы отравлять жизнь родителям. Не даром Эймонд никогда не разделял бзик жены по поводу потомства. Мальчики, девочки… Какая разница? Проблем не оберешься ни с теми, ни с другими. К третьему кругу, предшествующему финальному поединку, Эймонд подумывал покинуть наскучившее мероприятие и уволочь с собой жену. Досыпать. Бессонная ночь сказывалась все больше, и нервничать совсем не хотелось. Сам Эймонд по юности участвовал в нескольких турнирах во время редких визитов в Старомест. Разумеется, без ведома матери, твердившей вслед за септоном, что негоже предаваться излишней жестокости и прочим порокам, связанным с опасным состязанием. И, конечно же, матушка не упускала возможности напомнить, что он - калека, а не рыцарь. Но юность на то и дана, чтобы перечить родителям… Едва завидев Харлона Тарли, Эймонд понял, что едва ли сын выстоит. Опытный боец, сир Харлон был лишь немногим младше короля, а за плечами его были не только турнирные битвы, но и вполне себе настоящие. Конечно, безрассудная юная кровь многое значит даже против опыта. Так что, Рейнору могло и повезти. В первом схождении оба противника лишь сломали копья, а во втором удар пришелся ровно в голову юного принца, выбив разом из него всю дурь вместе с сознанием. Обмякнув в седле, Рейнор добрался до края ристалища, где и соскользнул в грязь под визг матери и леди Денейры, а вместе с ними и под разочарованный гул трибун. Пока родители окаменели от шока, Эйгон оказался внизу, слетев с более чем трехметровой высоты с грациозностью хищного кота. - Эй, Рей! Рейнор! - стянув с брата шлем, принц неловко шлепал его по щекам. Платиновая коса замаралась в грязи, и взгляд юноши против воли все время возвращался к ней, беспомощно распластавшейся на земле. Замаранный вид волос, столь лелеемых братом, шокировал больше непонятно откуда взявшейся струйки крови, сочившейся из под доспеха. Фиалковые глаза выкатились из-под век и пытались сфокусироваться на лице Эйгона, мельком отметившего, что один зрачок едва ли не вдвое шире другого. - Слышишь меня? Рей?! - Не ори, имбецил… Или я блевану… - прошелестел Рейнор, едва разлепив губы. - Встать можешь? Там сейчас мать хватит удар! - Могу… Наверное. - Рейнор зашевелился, привстав на локте. Мир вращался с ужасающей скоростью, тошнота накатывала неудержимой волной, и Рейнор едва успел немного завалиться на бок, чтобы не заблевать доспех. В глазах неумолимо темнело, тело практически не ощущалось и последнее, что он услышал был обеспокоенный голос брата, умоляющий не отключаться.