Перья

Поток памяти не дает сосредоточиться на делах. Между полом, выложенным темной мозаикой, и потолком, украшенным фресками, висит гнетущая, ощутимая пустота. В библиотеках всегда так — отражаясь от стен, голос становится мистическим шепотом, шаги звучат глуше, зато дыхание слышно пугающе отчетливо, и еще стук сердца. Массивный низкий стол завален пергаментом так, что темной столешницы даже не видно. Отчеты, доклады, доносы, прошения… Взгляд Чонгука смотрит сквозь них, его мысли далеко. Через витраж окна свет сюда проникает изуродованным и покалеченным, его пестрые многоугольники окрашивают лицо, руки и одежду в яркие, неправильные цвета. Теплые пятна на коже. Изуродованный. Покалеченный. Запятнанный… Чонгук закрывает глаза. Пальцы с ненавистью ломают перо. Как же он ненавидит все эти перья! По ночам он просыпается и судорожно хватает воздух — ему снится, что они набились в нос, в рот, не дают дышать, мерзко щекочут, больно вонзаются в тело, и от них нет спасения. Белые перья. И красные тоже. Пахнет книжной пылью и высохшими чернилами. Не так, как он привык — резкий порыв ветра, вкус крови на губах, безумная, дикая радость от убийства, страсть погони, шуршат под сапогами камешки, осыпаясь, а далеко внизу под тобой маленькие люди с их маленькими проблемами: шелк, кувшины, пряности, неверные жены, карманные воришки… Теперь он заживо погребен в бюро среди книг, сплетен и бесконечных перьев. Его проклятье — много раз повторять контур одних и тех же городов. И напрягая слух, до звона в ушах, ожидать шорох шагов по увитой плющом решетке на крыше. «Рука еще может держать меч, люди до сих пор верны мне». Бравада. Если делать вид, что все в порядке, люди вокруг будут думать, что все действительно в порядке, но никто не знает на самом деле, насколько глубок и пуст его мир по ту сторону кожи. И хочется выть, хочется вывернуться наизнанку, чтобы только избавиться от этой тишины. А потом вернулся ОН. И стал для Чонгука глотком отравленной воды в пустыне, смертельно-ярким, выжигающим глаза, светом в беспросветной мгле. Не спросив, стал для него всем. Против его воли. Чонгук терзает измусоленный пух. Рука дрожит и роняет на желтоватый лист крупные черные капли, это потому что тело боится. Страх, желание и страх своих желаний. — Мира и покоя тебе, — Тэхён откидывает капюшон и небрежно проводит рукой по волосам. — Мира и покоя… — обычное приветствие, но о каком покое может идти речь?! Сейчас он пришел не от Повелителя. Он пришел получить то, что принадлежит ему. — Я был в бюро, но… — Я попросил Чимина заменить меня в Кёнджу, есть кое-какие дела тут, — вспоминая о приличиях, Чонгук приподнимается со своего места. Многозначительное «Угу» и снова молчание. Как-то так вышло, что им не о чем говорить, если это не связано с… перьями. — А что ты забыл ЗДЕСЬ? — Чонгук обводит глазами высокие темные книжные громады. Он знает, ЧТО, но вдруг есть и другая причина. Тэхён усмехается и, обходя Чонгука сзади, выдыхает ему в самое ухо: — Просто по пути… — От Кёнджу полдня, если лошадь гнать во весь опор, — Чонгук закрывает глаза, наслаждаясь легким прикосновением сухих, обветренных губ к шее. — Вот я и гнал, — руки обжигают даже через одежду. Черное топхо с шуршанием падает и остается лежать в большом квадрате нарезанного света. — Так чего же сейчас остановился? Придерживая Чонгука за локоть, широким жестом Тэхён скинул на пол все, что было на столе, безропотно ложатся друг на друга листы пергамента, катится по камню чернильница, захлебываясь содержимым, а сверху опускается, неизвестно откуда взятое, белое перо. Страсть захлестывает с головой, Чонгук не смог бы и под пытками вспомнить, как оказался на столе, прижатый сильным тяжелым телом к его гладкой черной поверхности. Тэхён заломил ему правую руку за спину, в этом нет нужды — Чонгук не сопротивляется, но этот жест заставляет их сильнее ощутить, насколько беспомощен один и как всевластен другой. Это безумно заводит обоих. Происходящее не кажется реальностью, а какой-то похотливой фантазией. Руки по-хозяйски избавляют от одежды, губы бесстыже дразнят своей близостью. Чонгук чувствует горячее дыхание Тэхёна, его легкие укусы, которые становятся все ощутимее, и возбуждение уже не скрыть. Ладонь ласкает напряженную плоть, но слишком медленно! — Не мучай! — хриплый стон души. Сейчас он может позволить себе быть любым, даже настоящим. Слабым, похотливым, несдержанным. Тэхёну не интересны его маски, он безжалостно срывает их все, оставляя рваные раны. Тэхён странно улыбается, неторопливо поглаживая и время от времени неосторожно двигая рукой, заставляя смуглые бедра Чонгука подаваться вперед. Он жадно любуется потоком эмоций на красивом лице, обычно сосредоточенном и суровом, а теперь стыдливо раскрасневшемся. Влажные приоткрытые губы и отведенные в сторону глаза. — Посмотри на меня! — рука требовательно ложится на волевой подбородок, заставляя повернуть голову. Глаза в глаза. Душа заглядывает в душу, но видит там не горный водопад, а дымящиеся руины. Не обращая внимания на все еще болезненно вывернутую руку, Чонгук выгибается навстречу неприветливо сжатым губам и целует их, покусывает шею и плечи, прежде чем рухнуть, придавленным требовательными ладонями. Сейчас плоть Тэхёна близко, нетерпеливо трется о внутреннюю сторону ягодиц выступившим рельефом. Глубокий вдох ожидания. Легкое давление, замершее время и сильный толчок, потом еще один. Чонгук расслаблен, боль уже не ослепляет, и он знает, что скоро она пройдет совсем. Ускоряющийся темп. Чтобы увеличить соприкосновение их тел, чтобы глубже ощутить в себе бесконтрольный звериный напор Тэхёна, Чонгук сначала неуверенно, потом более решительно обхватывает талию мужчины ногами, притягивает к себе, от безумного полного счастья закрывает глаза. Возмущенно скрипит черный стол, с него алой струйкой стекает пояс и белые крылатые одеяния. Только обнаженные тела, только стоны, только близость. Больше ничего не надо. Под высокие своды потолков долетают глухие страстные стоны. Не случилось ничего страшного. Все можно пережить. Ты не один. Больше ты никогда не будешь один. В голове тревожная гудящая пустота, раскрытые глаза темны от наслаждения, почти истеричный вскрик имени. Другого имени, но никто не заметил. Тэхён неуклюже сползает на пол, ладони скользят по отполированной поверхности. Он машинально подает руку Чонгуку, но тот с нескрываемой злостью отталкивает ее. Все правильно, ему не нужна помощь, он прекрасно справляется сам, как ему не нужна и жалость — он прекрасно обходится без нее. Поэтому Тэхён одевается очень медленно, повернувшись спиной к тому, кто только что в сладком беспамятстве метался под ним. Когда он повернется, Чонгук уже будет одет. Он спокойно зашпилит свободный рукав и, фыркнув, присядет у разбросанных свитков. — Там, где ты, Тэхён, всегда нет порядка. Ты — хаос, — голос будет еще чуть подрагивать, но игра сыграна, маски вернулись на место. Тэхён присядет рядом, поцелует его в висок, жадно вдыхая на прощание пряный, терпкий запах и с улыбкой вытащит из жестких, спутавшихся волос белое перышко. А потом уйдет. Чонгук ненавидит перья.