В ней был смысл

О да, Нимфадору Тонкс было просто невозможно не заметить! И кто бы что ни говорил, как бы ни подшучивал над ней и её метаморфозами, всем было ясно, что она намного интереснее и притягательнее, чем многие девушки, за которых цепляется взгляд. Смешная, милая — любой заметит это, и Римус тоже заметил. Смотрел на каждом собрании Ордена Феникса из своего тайного места на то, как она веселит Гермиону и Джинни, меняя внешность и черты лица, почему-то безумно боясь быть пойманным, словно преступник, совершивший очередное нашумевшее преступление; как маленький ребёнок, не желающий раскрывать окружающим свою самую большую, нежно лелеемую тайну. Римус Люпин был приятный с виду мужчина, но слишком запутавшийся в жизни, совершенно невероятно к ней не приспособленный. Старающийся не сближаться с людьми в надежде, что ни один из них не причинит ему боль, узнав о его «пушистой проблеме», и вновь и вновь не будет приносить в его жизнь горечь и разочарование своими действиями и грубыми словами касательно его недуга. Скромный, замкнутый в себе человек, старающийся в бесплодной попытке скрыть за своей необщительностью ранимого и способного на невероятной силы чувства человека. Только некоторые люди в Ордене, самые близкие, понимали, что в глубине души это был избитый сломленный мальчишка-мужчина с искалеченным временем сердцем. И рядом с ним всегда находилась она! Пробегающая каждый день мимо него на работу, с разноцветными волосами, сбивающая с ног и невпопад просящая извинения, девчонка-метаморф, неуклюжая и роняющая всё на своём пути. В то же время заставляющая улыбнуться, казалось бы, больше никогда не сделавшие этого губы, сверкать, казалось бы, давно потухшие глаза, понимать, что и в этой жизни бывают наполненные покоем моменты счастья, когда время замедляет свой бег, давая насладиться моментом. Дающая надежду и вселяющая веру, что однажды, поймав её взгляд, он увидит там те же чувства, которые обуревают его при одном мимолетном взгляде на неё. Люпин давно понимал, что Тонкс вызывала у него внутри зависимость не хуже самых сильных наркотических веществ, заставляя сжимать кулаки в бессильный злобе от осознания того, что он никогда не позволит себе к ней прикоснуться, не разрешит быть рядом, что он не тот, о ком может грезить ночами этот солнечный ангел. Нет, нет и нет. … Луна! Притягивающая и манящая наперекор всему и вся. Но Римусу она полностью сломала жизнь, разрушила надежды и мечты, и в выгоревшей словно пустошь душе не осталось ничего, кроме страха и боли. Нельзя ему думать о Нимфадоре. Ни в коем случае нельзя! И он принял окончательное решение оборвать с ней всё общение! — Я приглашала к нам на сегодня голубушку Тонкс, — вывела Люпина из тяжёлых раздумий миссис Уизли, с ненужной си­лой опуская на стол блюдо с морковью, — но она не появится. Ты с ней в последнее время не разговаривал, Римус? Люпин давно привык, что у него не бывает плохих предчувствий, но сейчас, когда речь зашла о Тонкс — оно почему-то появилось. Очень неожиданно и внезапно поселилось в его душе, и он тяжело вздохнул. — Нет, я вообще мало с кем виделся, — ответил он женщине, стараясь сохранять спокойствие. Только горло не пропускало воздух. Его душил непонятно кто, и ему хотелось просто вздохнуть полной грудью, отдышаться, но ничего так и не получалось, потому что ему по какой-то причине становилось плохо. Разве он знал о ней? Хоть что-то? Разве он видел её недавно или она видела его? Нет. Ничего такого не было. Ни случайных встреч, ни разговоров, ни взглядов. Они уже давно перестали друг друга видеть. Тонкс выполняла свои задания от Ордена, а он в стае оборотней свои. Наверное, прошло три месяца с их последней встречи. Всё по-честному, и он ей всегда говорил, что так всё и будет. Так откуда он знал хоть что-то? Откуда у него были предчувствия, когда дело касалось её? — Но ведь Тонкс есть у кого погостить — ка­кие-нибудь родные, не так ли? — спросил он с надеждой у Молли, хотя понимал, что всё не так просто. — Хм-м, может быть, — задумалась миссис Уизли. — На самом-то деле мне показалось, что девочка надумала провести это Рождество в одиночестве. Люпин сделал вид, что его эта новость не удивила. Он пообещал самому себе ещё давно: не удивляться. Но удивился до такой степени, что застыл. Непростительной ошибкой было забываться при виде Молли. Сам себя сдал. А она смотрела на него и всё понимала. Понимала, что ему не всё равно, и что он что-то чувствует к Тонкс. Гарри, до этого молчавший, вдруг произнёс то, что привлекло внимание Люпина ещё сильнее: — У Тонкс изменился Патронус, — сказал «мальчик-который-выжил». — Во всяком случае, по словам Снегга. Я и не знал, что такое бывает. Почему они вообще меняются? Римусу изначально было непонятно, что происходило с Тонкс, хотя это был самый важный вопрос для него. Он определял его дальнейшие соображения на этот счёт. Что с ней? Она потеряла способности метаморфа. Почему это произошло? Всякое бывает с волшебниками, но — нет, она не какая-то там типичная волшебница, это случилось не просто так, была причина. Но Римус, к своему стыду, ничего не проверил, никого не послушал и не поговорил с ней тогда. Только ещё раз оттолкнул от себя, стараясь не обращать внимание на ещё больше потускневшие волосы и глаза когда-то яркой и цветной девушки. Сейчас мужчина узнал, что у неё сменился Патронус. Значит, всё произошедшее её очень потрясло. Она осталась совсем одна, и теперь у него появилось предчувствие, что Тонкс окончательно сломалась. Не только её способности, но и она сама. Она стала холодная, бледная, как будто кровь по её организму не разгонялась совсем. И ведь Люпин это понял не сейчас, а ещё при встрече тогда, несколько месяцев назад, когда видел её в последний раз. Она давно превратилась в Снежную королеву, и ему нужно было лишь вспомнить. Соединить два плюс два, чтобы решить сложнейшую задачу и прийти к банальному решению: ей плохо. Просто очень плохо. Люпин помолчал, жуя и проглатывая кусок ин­дейки, потом неторопливо ответил Гарри, потому что надо было что-то отвечать: — Случается иногда… сильное потрясение… всплеск чувств… — Он такой крупный с виду, на четырех ногах, — продолжил парень, и сердце Люпина пропустило удар: — Постойте… А это не мог быть?.. «Волк» — пришло внезапное осознание в голову. Кровь застыла, и кости стали словно металлическими. Двигаться стало тяжело. Римус был потрясён и растерян, и не мог этого скрыть. Он понял, что находится на грани того, чтобы найти её сейчас, трансгрессировать к ней и вернуться к их давнему разговору. В голове всплывают отрывки фраз и все те «нельзя», почему именно «нельзя»… Ему хочется наморщиться, как от огромного куска лимона во рту, и крикнуть: «Нельзя, Дора! Нам нельзя!». Его жизнь функционировала по правилам, которые нигде никто не записывал и не признавал, но он твёрдо заявил девушке, и не один раз, что он слишком стар, слишком беден и слишком опасен для неё. На этом он решительно поставил точку. А сейчас он вдруг осознал, что совершил ошибку. Ему каждый раз хотелось смеяться над ней, как над глупым ребёнком. Она ведь такая смешная, такая милая, она несерьёзно влюбилась, а он не знал, куда свои чувства к ней деть. И проглотить нельзя — у них были слишком твёрдые и острые края, и выкинуть нельзя, ведь ему не двенадцать лет, а она — не новое изобретение человечества. Она всего лишь влюблённая в него девчонка. Поэтому он улыбался иногда на её слова. Только иногда, но не сейчас. Не после того, что он узнал. Наедине с собой — он был серьёзен. Разве он не знал, что она ему нравится? У мужчин всё до банальности просто: он посмотрел и он оценил. Она зацепила его за живое ещё с первой встречи и не пропадала из головы ни на минуту. Чем она зацепила? А кто-нибудь когда-нибудь мог внятно ответить на этот вопрос? Это просто происходит точно так же, как и у любого человека. Ты не знаешь, почему. Как и Тонкс с первых дней не знала почему, так и Римус сейчас не знал, почему. И что теперь делать с Тонкс, Люпин не знал. Она забывала жить для себя, потому что ей хотелось отдать жизнь ему (если уже не отдала). Подписать любые бумаги и отдать себя в любом виде, потому что Люпин справлялся с ней лучше, чем кто-либо. Он жил отвратительно, особенно сейчас, в стае с Сивым, но её хранил, как самые дорогие ему воспоминания. Он понял — почему всё это. В ней был смысл. Смысл, который не приходился по вкусу; смысл, который было страшно осознавать, но смысл был. В остальных его не было.