Разговор до суда.

      Молчание. Мрачное такое, тяжёлое, плотное, что хоть топором руби и кусками кроши в щепки. Братец любимейший стоит у дверцы шкафа, прямой, будто меч свой треклятый по гарду проглотил. И на руки смотрит, на переплетённые пальцы. Впрочем, он всегда так смотрит, если слова не лезут. Отец полусидит на столе, сложив руки на груди, смотрит жгучим взглядом и тоже молчит. Проклятье! И я ведь хорош, зубы стиснул и выжидаю. Чего же, спрашивается? Да что уж… Себе лгать точно нельзя, надо признать, что заговорить первым просто выше моих сил.       — И что теперь?       От хриплого голоса Курво даже отец теряет невозмутимость.       Конечно, кому ж ещё? Сколько помню брата, ждать он никогда не умел.       — А ты как думаешь? — холодно спрашивает отец, — Даже интересно.       Феанаро заливается некрасивым румянцем от шеи и до ушей.       — Я был не прав, — суховато и быстро говорит он, тут же вновь бледнея, да так, что обветренное загорелое лицо выцветает до серого.       Вот как. Тут у меня совсем дар слова пропадает. Отец же по-прежнему невозмутим, холоден и неприступен. Н-да…       Но Курво… Гордец Курво, который никогда на моей памяти ни у кого не просил прощения! Неожиданно. И стыдно, очень стыдно!       — Не стоит, — медленно выговариваю я, — Брат… Нам надо разобраться.       Феанаро впивается в меня глазами, будто заново оценивая, и наконец даёт волю ладоням, расцепляя сжатые до побелевших костяшек пальцы.       — Разобраться! — гневно выдыхает он, — Да, нам очень надо разобраться, чей нечистый язык первым запустил ложь!       Ложь… Да, это была она, расползшаяся ядом по всему Тириону, забившая уши гнусными слухами. Раздор среди принцев нолдор, подумать только, как интересно…       Вот только ссориться было некому. Мы с Курво — нечастым гостем во дворце нолдорана — были едва знакомы. Брата шальные ветра носили по всему Валинору, от южных хребтов Пелори до самых ледников Арамана. Сперва в компании сына кожевника из предместий, потом к ним присоединилась рыжая художница Махтаниэн. Уж хотел он этого или нет, но эта вот вечная неуловимость сделала старшего принца нолдор фигурой почти легендарной.       Феанаро поселился в тех же предместьях, подальше от центра города, по-прежнему носил чёрное и по целым дням не вылезал из мастерских. Впрочем, отца навещать не забывал, хоть и старался пробираться через сад, нарочно избегая всяких встреч.       Ранняя свадьба с рыжей ремесленницей только подстегнула волны слухов и сплетен. Но тогда это были только легкомысленные домыслы, от которых Феанаро лишь отмахивался с неизменным раздражением.       Когда же все изменилось?       — Я, между прочим, несколько ветвей и дома толком не был! Что за безумие!       — Зато приехал, сразу начал про Эндорэ и всех взбаламутил.       Феанаро неуёмно и язвительно хмыкнул, и мне тут же отчаянно захотелось дать ему в морду. Как хотелось все последние годы, с тех самых пор, как в нём поселилась эта безумная затея.       Эру Единый, он и на Совете-то практически не бывал. Там быстро становится ясно, насколько мы самостоятельны здесь. Но все правильно, оно и к лучшему, что Курво, с его-то неприязнью к Валар, пока пребывает в относительном неведении.       — Феанаро, — вдруг тихо выговаривает отец, — Какой конкретно лжи ты наслушался?       Брат вскинул глаза, будто полыхнув весь единым языком пламени:       — Конкретно? Да полгорода говорит, что Валар бы не прочь сделать королём Нолмэ, он им, понимаете ли, угоден! А другие полгорода столь же упорно твердят, что я собираюсь вас всех изгнать и сам на трон усесться!       Вот уж точно. Приехать и такого разом наслушаться, да ещё и перед Советом — у любого настроение испортится. А уж у Курво… Нет, все-таки счастливая вещь — осанвэ.       — А ты и поверил, — мрачно буркнул я.       — А сам-то! Ещё и побежал рассказывать! — снова взбеленился Феанаро, но тут же стих, напоровшись на отцовский взгляд.       — Никакие слухи не стоят того, чтобы размахивать клинками, Куруфинвэ. Тем более, грозить смертью, — голос у короля ровный, усталый.       Брат непреклонно вскидывает голову:       — Хотел бы, убил.       — Он не собирался, — подхватываю я.       Отец требовательно смотрит на нас:       — Тогда что это было?       Клинок дрожит в дюйме от груди. Кругом плывет туманный шёпот испуганных голосов. Но уже болезненной, совсем непривычной волной поднимается изнутри холодная ярость. Я вскидываю голову. Черные зрачки в глубине серой радужки чужих глаз мерцают отраженным огнем свечей.       Слияние мыслей возможно лишь на пике эмоций. Как оказалось, гнев прекрасно подходит.       Секунда, другая…       Перед глазами несётся бешеным галопом чужая странная судьба. Не запомнить, не уследить…       ..правду! Любыми словами…       Застывшее время обрывает металлический звон. В зале стоит полная тишина. Феанаро рядом нет. Обрывок мысли плывёт в голове, гудит в висках.       …Нэрданель, я просто посмотрю ему в глаза…       Главное, что шаг спокоен. Медленно под ноги уходят ступени. Мраморная чаша фонтана истекает водой из черной змеистой трещины. Рядом лежит отброшенный клинок.       …осанвэ…любой ценой…       — Ошибка это была, — бурчит Феанаро, — Надо было наедине.       Отец гневно смотрит на сына.       — Ошибка в другом, Куруфинвэ.       — Я хотел правды. Через осанвэ не лгут. Значит, нужна была эмоциональная связка, — пояснил брат.       — И теперь вопросов не осталось, — закончил я.       Взгляд отца наконец-то слегка потеплел.       — Сил моих нет на вас. Идите-ка отсюда… Куда подальше… Сынки любимые!       Мы развернулись и двинулись к дверям.       — Одинаково любимые! — ехидно прозвучало вслед.       А на лестнице нам повстречался Эонвэ…