О "холодном сердце"

Чжучжи-лан уверен, что день его коронации можно было отложить, а еще лучше — отменить, но цзюцзю очень настаивал на этом, не желая более быть Императором, особенно после всей этой историей с Су Сиянь и ее предательством — им просто повезло получить весть от мальчика Севера, который сказал, что всё это ловушка. То, как Чжучжи-лан уговаривал своего цзюцзю уйти, не сражаться, не рисковать — достойно тех поэм, которые так любит его цзюцзю. Самое сложное и напряженное испытание в его жизни; он не боялся за себя, никогда не страшился смерти, и он знал, что его цзюцзю, его господин, его Император — силён, но… что-то говорило ему, быть может, внутренняя интуиция генерала, что они не должны сражаться в этом. Хотя предательство той женщины… не погубило его цзюцзю, но оставило таким, что он не хочет описывать или вспоминать. Пока в очередной раз не пришел этот мрачный мальчик из северных демонов, пробираясь в тенях, и не вручил им плачущего ребенка с какой-то запиской, соответственно, прежде чем исчезнуть, словно вынужденный посыльный, без единого слова и с неудовольствием всего мира на лице. Все современные дети сейчас такие или конкретно этот? Его цзюцзю легко взял ребёнка на руки, словно это его вторая тайная деятельность, о которой Чжучжи-лан не знает, и ребёнок, немного хныкающий ранее, успокоенно замолчал, что, если честно, просто прелестно. Чжучжи-лан остался читать записку. Это… ребенок его цзюцзю. Записка неровная, смазанная и явно написанная в спешке, где человек называл ребенка своим сыном, затем Ло Бинхэ, а потом пытался объяснить, что это ребенок той женщины и его дяди. Настолько сумбурно, со столькими ошибками в написании черт, что Чжучжи-лану просто стало плохо. Его цзюцзю же… — О… — тихо и разбито выдохнул он, читая через его плечо, — вот оно как. Значит, она мертва, — и там нет того безразличия или ненависти, которое он слышал всего несколько дней назад. Чжучжи-лан боится того дня, когда влюбится, как его дядя, как его мама; безвозвратно и опасно жадно, потеряв себя; он бы предпочел, чтобы такой день не наступил. — Как мило со стороны незнакомца рассказать… — и Чжучжи-лан знает этот тон, полуприказной с легким намеком; это его обязанность проверить подлинность этих слов, пока его цзюцзю и цзюньшан в одном лице укачивал ребёнка. Это оказалось правдой. Он узнал всё, кроме того, кто написал это письмо — мальчишка с Севера излишне несговорчивый, а вредить ему или пытать нет причин. — Какой милый-милый человек, — снова шепчет его цзюцзю, глядя на это письмо, держа его осторожно и нежно. — Хотел бы я его встретить… После того дня его дядя ненадолго, всего на десять лет, ушел в неизвестность, не сказав никому ни слова и не дав себя найти. Логично, что теперь очередь Чжучжи-лана воспитывать ребенка. Его коронация нисколько не необходимость, скорее, прихоть, потому что его дядя вернулся за месяц до этого, полностью отказавшись от трона, который ему, на самом деле, никогда не нужен был, кроме того, чтобы найти достойных противников. Его цзюцзю — Император по крови, но не всегда по духу, и Чжучжи-лану интересно, почему все думают, что он сам другой. Впрочем, у него есть проблемы и посерьёзнее, когда цзюцзю ушёл на прогулку с Бинхэ, а вернулся без сына, но преисполненный уверенностью, что с тем всё замечательно. Чжучжи-лан доверяет своему цзюцзю больше, чем самому себе, но иногда… это бывает тяжело. Особенно, когда его цзюцзю говорит, что оставил Бинхэ с его другим отцом. Которого они случайно встретили на улице. Которого никто из них не видел до этого. Которому дядя предложил выйти за него. — Цзюцзю, — устало говорит Чжучжи-лан, потирая переносицу рукой, — ты не можешь жениться на первом встречном культиваторе. — Почему сразу первый встречный, а-Чжу? — легко отвергает его слова Тяньлан-цзюнь. — У нас с ним даже есть общий ребёнок! Очевидно, боги отвернулись от него. — Чжу-чжу, понимаешь-понимаешь, — повторяет его дядя все слова, с той глупой улыбкой, которую Чжучжи-лан не видел у него после той женщины, — это он. Чжучжи-лан не чувствует, что понимает. — Кто? Его цзюцзю, словно готовился к этому дню последние двенадцать лет, достает то самое скомканное и потрепанное временем письмо со множеством глубоких сгибов от того, как часто его разгибали и загибали обратно. — Это он, а-Чжу, понимаешь? — и глаза его цзюцзю горят тем самым знакомым огнём, порождённым той полубезумной зацикленностью всех Небесных Демонов. Чжучжи-лан чувствует в себе только желание тяжело вздохнуть.